– Господа, обнажите головы и молитесь за упокой души его высочества герцога Гиза! – торжественно произнес герцог Крильон.
XV
Дня за два до этого происшествия герцог Гиз, проходя вечером по улицам Парижа, услыхал в одном из кабачков отчаянные вопли и ругань. Он заглянул в окно и увидел, что паяный солдат бьет смертным боем монаха. Правда, монах был довольно высокого роста и мог бы постоять за себя, но он был безоружен. Увидав это, Гиз вбежал в кабачок и выручил монаха, жестоко избив в свою очередь королевского солдата. Конечно, монах, назвавшийся о. Альфонсом, горячо благодарил герцога за защиту, назвал его истинным светочем и защитником веры и церкви и призвал на его главу благословение Божье.
Теперь, стоя у окна и думая о способах вернуть утраченную свободу, герцог Гиз внезапно увидал среди монахов, толпившихся на дворе, мощную фигуру о. Альфонса. Вот тогда-то ему и пришла в голову мысль потребовать себе исповедника. Он надеялся на свою обычную удачу – вдруг этим исповедником окажется действительно о. Альфонс? А если и нет, то не велика беда! Ведь имя герцога Гиза пользовалось достаточным обаянием и престижем в среде духовенства! Словом, он высказал Мовпену свое желание, и какова же была его радость, когда в вошедшем монахе он узнал действительно о. Альфонса!
Когда Мовпен оставил их одних, монах взволнованно подбежал к герцогу, воскликнув:
– Как? Неужели вы – тот человек, которому предстоит умереть? И вас-то я должен напутствовать? Невозможно! Невозможно!
– Увы, тем не менее это неизбежно.
– Но король никогда не осмелится…
– Да, будь король здесь, он тысячу раз подумал бы, прежде чем решился занести меч над моей головой, однако его нет, как вы знаете, а его слуги в точности исполнят его волю!
– Но я кинусь к народу, буду умолять скорее идти на помощь и спасение правой руки святой церкви!
– Вы этим только ускорите мою гибель, батюшка! При первом же натиске на Лувр моя голова скатится с плеч!
– Бог не допустит этого!
– Ну, так попросите Его совершить чудо!
Монах сел на стул. схватился обеими руками за голову и несколько минут провел в тревожной задумчивости. Когда вслед за этим он отнял руки от лица и встал, его взор сверкал торжеством, радостью и уверенностью.
– Это чудо свершится, герцог! – торжественно сказал он.Двери откроются перед вами, и вражеская рука не коснется вас! Вы почти такого же роста, как и я…- и с этими словами монах скинул рясу.
– Но что вы делаете? – воскликнул герцог.
– Я превращаю вас в монаха,- ответил о. Альфонс.- Bы выйдете отсюда в моей рясе и…
– Но, если вы останетесь здесь, вас убьют! – крикнул герцог.
– Я уже давно молю Господа послать мне мученический венец. Церковь нуждается в вас больше, чем во мне, монсеньор!
Герцог не стал отнекиваться долее: ведь, в сущности, втайне он именно и рассчитывал на такой исход! Поэтому он поспешно снял с себя латы и ботфорты, оделся в монашескую рясу и сандалии. Монах оправил на нем капюшон, оделся сам в доспехи герцога и сказал:
– Возьмите в руки платок и прижимайте его к глазам, будто плачете, и вашего лица никто не увидит!
Герцог Гиз преклонил колено, получил благословение о. Альфонса и подошел к дверям, причем монах повернулся лицом к окну. Поэтому Мовпен, на стук открыв дверь, не увидел ничего подозрительного.
Зато велико же было его изумление, когда, вбежав в комнату с пистолетом в руках, он увидел вместо, герцога какого-то чужого.
– Убейте меня! – сказал монах.- Герцог спасен! Но Мовпен не стал терять время на расправу с монахом. Он быстро выбежал из комнаты, закричав:
– Монах! Где монах? Остановите монаха!
Однако герцог Гиз в этот момент подходил уже к самой решетке дворца. Когда за его спиной раздался крик Мовпена, он с силой оттолкнул растерявшегося часового, выбежал из ворот и, задрав рясу, принялся бежать с криком:
– Ко мне, парижане, ко мне! Я герцог Гиз! Ответом ему была целая буря народного восторга. Герцог был спасен, Мовпен опоздал!
Теперь пришлось не мешкая озаботиться скорейшей защитой дворца. Часть народа уже бросилась к раскрытой калитке, и Мовпен едва успел запереть ее. Затем он поднялся на одну из бойниц, навел на народ пушку, вырвал из рук швейцарца зажженный фитиль, и в толпу, которая начала уже разбирать мостовую и строить первую баррикаду, полетел первый снаряд.
XVI
В то время как парижане, обретшие вновь своего вождя, начинали атаку Лувра, король Генрих III спокойно направился к Сен-Дени.
