— О ты, Ветер, гонящий тучи! — молвил Хануман. — Леса и океан боятся твоего могучего дыхания. Ты видишь, отец мой, скоро солнце скроется за горизонтом. Помоги мне достичь Ланки раньше, чем мрак упадёт на землю!
И бог ветра снова внял мольбам своего сына. Могучий вихрь зародился в ущельях гор, подхватил Ханумана и с невероятной быстротой помчал его.
Тысячи обезьян, облепив холмы и вершины деревьев, с тревогой всматривались в небо: не мелькнёт ли в нём тень возвращающегося героя?
Сам Рама с нетерпением и ужасом смотрел туда, где у самого горизонта уже заблестели в жёлтом небе семь звёзд северного ковша.
Врачи то и дело наклонялись к груди умирающего, прислушиваясь, как угасает его дыхание.
И вот последние лучи уходящего дня окрасили кровью запад ный край неба.
— Горе мне! — прошептал Рама. — Мой брат сейчас покинет нас…
И вдруг светлая тень прочертила темнеющее небо, земля задрожала от ветра, и огромная обезьяна, испуская призывные крики, опустилась у ног Лакшманы. Хануман бережно поставил на землю гору и сказал:
— Торопитесь!
И тогда старый врач, проживший половину жизни в лесах, подбежал к горе, торопливо нашёл на её вершине целебную траву, сорвал её и приложил к разверстой ране. И на глазах поражённых воинов края раны дрогнули и стали закрываться. Синева сбежала с лица раненого, он вздохнул полной грудью, пошевельнулся и открыл глаза.
— Хвала богам! — воскликнул Рама. — Мой брат будет жить!
Вторая битва Лакшманы с Кумбкахарны
Прошла ночь. Утром, видя, что Лакшмана почувствовал себя снова крепким, Рама сказал:
— Я иду на поле битвы отомстить за твою рану, брат мой!
— О нет! — ответил Лакшмана. — Оставь это мне, иначе получится, что великан победил меня.
И он, натянув кольчугу и шлем, вооружился луком и стрелами и вновь вышел на поле.
Увидя его, затихли и полчища обезьян на холмах, и полки ракшасов под стенами города.
— Кумбкахарны! Я снова здесь, я жду тебя! — провозгласил Лакшмана.
Тут же одна из башен города покачнулась, потому что на неё легла огромная волосатая рука, и из-за башни показались голова и плечи Кумбкахарны. Великан перешагнул через стену и, приминая землю, направился к Лакшмане.
И тогда солнце поднялось повыше, чтобы лучше видеть поединок героев. И птицы взлетели на вершины белоцветной лесной яблони бильвы, и звери вышли из леса, чтобы стать свидетелями битвы.
И вновь Кумбкахарны поднял своё отравленное копьё и, прицелившись, метнул его в грудь Лакшманы. Но на этот раз брат Рамы был проворнее, он уклонился, и копьё со свистом пролетело мимо. Оно упало посреди леса, и тотчас из того места, где оно вонзилось в землю, забил ядовитый источник; подрезанные под корень, рухнули деревья, пожухла, свернулась и почернела трава, на месте прекрасного леса возникло болото, и над ним поднялся ядовитый туман.
И снова метнул свой дротик Лакшмана, и он, просвистев, отрезал кончик уха у великана.
Взревел Кумбкахарны, стал вырывать из земли деревья и метать их в Лакшману. Чёрной тучей, осыпая поле землёй и листьями, неслись они. Но навстречу им уже устремились стрелы героя. Они мчались подобно потоку, разбивая в щепки деревья. И вдруг Лакшмана, опустив руку в колчан, почувствовал, что он пуст. Последняя стрела умчалась навстречу великану.
Увидев это, Кумбкахарны отделил от горы огромную скалу и, взвалив её на плечи, пошёл к Лакшмане. Он шёл, и ноги его от страшной тяжести вязли в земле.
— Сейчас он обрушит на него скалу! — горестно закричали обезьяны. — Горе нам, второй раз смерть приближается к Лакшмане!
Но это увидел преданный Хануман. Быстрее ветра метнулся он к Раме, взял у того из колчана стрелу с тонким и острым наконечником и, пролетев над полем, вложил её в руку героя.
И едва только Кумбкахарны, приблизившись, поднял над головой чудовищный камень, как стрела, слетев с тетивы, прорезала воздух и со звуком, подобным вскрику ночной птицы, вонзилась в грудь великана. Пошатнулся Кумбкахарны, издал рёв, низкий и ужасный, как рёв раненого слона, и рухнул на землю. И земля, не выдержав двойной тяжести, со стоном раскололась и поглотила и скалу и сильнейшего из ракшасов.
Тогда затряслись мостовые Ланки, задрожали стены и из ворот выехала колесница, запряжённая зелёными лошадьми. В ней позади возницы стоял во весь рост десятиглавый, двадцатирукий Равана.
