Кате с такой же стремительностью, с какой прежде он удалялся. Подхваченный волною ялик с Катей несся прямо к берегу, к стоявшему там моряку.
Моряк, очевидно, надеялся, что волна вынесет ялик на берег. Но до берега оставалось ещё несколько метров, когда волна вдруг замерла и — сначала медленно, потом всё быстрей и быстрей — потянула ялик назад, в море.
Тогда моряк кинулся в воду. Весь в брызгах и в пене, он гнался за яликом и догнал его, когда вода доходила ему уже до плеч. Он ухватился за нос, подтянулся на руках и влез в ялик.
Он сел на скамейку как раз против Кати и стал вставлять вёсла в уключины. И Катя узнала его.
Это был Макар Макарыч.
Корольков послал Макара Макарыча в ялике на берег известить командира береговой батареи, что катер прибыл к Песчаной Косе. Он мог известить его по радио, но не сделал этого из осторожности: теперь ему стало казаться, что немцы, быть может, перехватывают его радиограммы. Чем иначе объяснить неуловимость этой подводной лодки?
Он приказал Макару Макарычу немедленно возвращаться, потому что в такой ветер катеру небезопасно держаться долго так близко от берега. Когда Макар Макарыч, исполнив приказание, вышел на берег и увидел, что ялик его уносит волнами, он не сразу заметил Катю, потому что она лежала на скамейке. Он подумал, что ялик просто смыло волной, и несколько удивился этому, так как хорошо помнил, что вытащил его далеко на песок. И только прыгая в воду, он заметил, что в ялике кто-то сидит.
Взобравшись в ялик, он, изумлённый, узнал ту девочку, которая сегодня приходила на мол.
— Ты зачем? — закричал он ей сквозь ветер. — Ты куда?
Ялик взлетел на гребень волны, потом нос его рухнул в пропасть.
— Я к Королькову! — крикнула она ему.
— Держись! — закричал Макар Макарыч, потому что нос ялика полез вверх, и Катя не вывалилась только оттого, что обхватила обеими руками скамейку.
«Неужто она не боится?» — думал он. Он понимал, что надо вернуться на берег и высадить её. Но пока он удивлялся, колебался, спрашивал, их так далеко отнесло, что низкий берег Песчаной Косы почти исчез из виду.
Теперь до катера было не дальше, чем до берега.
— Зачем тебе Корольков? — крикнул Макар Макарыч, наклонив своё мокрое лицо к самому Катиному уху.
— Я знаю, где Манин папа! Он на том берегу… в пещере… где горит огонь!
Макар Макарыч перестал колебаться и решительно кивнул головой.
— Держись крепче! — крикнул он Кате и налёг на вёсла.
То взлетая ввысь, то сваливаясь в пропасть, ялик шёл прямо к катеру.
В крохотной каюте, озаренной яркой электрической лампочкой, сидел акустик Иванов. Узкое лицо его было сжато наушниками. Он вслушивался в звуки, доносившиеся из морской глубины: не пройдет ли мимо Песчаной Косы подводная лодка?
Вдруг глаза его блеснули.
Корольков, стоявший в дверях каюты, сразу подметил этот блеск.
— Что вы слышите? — спросил он.
Иванов из-за наушников не расслышал голоса Королькова, но догадался, о чем он спрашивает.
— Плеск весел, — ответил Иванов. — Макар Макарыч возвращается.
— А… — сказал Корольков разочарованно.
Впрочем, он давно уже не ждал подводной лодки. Шестую ночь он нетерпеливо вглядывается в лицо Иванова, шестую ночь Иванов слушает. И ничего.
— Все зря, — сказал Корольков.
Иванов, не расслышав его, снял наушники.
— Можете больше наушников не надевать, — сказал Корольков. — Все равно не услышите.
— Как же так, товарищ лейтенант? А вдруг…
— Никакого «вдруг» не будет.
— Но почему же, товарищ лейтенант?
— Потому что она никогда не проходит мимо Песчаной Косы.
— Но как же она выходит в открытое море?
— Она никогда не выходит в открытое море. Она прячется где-то возле города.
Они долго молча смотрели друг на друга. Катер сильно качало. Они то поднимались, то опускались.
— Этого не может быть, — проговорил Иванов наконец. — Ей негде спрятаться.
— А разве может быть, что она проходит мимо Песчаной Косы и мы её не слышим?
— Нет, этого тоже не может быть.
Они опять замолчали. И молчали ещё дольше.
— А огонь всё горит? — спросил вдруг Иванов.
Корольков сразу понял, про какой огонь он спрашивает:
— Горит.
— «Когда огонь горит…» — сказал Иванов.
— «…она в бухте», — сказал Корольков.
Их подымало и опускало. Вверх — вниз. Вверх — вниз.
— О чём вы думаете, Иванов?
— О том же самом, о чём и вы, товарищ лейтенант.
— Я думаю, что хорошо бы повидать ту девочку, которая нам передала эти слова.
И сразу же у себя за спиной Корольков услышал громкий голос Макара Макарыча:
— Товарищ лейтенант, разрешите доложить…
Он обернулся. Перед ним стоял Макар Макарыч, держа за руку ту девочку.
Платье на ней вымокло. Блестящие чёрные глаза прямо смотрели в лицо Королькову.
— Ох! — сказал Корольков.
Больше он ничего не мог выговорить.
От удивления он даже не сразу начал понимать, что говорит ему Макар Макарыч.
— …я, конечно, очень виноват, но она сказала, что теперь уже точно знает, где наш капитан-лейтенант, и я решил взять её с собой… И не мог же я её выбросить в море, раз она уже сидела в ялике!
— Хорошо, хорошо, Макаров.
Корольков взял Катю за руку и отвёл в свою каюту. И там, в этой самой большой каюте, которая была не больше платяного шкафа, Катя рассказала ему всё, что знала.
И Корольков позвал Макара Макарыча и велел ему отвести Катю в кают-компанию, и напоить её крепким горячим чаем, и уложить её там на диване, и укрыть потеплее.
А сам подошёл к медной переговорной трубе, которая вела в самый низ, в машинное отделение, и крикнул:
— Полный вперёд!
Катя сразу заснула и сколько проспала, неизвестно. Засыпая, она думала: «В такую ночь спать нельзя», и с этой же мыслью проснулась. Открыла глаза и сразу села.
Кают-компания была совсем маленькая — в ней никак не могло бы поместиться больше четырёх человек. Почти всю её занимал квадратный стол, покрытый белой скатертью. Катя сразу заметила, что ножки его привинчены к полу, иначе он давно съехал бы со своего места. Его поднимало, опускало, кренило то на один бок, то на другой. И всё кругом поднималось, опускалось, кренилось: стены, дверь, потолок, диван и сама Катя. Шумела вода. Моторы стучали, и всё мелко-мелко дрожало от их стука. Катер летел.
«Корольков хочет,
