– Нетушки, – завопила я, – ты уж наверняка все испортишь!
– Ну, если ты такая умная, давай сама. Смотри у меня, наломаешь дров – мигом окажешься в загоне у Петуньи.
– Прямо испугал!
Но как я ни храбрилась, я не могла отделаться от мысли, что он и впрямь затолкает меня в хлев к свиньям. Ламар редко задумывается о последствиях и не понимает, что даром ему такое безобразие не сойдет. Единственная сестра валяется в хлеву!
Мы договорились снова встретиться через час, и я поднялась к себе, чтобы собраться с духом перед разговором с мамой. Хорошо. Лучший аргумент, наверно – напомнить маме, что братья сильно скучают по отцу и Гарри (по правде сказать, я не очень-то замечала, чтобы они скучали). Праздник всех развеселит и подбодрит. Не то чтобы наглая ложь, но и не вполне правда. Чем больше я об этом думала, тем фальшивее звучало мое утверждение. Меня мучила совесть. Настроение – хуже некуда. На душе – мрак.
Подтянись, Кэлпурния. Пора отправляться на поиски объекта твоих устремлений.
Я спустилась вниз. В столовой, словно в первый раз, поглядела на портрет родителей, снятый в день свадьбы, двадцать лет тому назад. Я никогда особенно не рассматривала эту фотографию, ну разве только любовалась на старинные наряды, особенно на турнюр маминого платья, такой смехотворно старомодный.
Теперь же я замерла перед портретом. Отец – высокий и статный в парадном костюме, мама – такая красивая, платье украшено брюссельскими кружевами, на голове венец из восковых цветов, длинная, до самого пола вуаль струится словно туманный водопад. Выражение лиц напряженное – надо долго стоять неподвижно, чтобы получилась хорошая фотография, но в глазах – надежда на будущее, предвкушение счастья и новой, совместной жизни.
Все же сбылось, они счастливы. Да? Гляди, кем они стали – столпы общества, гордые родители семерых выдающихся отпрысков (ну, шестерых, Ламар не считается), владельцы преуспевающего хлопкового бизнеса и самого большого дома в городе, все их уважают и ценят. Они именно так представляют счастье, такое счастье им подходит. Кто бы сомневался?
Пора идти в гостиную. Мама уснула в кресле, у ног корзинка с шитьем, на коленях порванная рубашка. Шиньон съехал на бок, растрепанные волосы придают ей странный вид – она же всегда подтянута и застегнута на все пуговицы. На лице морщинки, в волосах прибавилось седины. Грустно! Почему она такая измученная? Я чуть не расплакалась, глядя на нее.
Мама вздохнула и открыла глаза:
– Похоже, я задремала, Кэлпурния. Можешь поиграть на пианино. Мне это не помешает.
– Я могу и попозже. Я… я хотела поговорить о наших днях рождениях.
Мама погрустнела – ничего хорошего это не обещает. Ничегошеньки. Но я все равно начала тщательно приготовленную речь.
– Понимаете, мальчики так соскучились по папе и по Гарри. Я подумала… может быть… мы подумали… понимаете, большой праздник нас бы всех подбодрил.
Мама нахмурилась. Я попыталась быстренько закончить:
– Нам бы всем стало повеселее, как вы думаете? Мы бы…
– Кэлпурния!
– Мы бы позвали только самых близких друзей. Не надо приглашать целый город, как в прошлом году. Слишком много возни, я понимаю, мы бы…
– Кэлпурния!
Тихий, потухший голос заставил меня остановиться на полуслове.
– Да, мама?
– Как тебе кажется, подобает ли праздновать дни рождения, когда столько людей погибло? Посмотри мне в глаза: ты и вправду так думаешь?
– Ну…
– Это просто-напросто невозможно.
– Ну, я…
– Столько погибших! А те, кто выжил, ютятся в ужасных условиях. Бедные дядя Гас, тетя Софрония и кузина Агги потеряли все, что имели. Даже представить себе невозможно, что им пришлось пережить. А твой отец, твой брат – каково им сейчас приходится? Ужас! Настоящая трагедия.
Она даже не повысила голос. Зачем? У меня и так от стыда шея побагровела и зачесалась.
– Конечно, мама, простите меня. Конечно, вы правы.
Она подобрала рубашку, которую чинила, – разговор окончен. Мне показалось, что я стала меньше ростом. Расчесывая шею, я на цыпочках вышла из гостиной. Братья ждали на крыльце.
Ламар тут же обо всем догадался:
– Я же говорил, все испортишь!
– Я старалась, как могла.
– От твоих стараний толку мало.
– Ты бы видел ее лицо, Ламар.
– Лицо? И ты тут же сдалась? Кто так ведет переговоры? Чего ждать, если глупая девчонка берется за настоящее мужское дело? Теперь я сам с ней поговорю.
Он откашлялся и сплюнул на землю.