Зелёные кони остановились посреди поля. И тогда обезьянье войско расступилось, и на поле выехала колесница Рамы. Кони, запряжённые в неё, были цвета утренней зари, а колесница светилась серебром.
— Посмотри на эти белые стены в последний раз! — проревел, обращаясь к сопернику, Равана. — За ними мой дворец, а в глубине его сад, в котором ждёт окончания битвы Сита — та, прекрасней которой не видела Ланка. Ты будешь убит, и она станет моей. Я сказал.
И он натянул лук и пустил стрелу, тяжёлую, подобно стволу пальмы.
С рёвом понеслась она к Раме, но воин расколол её в полёте дождём своих стрел и обрушил этот дождь на испуганных ракшасов.
И тогда оба тронули с места коней и понеслись навстречу друг другу. Колесницы столкнулись, как горы, — грохот разнёсся над землёй, ему ответил гром с неба. Высеченные искры, как молнии, воспламенили лес и холмы.
Так, в дыму и грохоте, при кликах тысяч и тысяч ракшасов, при визге обезьян и их рёве началась эта великая битва. С утра до полудня бились Равана и Рама. Колесницы их рассыпа́лись, разбитые при столкновениях, и каждый раз возницы выкатывали новые. Наконец воины спешились. В колчане Раваны кончились стрелы, и он стал метать в Раму каменные глыбы. Словно чёрные тучи, гонимые ветром, неслись они по небу, и каждый раз Рама разбивал их или увёртывался.
Тогда сто ракшасов принесли Раване из дворца его любимое копьё. Он метнул его. Словно молния, вспыхнуло оно в небе, тревожный, тоскливый звон наполнил всё поле. С ужасом смотрели воины на это чудо. Летящее копьё поднималось всё выше, и, сгибая колени, валились, не в силах видеть и слышать его, обезьяны.
— Что это за копьё? Уж не сам ли бог смерти Яма летит вместе с ним? — спрашивали они друг друга.
Тогда преданный Хануман, подобно сухому листу, увлекаемому ветром, взвился в воздух, догнал копьё и увидел, что вместо наконечника у него сверкающий трезубец, а по бокам — медные колокола, ревущие от ветра.
— Берегись, Рама! — крикнул с неба Хануман. — Оно сейчас обрушится на тебя! Торопись!
Поднял Рама свой колчан и достал две стрелы. Первую, оперённую огнём, он пустил в небо, вторую, с наконечником, тяжёлым, как лезвие топора, — в Равану.
Первая стрела догнала копьё и вонзилась в него. Охваченное огнём, копьё вспыхнуло и чёрным пеплом опустилось на землю.
Вторая стрела ударила в каменный панцирь Раваны. Тот с глухим стоном лопнул и рухнул грудой камней на землю.
И тогда Рама достал третью стрелу, стрелу, завещанную ему Агастьей. На конце её сверкал алмазный наконечник, тонкий, как змеиное жало. Рама натянул лук. Прозвенела тетива. Подобно светлому лучу, пронзила стрела воздух. Она впилась в грудь великана, нашла его сердце и ужалила его. Равана ахнул и повалился, подминая под себя деревья.
Долгий стон, который он издал, перелетел океан и сообщил всем людям, что самый могучий из ракшасов умер.
Тогда армия Сугривы с визгом и криками, потрясая копьями и палицами, кинулась на последний штурм Ланки. И ракшасы в ужасе бросились бежать, потому что впереди обезьян шли Рама и Лакшмана, а в воздухе, оглашая поле победными криками, летел торжествующий Хануман.
Конец истории Рамы и Ситы
По улицам, покрытым, как ковром, телами ракшасов, вступили в Ланку Рама и его товарищи.
— Но где же Сита? — повторял Рама, оглядывая пустынные дворцы.
Тогда Хануман, взлетев, помчался туда, где за каменной стеной в ашоковом саду прекрасная Сита с ужасом прислушивалась к тишине, которая сменила грохот сражения.
— Твой супруг ждёт тебя, госпожа! — сказала летающая обезьяна, низко склонясь перед Ситой. — Идём!
Печальным был путь прекрасной царевны через улицы поверженной Ланки. Жители с ужасом показывали на неё.
— Смотрите, — говорили они, — вот идёт та, из-за которой разрушен наш город и убиты тысячи тысяч. Это из-за неё стал безумным Равана, самый жестокий из правителей!
Слыша эти речи, Сита всё ниже опускала голову, и, когда Рама, увидя её, бросился навстречу, жестом остановила его.
— О супруг мой! — сказала она. — Я виновата перед тобой и перед народом трёх царств — людей, обезьян и ракшасов. Страсть, внушённая мною Раване, обернулась небывалой бедой. Да и обычай не позволяет тебе коснуться меня после того, как я была во дворце ракшаса. Только всеочищающий огонь, быть может, вновь соединит нас.
