Он чихнул.
— Будь здоров! — сказал я громко.
Пассажиры, сидевшие рядом со мной в автобусе, рассмеялись.
Щенок испуганно попятился и снова чихнул.
— Будь здоров! — повторил я.
Пассажиры вновь засмеялись.
Щенок посмотрел на меня и робко подполз к моим ногам.
Очевидно, он почувствовал, что я искренне пожелал ему
здоровья и потому решил держаться ко мне поближе.
Больше он не чихал.
Когда я вышел из автобуса, он выскочил за мной следом.
— Не ходи за мной! — сказал я ему строго.
Но он все равно бежал позади.
Я остановился и посмотрел на него. Щенок сел и виновато взглянул на меня.
Он был весь черный и только на животе и кончиках лап его шерсть была белой.
"Кто-то избавился от него, посадив в автобус" — подумал я.
— Ну, ладно, пойдем со мной, — сказал я, вздохнув.
Он, казалось, понял смысл фразы и, радостно виляя хвостом, побежал рядом.
Я боялся, что родители не захотят оставить щенка у нас, потому что собака у нас уже была. Старая овчарка по имени Джек. Но, удивительное дело, щенок всем понравился и было решено, что: "ладно, пусть живет, тем более, что наш Джек уже совсем стар".
Так у нас появился Звонок.
Имя свое он получил за звонкий и громкий лай, которым он встречал всех, кто подходил к нашему дому. С возрастом его голос стал более низким и хриплым, но не давать же ему из-за этого другого имени.
Так он и остался — Звонком.
Старина Джек вскоре отдал душу своим собачьим богам, и Звонок остался во дворе за старшего.
Он вырос в крупного, лохматого пса-дворнягу.
Отец смастерил Звонку просторную будку и посадил его на цепь.
Пес мог бегать вдоль забора, так как цепь, на которой он сидел, другим своим концом была приделана к лежащей на земле проволоке. Чужих Звонок не терпел и держать его не на цепи было невозможно.
Он бурно радовался, когда ко мне приходили мои приятели, и я отвязывал его, приглашая принять участие в наших детских играх. Он был нашим Караем, он был нашей Собакой Баскервилей.
Зимой, катаясь на санках, я безжалостно эксплуатировал его.
Чтоб не тащить санки в горку, я сделал специальные постромки и одевал эту сбрую на Звонка. Он воспринимал это как должное и покорно тащил санки вверх, а я гордо шествовал рядом.
Зато как радостно он мчался сбоку, когда я ехал вниз!
Гастрономические пристрастия Звонка меня очень удивляли.
Например, он любил жареные семечки. Он с удовольствием ел арбузы.
Он ел и красную, сладкую мякоть, и черные семечки, и зеленые корки.
При этом он забавно придерживал лапой свою арбузную трапезу.
Он любил дыни и огурцы.
Но больше всего он удивлял меня тем, что ел… крышки от кефира.
Причем он их обожал. Стоило мне, усевшись в шезлонг, начать взбалтывать бутылку с кефиром, как Звонок выскакивал из будки и подбежав настолько, насколько позволяла цепь, начинал жалобно скулить, всем видом показывая, что я должен угостить его алюминиевой крышечкой от кефира. Я бросал ее ему, он ловил крышечку на лету и, слегка пожевав, жадно проглатывал. Отец смеялся и говорил, что у Звонка, очевидно, луженый желудок.
Тогда были иные времена и бутылка кефира стоила двадцать восемь копеек.
Однажды я, тайком от родителей, налил ему почти стакан кефира, полагая, что он сойдет с ума от радости. Но нет, Звонок кефир вылакал и начал жалобно скулить. И я понял, что он просит. Он хотел крышечку от кефира. Я бросил ему ее. Звонок с жадностью проглотил свой любимый деликатес.
Любопытно, что аналогичные крышечки от молочных бутылок он не жаловал
своим вниманием. Он ловил ее, клал перед собой, обнюхивал — и все.
Вообще-то Звонок был жадноватым.
Однажды это проявилось настолько комично, что запомнилось мне навсегда.
На меже нашего и соседского двора росла невысокая слива.
А будка Звонка стояла как раз под этой сливой.
В августе, когда сливы созрели, наш сосед Иван взял ведро и, подойдя со своей стороны, поставил стремяночку, влез на нее и стал собирать сливы с тех веток, которые свисали к нему во двор.
Мы всегда так обрабатывали эту сливу. Иван свою сторону, а мы — свою.
Услышав шум, Звонок вышел из будки и стал облаивать Ивана. Лаял и лаял.
А тот продолжал свое дело, не обращая на пса внимания.
И Звонок сообразил, что лаять бесполезно и предпринял более решительные меры.