Теперь монарх всецело уступил место церемониймейстеру. Генрих превосходно разработал план процессии, и похороны вышли на диво. Все шло как по маслу, и это благотворно подействовало на настроение короля. К тому же везде народ безмолвно расступался при виде королевского кортежа, и в конце концов Генрих сказал матери:
– Ага! Швейцарцы произвели свое действие на чернь! Но королева Екатерина лишь грустно покачала головой и ответила той же фразой, что и утром:
– Когда близится буря, природа затихает!
– Ну вот еще! – небрежно возразил король.- Раз герцог Гиз в наших руках, я ничего не боюсь.
Кортеж вышел из Парижа через заставу фоссэ- Монмартр, которую охраняла городская полиция.
– Государь,- сказала Екатерина,- вы сделали бы очень хорошо, если бы заменили этих людей швейцарцами. Если народ восстанет, то полиция не только не откроет нам ворот по возвращении, а наоборот, запрет их у нас под носом.
– Вы правы,- ответил король и оставил у заставы шестьдесят швейцарцев.
В Сен-Дени они прибыли после двенадцати часов дня. Прослушав заупокойную обедню и предав прах герцога Анжуйского земле в королевской усыпальнице, король сказал матери:
– Теперь пойдем обедать к архимандриту. Я умираю с голода!
– Было бы гораздо лучше, если бы вы, ваше величество, бросили всех этих монахов, сели верхом на лошадь и повели швейцарцев на рысях обратно в Париж. Мы ведь прибыли бы в Лувр меньше чем через час!
– Я голоден! – ответил король и, не допуская никаких возражений, направился в покои архимандрита.
К столу, кроме королевы-матери, были приглашены несколько высших придворных. Пообедав с большим аппетитом и выпив бутылку тридцатилетнего вина, король сказал:
– Господа, сегодня нам предстояло выполнить прискорбную задачу. На пути было много трудностей, но с Божьей помощью мы все преодолели, и наша задача выполнена. Поэтому, так как я сам хочу жить как можно долее, предлагаю никогда больше не упоминать в моем присутствии имени покойного герцога Анжуйского.
– Государь,- сказала Екатерина,- предполагаете ли вы все-таки вернуться в Лувр?
– Конечно,- ответил Генрих III,- только не сейчас. Я плохо спал эту ночь, теперь сытно поел и хочу подремать! – и с этими словами король, закрыв глаза, откинулся на спинку кресла.
Но недолго пришлось подремать ему, так как королева разбудила его,сказав:
– Государь, прибыли вести из Парижа!
Король проворно вскочил. В комнату вошел человек, в котором Генрих сразу узнал одного из своих гвардейцев. Он был смертельно бледен, пошатывался, и кровь ручьями текла из его ран.
– Государь,- сказал он,- мы отправились вчетвером из Лувра, трое умерли по дороге. Париж усеян баррикадами… Лувр атакован. Герцог Крильон просит помощи… Герцог Гиз…
Но тут силы изменили раненому, и он как сноп рухнул на землю.
Король с бешенством крикнул:
– На лошадей, господа! Я сожгу Париж, если нужно, но вернусь в Лувр!
На этот раз Генрих III отправился уже не в экипаже. Он вскочил в седло подведенной ему лошади и на рысях отправился в Париж во главе гвардейцев и швейцарцев.
Меньше чем через час король достиг стен Парижа, но этот час показался ему целой вечностью, так как все время непрерывно слышался звук канонады. Король все-таки тешил себя надеждой, что его появление быстро усмирит народное восстание. Проезжая по Монмартрским холмам, он сказал сопровождающим, указывая на видневшийся у его ног Париж:
– Боюсь, что мы приедем слишком поздно. Наверное, Крильон уже проучил всю эту дрянь!
Но король жестоко ошибался. Он оставил Монмартрскую заставу под защитой швейцарцев, при возвращении же заметил на укреплениях горожан, а швейцарцев – во рву; только горожане были вооружены, а швейцарцы мертвы.
Король приказал открыть ворота, горожане отказали. Тогда Генрих двинул взвод швейцарцев, и те выстрелами сняли несколько горожан. Но павшие были сейчас же заменены свежими, горожане ответили залпом по королевскому эскорту, и одной из пуль под королем убило лошадь.
– Ого! – сказал Генрих III, невредимо вскакивая на ноги и садясь на другую поданную ему лошадь.- Это очень дурное предзнаменование!
XVII
После того как Генрих III отказался принять помощь от наваррского короля, последний ушел, обменявшись выразительным взглядом с королевой Екатериной Медичи. В комнате, отведенной ему в апартаментах королевы, он надел кирасу с белым лотарингским крестом, накинул плащ, закрыл лицо полумаской и вышел из Лувра через ту самую прибрежную потерну, через которую когда-то проникал под видом сира де Коарасса в покои принцессы Маргариты. Он мог безбоязненно идти по улицам Парижа, тем более что в последнее время его подбородок порос роскошной черной бородой, что вместе с полумаской окончательно закрывало черты его лица.
