Ну и сидят так. Самовар поспел. Чаю свежего заварили, с липою. Пироги ишо вчерашние, глядишь, остались, не все Воротейко стрескал. Попили чаю. Хорошо. Аж пот выступил. Валда табачок помял, самокруточку аккуратненькую такую сладил. Посмотрел на нее -- самому любо. Раскурил. Сидит -- нога на ногу -- дым многозначительно об потолок выпускат, молчит.
А Еремеевне-от скушно в тишине. Почитай сполдня так уже просидела. Ну, не утерпела:
- А что, Валдушко, нет ли чаво нового на деревне?
Ну, Валда помолчал, дым этак медленно кольцами выпустил, говорит:
- Да нет ничего нового, Еремеевна, все по-старому.
Опять молчат.
- А об чем люди на деревне толкуют?
- Да все об том же.
Снова тихо.
Ну, Еремеевне все никак спокоем-то не сидится. Все свербит ей чего-то."Валдушко, да Валдушко." А тот все молчком. Ей и тоскливо. Ну, не стерпела опять:
- Валдушко, ты бы хоть сказал чего. А то уж скушно. Совсем. Чего уж так то.
- Скушно, говоришь?
- Ой скушно, Валдушко. Почитай с утра ведь все одна да одна. Никто не зайдет, добрым словом не приветит.
- Скушно, значит.
- Да уж не скажи. Так скушно, что аж смерть.
- Ну а знаешь ли ты, Еремеевна, что такое "фуз"?
- Нет, Валдушко. Ни разу не слыхивала слова такого. Разве что "конфуз"?
- Нет, бабка. Натурально:"фуз".
- Нет, Валдушко, не слыхивала.
- Ну так сейчас услышишь.
Вскочил Валда со стула, самокрутошку об пол швырнул, шлепанцем растер и ну шасть за дверь. Тут на чердаке что-то загромыхало, попадало, кошка заверешшала -- видно на хвост ей Валдушка по нечаянности ступил. Тут, значится входит в дверь, да отчегой-то спиной. Еремеевна даже с полока наклонилась, чтобы получше разглядеть, что ето там Валдушка за собой ташшит. Глядит: втаскиват Валда в дом какой-то шкап. Черный какой-то, в пыли весь, большой такой шкап, с решетками, и уж видно, что тяжелый. Еремеевна смотрит, удивляется -- отродясь такого странного шкапа не видывала. А Валда ползает вокруг его, шшелкает что-то, какие-то провода к нему прилаживат. Вроде как все сделал. Огоньки засветились. Красненькие, зелененькие. Весело. Валда-то опять на чердак шастнул, да на энтот раз быстро обернулся. Притаскиват каку-то штуку. Со стороны вроде как балалайка, только побольше и так же черная, как и большой шкап.
- Щас, Еремеевна, щас, -- бормочет и чей-то снова все прилаживат. Балалайку-то на себя навесил на ремень, значится, воротник выправил. Интелегентно так. Щас, щас, мол, Еремеевна. Ручки какие-то повертел, наклонился, педальку каку-то потрогал. Обычная педалька, вроде как от трахтура, к чему бы?
- Ну вот, Еремеевна,- говорит, а сам улыбается,- натурально как щас узнаешь, что такое "фуз".
Кнопочку каку-то нажал -- потрескиванне пошло. Потом на педальку-то как наступит... Сначало-то завизжало чей-то, а потом как жахнет... Еремеевна с полока так и слетела. Тут и посуда посыпалась, валенки с печки попадали, Еремеевну ватничком сверху накрыло. Со стен репродукции сорвало взрывной волной, а кошка, дак та и вовсе по комнате залетала, по стенам, да по потолку бегает, орет, аки огалтелая. А грохот такой, будто снуряд какой артилерийской, али и вовсе авиционна бомба в дом угодила. Еремеевна лежит ни жива, ни мертва. Постепенно все утихло.
Полежала так Еремеевна еще с часик. Начала себя ошшупывать. Да уж все болит, да ноет. Руки-ноги будто ватные -- не слушаются. Глаза открыла -вроде тихо все. Ни Валдушки, ни шкапа, ни балалайки зверской нету. Посуда вся на месте, репродукции -- как водится. Кошка на столе сидит, лапы намыват-вылизыват. Вроде как и небыло ничего. Будто пригрезилось. Кое как встала. На печь-то и вовсе с превеликим трудом взобралась -- с полчаса поди карабкалась.
Тут глядишь и возвращаться все стали кто с поля, кто с леса, кто с мастерских. Усталые все, веселые. Только и разговоров, что про лесозаготовки, да про запчасти, да про всяко-тако дизельное топливо. Не сразу-то и заметели, что Еремеевна не поет. Потом упрашивали-упрашивали, а она все ни в какую. "Хворь, мол, ребятушки, напала. Не поется." Так и не слышали больше. Похворала поди недельки с две, да и преставилась.
Хоронили как водится всей деревней. Как героя труда. У ней в палаточке и медали какие-то нашли, вроде как даже сурьезные. А родных у нее вроде и не было -- всю жизнь одна так и промаялась -- так что и отписывать-то не кому было. А уж было ли енто на самом деле точно, однако не скажу. Поговаривают, будто и не было вовсе ни какой бабки, и что случай ентот весь как есть выдуманной. А что Валдушко там что-то бормотал -- так это он во сне да спьяну. Может и ему бабка Еремеевна примерещилась.