Он вспрыгнул на будку, оперся лапами на забор и стал быстро поедать те сливы, которые смог достать. Забавно, что при этом он уже не лаял. Хотя теперь они с Иваном были, что называется, нос к носу.
Их разделяли лишь деревянные дощечки штакетника.
Причем Звонок явно спешил, он глотал сливы вместе с косточкой.
Чтоб не достались соседу.
Иван не выдержал и стал хохотать. Звонок обиделся и стал на него лаять.
Иван перестал смеяться. Звонок тут же вновь принялся трескать сливы.
Любопытно, что при этом он вовсе не был голодным.
Просто он был жадным и практичным. Он уносил понравившуюся ему косточку к себе в будку и целыми днями грыз ее. Если он считал, что кость все еще ценна, то ни за что не хотел ее отдавать. Поэтому в его будке, как правило, валялись две-три косточки. И только когда их гастрономическая ценность снижалась в глазах Звонка до нуля, он выносил кость из будки и больше к ней не притрагивался.
Хотя бы один раз в неделю я вел его в лес прогуляться.
Похоже, он больше всего в жизни любил бегать по лесу.
По каким-то неуловимым нюансам моего настроения он заранее чувствовал, что я собираюсь пойти с ним в лес. Звонок радостно взвизгивал, бегал туда-сюда по цепи вдоль проволоки, всем видом показывая, как он рад нашей предстоящей прогулке.
Я менял ему ошейник, сажая на более короткий и легкий поводок.
Он дрожал от нетерпения.
И мы шли в лес.
"Шли" — это громко сказано. Мы летели. Звонок был невообразимо сильным и тянул меня вперед с такой энергией, что я едва успевал переставлять ноги.
В лесу я отпускал его, и он вел себя столь самостоятельно и независимо, что, казалось, сможет жить здесь сам по себе.
Глядя на Звонка, я убедился, что собакам, как и людям, снятся сны.
Особенно хорошо это было заметно после наших прогулок по лесу.
Придя домой, Звонок падал от усталости и засыпал. Я сидел неподалеку и не мог без смеха наблюдать, как он рычал во сне, как дергались его лапы, морда, усы, хвост. Наверное, ему снились его лесные приключения.
Он был на редкость умным псом.
Бросаясь в куст за какой-то живностью, и, не поймав ее с одной стороны, он экстраполировал ее движение и, обежав куст, точно прыгал в то место, откуда его добыча должна была выскочить. Разве это не признак ума?
Известное упражнение для собак — когда хозяин бросает палку, а собака должна ее отыскать и принести, Звонок выполнял не только быстро и безукоризненно. На его морде было написано искреннее удивление, он словно хотел спросить, зачем мне эта игра в бирюльки. Он словно говорил мне: "Ну, ладно, раз ты так хочешь, я, так и быть, принесу тебе эту палку".
Летом, когда было жарко, я брал его с собой на речку.
Он любил плескаться в воде. Он терпел, когда я пытался помыть его с мылом. Иногда он так страдал от жары, что начинал жалобно визжать, всем видом показывая, что я должен отвести его искупаться. Конечно, я шел ему навстречу.
Сколько он прожил?
Точно помню, что когда мы встретились с ним в автобусе, я учился в третьем классе. А ушел он от нас, когда я уже заканчивал институт. Получается, лет двенадцать, не меньше.
Собачья старость. Она пришла к Звонку как-то неожиданно.
Я стал замечать, что, когда мы гуляли с ним по лесу, он, забежав метров на сто вперед, переставал меня видеть. Я звал его, а он крутил головой, внимательно смотрел в мою сторону, но, видимо, не узнавал меня. А может, он уже и слышал плохо. Я шел к нему навстречу, продолжая подзывать его, но он так и не бежал ко мне. И только когда я оказывался совсем рядом, он, наконец, понимал, что не узнал хозяина и, виновато скуля, приближался ко мне.
Потом на его глазах появился голубоватый налет. Это было уже серьезно. Кажется, начиналась старческая катаракта.
Звонка стали чаще отпускать на ночь, чтоб, бегая на свободе, он смог найти для себя какую-нибудь траву.
Обычно собаки показывали поразительные способности в части самолечения. Несколько лет назад и Звонок, сильно отравившись, вылечился, поедая какую-то траву в лесу.
Мы думали, что он найдет себе что-то полезное.
Но, видимо, лекарства от старости не существует.
Звонок стал хромать на заднюю ногу.
Обычно сельские жители не очень церемонятся, когда их домашние животные становятся старыми. У соседа Ивана была одностволка и он предлагал свою помощь, чтоб отправить Звонка на тот свет.