Как же мне хотелось ему наподдать – такая несправедливость, но он уже развернулся и ушел. Сэм Хьюстон и Сал Росс с надеждой смотрели то на меня, то на него, но в конце концов потащились за старшим братом.
– Она сказала, это невозможно! – завопила я вслед.
Они пропустили мои слова мимо ушей. К тому же крапивница моя разыгралась не на шутку. У лошадиной поилки я намочила фартук в холодной воде и приложила к шее. Я наматывала круги, медленно дыша и стараясь успокоиться. От компресса полегчало – шея чесалась меньше и настроение немного исправилось. Пора было принять еще одно лекарство – оно уж точно поможет: поговорить с дедушкой.
Он сидел в лаборатории. Занавеска из мешковины откинута – так и светлее, и свежее.
– Опять крапивница? Что на этот раз? – сказал он вместо приветствия.
– По мне всегда видно, когда что-то не так?
– По тебе не всегда, но по твоей коже уж точно.
– Только ничего не говорите, но я задумала сбежать из дома, – я изобразила улыбочку, чтобы он знал: это просто шутка. Или почти шутка.
Страшная новость не поколебала его невозмутимого спокойствия.
– Сбежать из дома? И куда? А деньги откуда возьмешь? Ты уже все обдумала?
– Накопила. Двадцать семь центов.
– Сомневаюсь, что на двадцать семь центов купишь много независимости.
– Да, – вздохнула я. – Жалкая сумма для побега. Поезд до Остина и то стоит дороже. Но если я накоплю достаточно, вы поедете со мной. Куда я без вас?
Я поцеловала дедушку в лоб и добавила:
– Но вы, наверно, сможете сами за себя заплатить.
– Спасибо за любезное приглашение, но теперь я путешествую, преимущественно не выходя из библиотеки. Не поднимаясь с кресла можно отправиться в дальние дали, и ничего, кроме глобуса и атласа, не нужно. В мои преклонные годы настоящие приключения обеспечиваются линзами микроскопа и телескопа. Мне всего хватает прямо тут – среди моих образцов и книг.
Я обдумала сказанное и поняла, что и я – путешественник и исследователь. Я уже пересекала океан, чтобы попасть в Англию Чарлза Диккенса. Я сплавлялась на плоту по Миссисипи вместе с Гекльберри Финном. Стоит только открыть книгу – и отправляешься в путешествие во времени и пространстве.
– Но отчего такая спешка и неодолимое желание покинуть наш городок? – поинтересовался дедушка.
– Я маму расстроила своей грубостью. Но я не очень виновата. Это все братья.
– Братья, они такие – мрачно провозгласил дедушка, а потом выслушал мою печальную историю и согласился, что жизнь далека от справедливости.
– Сколько тебе исполняется?
– Тринадцать.
– Тринадцать. Уже? Скоро ты будешь молодой леди.
– Даже не напоминайте.
– Что так?
– Девочкам ничего не разрешается, а молодым леди и подавно.
– Мда, с этим трудно поспорить. И кто придумал такое положение вещей? Сдается мне, что любой девочке или молодой леди, у которой с мозгами все в порядке, можно дать возможность добиться всего, чего она пожелает.
– Я рада, что вы так думаете, дедушка, но с вами мало кто согласен, особенно тут, у нас.
– Да, по поводу дней рождений и путешествий. У меня кое-что для тебя припасено в библиотеке. Надеюсь, тебе понравится. Пошли.
Я держала деда за руку, пока мы шли к дому. Есть некоторая выгода в том, чтобы быть девочкой – даже когда вырастешь, можно держать дедушку за руку.
Он отпер дверь библиотеки и отдернул тяжелые темно-зеленые портьеры – так будет посветлее. Потом вынул книгу из шкафа и объяснил:
– Еще до того, как Дарвин написал «Происхождение видов», он провел пять лет, плавая вокруг света на маленьком корабле, который назывался «Бигль». Целых пять лет, собирая образцы и изучая дальние страны.
Дедушка сияющими глазами глядел куда-то в пространство. Как по волшебству время повернулось вспять, и он словно снова стал мальчишкой.
– Такое путешествие! Только подумай! Отдал бы все на свете, только бы выслеживать пуму и наблюдать полет кондора в Патагонии, изучать летучих мышей-вампиров в Аргентине, собирать орхидеи на Мадагаскаре. Видишь, что тут, на полке?
Он указал на толстую стеклянную бутыль с чудищем – подарок от самого Дарвина.
– Он нашел эту каракатицу, Sepia officinalis, возле мыса Доброй Надежды. Это было трудное и опасное путешествие, он пару раз чуть не расстался с жизнью, но в результате беззаветно полюбил природу. Именно тогда ему пришли в голову мысли об эволюции. Надеюсь, по этой книге путешествовать будет легче, чем по «Происхождению видов».