Вот такая, братцы, история. А я уж, пока все это описывал, так и не заметил, как первый снег пошел. Значится в природе новый цикл начался.
Валдушкин ехсперимент
"Русский мужик, хотя и необразован весьма,
но обладает выдумкой и хитроумным образом мысли,
и через неотесанность и смекалку часто великие изобретения
по темноте своей и неграмотности совершает."
д-р Вильгельм фон Гиссельштоф,
"Путешествiя по дикимъ окраiнамъ
Россiйскихъ областей"
Што ни говори -- а богат наш народ на мудрые мысли. Недаром старые люди говорят, ежели что вышло, -- вещь какая или случай -- завсегда можно все на пользу и к делу употребить, аще со смекалкой да разумением подойти. Старые люди -- они великая сила народная в опыте житейском и кладезь мудрости.
А как молодым ентот опыт перенять, как не из книжек умных -- с каждым стариком-от не перебеседуешь! Вот Валдушка и почал крохи знаний стяжать -сперва в сельску библиотеку записался. Взял подшивку журналов "Агротехническая мысль" и "Физик-огородник", ужо не помню за какой год, углубился в познание аграрной науки, просвещается себе. Почитай всю зиму с логарифмической линейкой за кульманом просидел -- керосина бочки три в лампе сжег, а в сельпо все карандаши с чернилами перевел.
Однажды по весне просит у Пашки:
-- Дай-кось, Павел, мне трубочек углепластиковых, тех, что тоненькие. Поди-тко, негодные они тебе ужо.
-- А и правда. Негодные. -- Пашка в ответ (он, как едут купцы китайские, накупит удилищ, по три целковых за штуку, телескопических, из толстых колен дудок наделает, а остальное -- в чулан. Их там довольно уже накопилось), -- Бери, не жалко. А на кой они тебе?
-- Да вот, -- говорит Валдушка, -- статью прочел. Пишут, что можно парник сделать, где помидоры по три сажени вымахивают, а сами -- с кочан. Токмо ево высоким надоть сделать. Вот думаю трубки енти -- в самой раз. Я ужо посчитал все.
-- Ну, ежели с кочан помидоры -- то добро! Мы тебе пособим.
Старые люди говорят: "Не дал слово -- крепись, а дал слово -- держись." Вот Валдушка всех и впряг в сурьезный агротехнический ехсперимент. Чертежи к стенам прикнопили и начали.
Сперва смастерили ящик агромадный и прочный, Валдушка говорит -- чтоб сорняки снизу не пролезали. Потом -- каркас из трубок легких и прочных сверху на ящик водрузили. Все накрепко, как в чертежах прописано. Затем пленки купили у тех же торговцев китайских на двугривенный за аршин. Пленка тонкая, легкая и прочна весьма -- Славинка говаривал: военные технологии, не иначе! Ну, и на последок -- навозу лучшего привезли, с торфом, соломой перемешали -- не земля, а пух прямо, и в енту конструхцию засыпали.
Все деревни окрестные ходили на парник смотреть. Эка достопримечательность: выше избы вышел, пленкой да трубками с китайскими письменами поблексиват, рассада как на дрожжах прет. Как стариками говорится: "У всех с вершок, а у нас уже цветы с горшок." И енто чудо -- уже в апреле! Братки радуются, соседи завидуют.
Жили бы припеваючи, да ешшо старики говаривали: "Бог дал попа, черт -реставратора." У Потурашки, вишь, скопилась уйма находок археологических, ну и он решил не отставать, тож научной работой занялся -- растворители, пробирки, двунатриевая соль этилендиаминтетрауксусной кислоты и другие бедствия. Вскоре в избе и вовсе стало не продохнуть.
И вот как-то раз -- свечерелось, пора чаи гонять, а в избе -- вонь, смрад и алхимия всяка. Тут Мишаня говорит: "Айда, братки, в парник!" Все обрадовались, ибо с обеда непогодилось, а тут ужо и накрапывать собралось, не под дождем же сидеть. Идут, радостные такие, в парник, самовар трехведерный тащат, шишек мешок, чай с травами, шанежки. Дык, мудрость древняя, опять же: кому чаю, а кому и покрепчаю. Так что и четверть первача с собой прихватили. Расположились, самовар раскочегарили. Хорошо в парнике -- помидорами пахнет, тепло, дождик по пленке лапотками шуршит. Благодать!
После которой чашки неизвестно, а восхотелось Пашке посмотреть, хорошо ли коня привязал. Дверь парника открыл, да чуть себе сапоги не промочил... изнутри. Прикрыл Пашка дверь и говорит дурным голосом:
-- Братушки! Да никак мы в небо поднялись!
Все глядь -- и точно! Самовар под пленку пару-то нагнал -- подъемная сила образовалась и парник доверху воздела. Висит парник над деревней, избы внизу, огороды, громоотвод как струна натянулся. Братки обрадовались, четверть открыли, но самовара не гасят -- хорошо так вот над деревней висеть, шанежками закусывать. А до ветру можно и в открыту дверь -- токмо осторожно...
