Патик-Эмпатик - Е. Розенблюм

Когда-то давно Пáтик-Эмпáтик случайно отправил своих друзей в сновидение о временах, когда на Земле обитали существа под названием пиявища. Там маленьким эмпатикам пришлось своими глазами увидеть, как жестоко пиявища обращались с животными, как бездумно вырубали леса, как безответственно загрязняли водоёмы и атмосферу. Для неподготовленных детей это стало огромным потрясением, и от шока они забыли, кто они, и застряли в том сне.

Долго пришлось Патику-Эмпатику разыскивать ребят по сновидениям пиявищного мира и убеждать, что, на самом деле, то, что они видят — это всего лишь ужасный сон о прошлом. Но даже после того, как Патик-Эмпатик вернул память каждому, прошло ещё немало времени, прежде чем ему, наконец, удалось научить эмпатиков осознанно изменять одну сновиденную реальность на другую, и все благополучно вернулись домой.

Шли годы, эта история забылась, как страшный сон, и все зажили, как прежде. Лишь родители пропавших тогда эмпатиков недолюбливали Патика и предпочитали, чтобы тот держался подальше от их чад. Патик чувствовал это и сильно переживал, постепенно отдаляясь ото всех. Он всё меньше разговаривал, всё больше времени проводил один в лесу и вскоре почти перестал появляться дома.

Чувство вины, что он чуть не загубил детей, терзало его днём и ночью, и потому он придумывал себе всё новые и новые испытания. Сложнейшим из них было проникать в сновидения пиявищ прошлого, общаться с ними и учить их любить и уважать природу и друг друга.

Патик-Эмпатик путешествовал из сновидения в сновидение и посвящал пиявищам всё своё время и силы. Он пытался убедить их, что можно и нужно жить по-другому, но ему никак не удавалось до них достучаться. Однако Патик-Эмпатик не сдавался, и несмотря на то, что он прекрасно видел, как огромна пропасть непонимания между ним и пиявищами, верил, что когда-нибудь ему удастся пробиться сквозь их эгоизм и пробудить эмпатию хоть в ком-нибудь.

На краю пропасти сидела девочка и лила слёзы. Увидев Патика-Эмпатика, она томно наклонила голову и промолвила:

— Я так несчастна в любви.

— Что? — Патик-Эмпатик расхохотался. — Какой забавный каламбур! У тебя уникальное чувство юмора.

— Какой ещё каламбур? Ты что, совсем? Как ты смеешь надо мной смеяться?

— Разве ты не пошутила?

— С чего ты взял? У меня несчастная любовь.

— Любовь не может быть несчастной, — снова засмеялся Патик.

— Что за ерунду ты несёшь?

— Если она несчастна, значит это не любовь. Настоящая любовь — это безмерное счастье, что любимый человек просто есть на этом свете. Так как же счастье может быть несчастным?

— Можно подумать ты разбираешься в любви.

— Прости, сейчас сменю обличье и прикид, а то я совсем забыл, что для тебя специалистом в любви может быть лишь мускулистый мачо, который на самом деле является лишь специалистом по собственной важности.

— Ты слишком заумно выражаешься, я ничего не понимаю.

— Неудивительно, ведь тебя научили воспринимать лишь комплименты и лесть, всё остальное не вписывается в твою картину мира и тобой просто игнорируется.

— Откуда ты меня знаешь?

— Я тебя не знаю, я тебя вижу.

— И что ты видишь?

— Вряд ли то, что ты думаешь.

— А что я думаю?

— Ты? Ты абсолютно уверена, что я вижу перед собой интересную красотку.

— Разве это не так? — кокетливо улыбнулась девочка и достала из кармана зеркальце.

— Извини, но в человеке, который интересуется лишь собственной персоной, нет ничего красивого и интересного.

— Согласна, ты — не очень.

Патик-Эмпатик снова расхохотался:

— Ты уникальна, твоя способность к фильтрации того, что не подходит твоим представлениям о мире, настолько совершенна, что ты даже не способна обидеться, ты просто не слышишь.

— Слушай, а не пошёл бы ты куда подальше?

— Снова не угадала, — улыбнулся Патик. — Я собираюсь как раз в обратную сторону.

— Куда?

— Куда поближе, конечно, прямиком в твою душу.

***

С тех пор Патик-Эмпатик каждую ночь приходил в сновидения девочки и пытался расшатать ось её саморефлексии. Сначала он с юмором относился к этой задаче и всё ожидал, что не сегодня-завтра ось поддастся и сдвинется, а затем уж освободить её не составит особого труда, и девочка сможет увидеть настоящую реальность, а не свои искривлённые представления о ней.

Патик был уверен в своём успехе: "Что может быть проще, чем открыть человеку глаза и показать ему, как прекрасен этот мир. Ведь это неестественно, когда кто-то сконцентрирован только на себе".

Он очень старался: рассказывал ей об истинном устройстве Вселенной, шутил и смеялся, сочинял песни и прибаутки, брал её в красивейшие уголки сновидений. Но, несмотря на все усилия Патика, в неё не проникало ничего: девочка видела только себя, говорила только о себе, интересовалась только собой и, казалось, даже не знала, что в мире кроме неё существует что-то ещё. Патик даже придумал загадку: "Что на свете прочнее всего?", но та не оценила его юмора.

Иногда красота природы могла на минуту заинтересовать её, но лишь как фон для запечатления собственной персоны. На самом деле ей хотелось слышать только о том, как прекрасно её лицо, как сини её глаза, как красны её губы, как белокуры её волосы, как строен и высок её стан, и это при том, что она была кареглазой шатенкой с приземистой фигурой и блёклым лицом.

Шли недели и месяцы, ось не сдвигалась ни на миллиметр, и Патик становился всё задумчивее:

— Неужели эта девочка не способна впустить в себя ничего из того, что не соответствует её представлениям о мире? Ну как пробить её броню? Как разрушить её веру в то, что мир создан для неё одной, и все остальные нужны лишь для того, чтобы потакать её прихотям и воспевать её эго? Ещё немного, она и меня убедит в том, что моё предназначение в том, чтобы вращаться вокруг неё, слушая об её исключительности, — иронизировал Патик, но в душе уже понимал, что вязнет в её эгоцентризме всё глубже и глубже.

К счастью, каждое утро девочка просыпалась и уходила из реальности сновидений, и у Патика было время вернуться к самому себе и всё проанализировать. И вот однажды он вдруг ясно осознал, что ему только кажется, что он занимается расшатыванием её саморефлексии, а на самом деле работа проводится над ним. Каким-то чудом, без малейших познаний в психологии она умудряется медленно, но неотвратимо обездвиживать ось его восприятия. Ось, которой когда-то практически