Валерий Медведев - Сверхприключения сверхкосмонавта

А сами!.. Анонимы бестолковые! Мобулидаи несчастные! Я не ругаюсь, товарищи потомки, мобулидай — это значит скат, морской дьявол. Значит, мобулидаи — это морские дьяволы. С криком: "Мобулидаи!" — я вышел на балкон.

Когда я вышел на балкон, мне показалось, что мой сосед Колесников-Вертишейкин замаскировался за решёткой своего балкона и глядит в бинокль — ведёт наблюдение за моей комнатой.

— Трусы! — сказал я ещё громче. — Трусы! Сами пишут: "Идёшь на бой, лицо открой — вот смелости начало!" А сами, — сказал я, возвращаясь в комнату, — стреляют из-за угла отдельными самодельными стихами! Вы стреляйте в меня полными собраниями сочинений!

При слове «стреляйте» дверь открылась, и в комнату заглянул испуганный отец и скрылся.

— Я не боюсь! Чедоземпр не боится ничего и никого на свете. Он боится только одного: не-по-ни-ма-ния!

Как чедоземпр, я думаю, что если между людьми существует понимание, то оно должно быть полным. Если же понимания нет, а есть полное непонимание, — тем лучше! В конце концов, чедоземпр должен уметь переносить не только физические перегрузки, но и моральные. Пусть всё даётся нелегко. Зато будет о чём вспомнить на пресс-конференции.

ВОПРОС сверхкосмонавту Иванову СПЕЦИАЛЬНОГО КОРРЕСПОНДЕНТА ГАЗЕТЫ «ИЗВЕСТИЯ»: Товарищ Иванов, говорят, что в детстве вы тренировались в трудных условиях и окружены были, ну, что ли, некоторым непониманием взрослых… Правда ли это?

ОТВЕТ сверхкосмонавта Иванова (просто): Что было, то было, скрывать не буду! Есть документы. Я имею в виду школьный дневник с «резолюциями» классной руководительницы и отца! Есть магнитофонные записи… (Смех!) Есть кое-какие документальные фильмы… (Аплодисменты.)

ВОПРОС СПЕЦИАЛЬНОГО КОРРЕСПОНДЕНТА НЬЮ-ЙОРКСКОЙ ГАЗЕТЫ «ТАЙМС» сверхкосмонавту Иванову: Господин Иванов, говорят, что вы стали единственным и первым в мире чедоземпром, псипом и сверксом, потому что ещё в детстве провели курс специальных, вами разработанных тренировок? Не расскажете ли вы, в чём именно был секрет этих тренировок?

ОТВЕТ сверхкосмонавта, чедоземпра и псипа Иванова: Будет время, всё расскажем! (Смех. Аплодисменты.)

Были мне заданы и ещё какие-то вопросы, но это уже когда я спал.

Обычно я засыпаю сразу же и сплю без всяких сновидений, но на этот раз почему-то впервые в жизни сработала только первая половина обычного. То есть заснул я, как всегда, сразу же, но вскоре мне приснился редкий сон в моей жизни. (Откуда я узнал, что «вскоре», это я объясню позже.)

Снилось мне, будто бы я, как обычно, иду в Измайловский парк тренироваться на карусели, как на центрифуге. Иду нормально, как будто бы даже не во сне. По сторонам оглядываюсь, чтоб за мной никто не следил. Вдруг навстречу Колесников. "Чего это ты в парк зачастил?" Я ему в ответ ничего не сказал и прошёл мимо. Оглянулся. Смотрю, Колесников-Вертишейкин за мной голову поворачивает. На сто восемьдесят градусов (как в жизни!). Я ему погрозил пальцем. Тогда он поворачивает голову на все триста шестьдесят (это уж как во сне, конечно!) и исчезает. Тогда я подхожу к кассе за билетом. А вместо кассирши сидит в кассе из нашего класса… ну та, которая в космос, может быть, стюардессой полетит. Но я всё равно на неё, как тигр, смотрю — сквозь неё — и протягиваю молча деньги в окошко. А она мне вдруг говорит: "Вам, Иванов, сегодня без денег!" Я отвечаю: "Тем лучше". Подхожу это я к калитке. Смотрю, вместо контролёра Маслов с физиками и лириками стоит. А вместо детской карусели за забором настоящая центрифуга — длинный горизонтальный рычаг, на одном конце противовес, а на другом конце кабина космонавта, только какой-то странной формы. Я, конечно, про себя немного удивился, очень незаметно. Подхожу к центрифуге (как кошка к аквариуму). Разглядываю. Странная кабина. Заграничная, что ли? Впереди четыре ребра и какой-то большой выступ. "Ну, Иванов, спрашивает меня Маслов, — как думаешь, какой фирмы центрифуга?" Но меня на детский вопрос не поймаешь. Я в центрифугах разбираюсь, как большой, и не только во сне, как Маслов. "Это центрифуга, — говорю я, — скорее всего, американской фирмы «Локхид»! Лирики и физики как захохочут. А Маслов вдруг говорит громко, будто в гигантский мегафон, словно на весь мир хочет меня опозорить: "И фирмы не «Локхид», а фирмы «Фиганим», потому она и называется не центрифуга, а цен-три-фи-га!" Я смотрю свирепо на кабину и вижу: четыре ребра — это четыре согнутых пальца, а большой выступ — это кукиш. Значит, Маслов правильно меня информировал. И всё это действительно не центрифуга, а самая позорная цен-три-фи-га! А вокруг все смеются, заливаются. Всякие реплики бросают: "Садись, Иванов! Всё равно бесплатно!", "Она у нас пятикратно усиливает перегрузку!.."

Так. Значит, от этих лириков и физиков и во сне уже покоя нету?..

С этими мыслями я набросился на всех сразу и стал бросать ребят по одному за ограду цен-три-фи-ги. Думал я в это время об одном: только бы в эту минуту мне не приснилась наша классная руководительница. Ещё приснится и помешает расправиться с этими ченеземпрами. Хоть и во сне, а всё-таки помешает. Но она мне, к счастью, не приснилась. Только Маслов, когда я его схватил за грудки, сказал почему-то папиным голосом: "Всё тот же сон!.."

Я размахнулся изо всех сил, чтобы дать трёпку Маслову, но в это время меня кто-то схватил за руку. Причём этот кто-то был не во сне, потому что, когда я оглянулся во сне, я чувствовал, что меня кто-то держит, но не видел кто. Тогда я сразу же нарочно проснулся, чтобы расправиться с тем, кто меня держит. Я открыл глаза и… увидел отца. Это он держал мою руку не во сне, чтобы я не расправился с Масловым во сне.

— Всё тот же сон, — мягко сказал отец, отпуская мою руку. — Можешь полюбоваться, — сказал он маме, — он уже не только наяву, он уже и во сне воюет!..

— Чедоземпр Юрий Иванов контролирует все свои поступки только наяву, но теперь я должен научиться держать себя в руках и во сне, — сказал я в своё оправдание.

— Во сне? — вскричал отец. — Да ты наяву…

Здесь мне в голову пришла до смешного простая и, я бы сказал, великая мысль: "А что, если научиться? бодрствовать во время сна и спать во время бодрствования?" У меня даже дух захватило от перспективы, которую открывала эта мысль. Только бы научиться! Можно было одним этим прибавить к своей жизни чистых семьдесят пять лет! Ведь в среднем семьдесят пять лет мы проводим наяву и семьдесят пять лет во сне! 75 +75 =150 годам! Я стал вспоминать, есть ли в природе существо, которое работает во сне и спит во время работы? В моих энциклопедических знаниях явно было какое-то "белое пятно". Существует, конечно, анабиоз. Анабиоз — это состояние организма, при котором жизненные процессы настолько замедленны, что отсутствуют все видимые проявления жизни. Анабиоз наблюдается при резком ухудшении условий существования (низкая температура, отсутствие влаги). При наступлении же благоприятных условий у организмов, впавших в состояние анабиоза, происходит восстановление жизненных процессов.

Нет, анабиоз — это бездейственное состояние организма. А что, если анабиоз… А что, если ты в анабиозе, но… но ты не спишь! Ты двигаешься, разговариваешь, ходишь с открытыми глазами, занимаешься, что-то делаешь, но вместе с тем ты в одно и то же время спишь. Это будет такое состояние, в котором ты одновременно и работаешь и отдыхаешь, то есть ты тратишь силы и в то же время восстанавливаешь их. Это же что-то вроде вечного двигателя! Я так раз… разволновался (разволновался, конечно, спокойно), что даже представил себе такую пресс-конференцию.

Скажем, кто-то, где-то, когда-то собирает советских и иностранных журналистов и даже не где-то, а именно в шахматном клубе. В зале, кроме журналистов, конечно, полно перворазрядников и гроссмейстеров. Ведущий пресс-конференцию просит соблюдать в зале абсолютную тишину. За столом сижу я, представители различных спортивных организаций и какой-нибудь очень известный врач. Ведущий просит задавать мне вопросы. Предположим, меня спрашивают, как я познакомился со спортом. Я отвечаю, что познакомился со спортом ещё в детстве. Увлекался всеми видами спорта, и в том числе шахматами.

— Нам известно, — говорит кто-то, — что вы должны были играть со многими гроссмейстерами.

— Не только с гроссмейстерами, — отвечаю я, — очень интересные люди есть и среди не очень именитых представителей шахматного искусства.

— Случалось ли вам играть с вашими друзьями?

— Я их слишком уважаю, — отвечаю я, — чтоб навязывать себя в партнёры, и не эксплуатирую их доброго отношения.

Затем мне будут заданы ещё всевозможные вопросы на разные темы. И после того как любопытство присутствующих будет удовлетворено, ведущий пресс-конференцию скажет: "А сейчас состоится сеанс шахматной игры. Псип, сверкс и чедоземпр Юрий Иванов вызывает любого на бой".

Тогда на сцену выйдет какой-нибудь гроссмейстер, и я сыграю с ним партию. И может быть, даже и выиграю, то есть даже наверняка. Затем ведущий снова попросит тишины в зале и сделает следующее чрезвычайное заявление: "Дорогие товарищи, — скажет он, обращаясь к зрительному залу, — в том, что Юрий Евгеньевич Иванов выиграл или, скажем, даже проиграл эту партию, казалось бы, нет ничего удивительного, но дело в том, что как раз во всём этом есть кое-что удивительное: Юрий Евгеньевич выиграл партию в спящем состоянии".