- Я заработаю... - пробормотал Поэт. Лоб его покрыла испарина. - Буду писать стихи днем и ночью, испишу стопки бумаги, опустошу бутыли чернил, затуплю связки перьев! Я отошлю стихи во все журналы!.. Но расплачусь с вами скоро, ваша милость!
- Глупости! - фыркнул Карморан. - Если твои стихи до сих пор не накормили досыта одного тебя, то уж семью твою - тем более. Но, слава Богу, моя племянница зарабатывает сама, и весьма недурно. В противном случае, ей, бедняжке, с таким муженьком пришлось бы туго! - Он расхохотался и, набивая трубку крепким табаком, добавил: - Неужели ты не понял, что Эмилия отказала тебе?
- Нет! - вскричал Эвалд. - Она согласилась!
- Это я уже слышал! - скривил губы Карморан, поднявшись с кресла. Но ведь при этом она поставила тебе условия невыполнимые. Уходи и выбрось из головы дурацкие мечты. А еще поблагодари судьбу, что я не спустил моих верных псов. Твоя Муза вряд ли узнала б тебя после этого!..
Тут страшный толстяк прищурил левый глаз и как-то странно усмехнулся. Он повелительным жестом остановил собравшегося-было уйти Поэта и снова указал ему на кресло.
- Я, пожалуй, одолжу тебе эту сумму... - (У Эвалда часто-часто забилось сердце.) - ... Даже не одолжу... Я дам тебе деньги просто так, и дам значительно больше, чем ты просишь... - Карморан смерил его испытующим взглядом. - В обмен на твою Музу.
Эвалд был ошеломлен сделанным предложением.
- Зачем она вам?! Вы тоже пишите стихи?!
- Писал! В детстве! И очень неплохо! - самодовольно ответил Карморан. - Родители поощряли меня: за каждую строку давали по монете! А уж родственники и знакомые - те просто захваливали до неприличия!.. Но я не стал Поэтом, зато с тех самых пор больше всего на свете люблю деньги. Я разучился сочинять и никогда не страдал от этого. Изредка, впрочем, мне хочется вспомнить детские годы. Эмилия говорила, что ты - хороший поэт, а у нее тонкий вкус, я ей доверяю. Что поделать, юноша: хорошо писать стихи и одновременно быть при этом богатым - почти не возможно... Решайся! Но учти: я иду тебе навстречу, ибо для меня эта сделка - просто причуда, для тебя же, как я понимаю, - он вновь усмехнулся и закашлялся от табачного дыма, - вопрос твоей судьбы! Короче: если ты согласен - завтра жду вас вместе с Музой. И не опаздывайте: я рано ложусь спать.
Он зевнул и поднялся с кресла, давая понять оцепеневшему Поэту, что теперь разговор окончен.
3
Весь обратный путь Эвалд уже не спешил: все так быстро и легко решилось в его пользу, что даже погода, которая к ночи испортилась окончательно, радовала его. Он глубоко вдыхал влажный холодный воздух и снова и снова вспоминал разговор. Ужас, овладевший им в доме у Карморана, уступил место надежде и мечтам. Казалось, есть что-то победное в резких порывах ветра и в громыхании черных облаков.
Придя в гостиницу и поднявшись в свою комнатенку под крышей, Поэт в особом расположении духа зажег целых два свечных огарка и стал писать в восторге строфу за строфой. Писалось весело и свободно, перо летело в необъяснимом полете, оставляя за собой замысловатые следы, в которых было все: и смысл жизни, и бесконечная любовь, и рифма!
Таких красивых стихов Эвалд еще никогда не создавал. Слова слетались к нему, будто лепестки с весенних яблонь, словно пчелы на цветочный луг. Юноша не успевал перевести дыханье, отбросить упавшую на лоб прядь волос. Пальцы занемели, перья ломались одно за другим, кончались чернила, а он все писал, как зачарованный, вслушиваясь в слова и мысли, которые дарило ему Небо.
Внезапно кто-то рассмеялся за его спиной. Поэт оглянулся и увидел свою Музу.
- Устал? - спросила она.
- Немного, - ответил молодой человек и улыбнулся в ответ. - Сегодня мы хорошо поработали.
- Еще бы! Ты вернулся в отличном настроении...
И он сразу вспомнил... Краска стыда тут же залила его щеки, Эвалд повернулся лицом к окну.
- Что с тобой? - В голосе Музы слышалось сочувствие. Поэт опустил глаза.
- Я... действительно устал...
- Тогда ложись спать... А мне пора.
- Нет! - схватил он ее за руку. - Постой! Я не отпущу тебя сегодня.
- Милый мой, - с грустью ответила Муза. - Так устроено Свыше, что в наших с тобой встречах твои желания, к сожаленью, ничего не стоят. Решаю я: уйти мне или остаться.
- Тогда реши остаться! - попросил он.
Муза не ответила. Она подошла к столу и взяла стопку исписанных листков.
- Ого, да здесь стихов на целую книгу! - Тут в ее голосе появились властные нотки: - Завтра же возьмешь переписчика и отправишь их в столичный журнал.
- Не уходи! - нахмурился Эвалд, внезапно почувствовав смутное раздражение.
"Что я без нее? - стал размышлять он. - Просто человек. Лишь по ее прихоти и желанию зовусь Поэтом... А если она не придет больше, что тогда? Я тотчас умру, ведь во мне умрет Поэт, и жизнь потеряет смысл! Ах, как это несправедливо! Почему я, молодой и талантливый, должен зависеть от какой-то девчонки, пусть даже умной и симпатичной?!"
Эвалд вдруг вспомнил тот день, когда впервые пришла она. Он был еще мальчиком, лет девяти-десяти, а она - такой же, как сейчас. У его Музы был один лишь возраст - возраст юности, помноженный на мудрость и житейский опыт!
Он никогда не задумывался над их с Музой отношениями. Он привык, что она всегда рядом, что приходит к нему почти каждый день. Бывало - и без нее он писал стихи, но они были не так свежи и полнозвучны. Да, их читали, ими восторгались, но как бы по привычке. И только сам Эвалд знал, чего они стоят, сильно, впрочем, не переживая.
Но сегодня, после разговора с Кармораном, после властного тона Музы, - он почувствовал затаенную неприязнь.
"Ах, неужели я ничего без нее не стою?!.. - Сознавая это сегодня особенно обостренно и болезненно, он все же пытался переубедить самого себя. - Неужели мне не прожить без нее?.. Меня знает весь мир. Мои книги выпускают лучшие издательства. Нет, я не умру! И Поэт не умрет во мне! Тем более, что как Поэт я уже состоялся. В конце концов, я не продаю свой талант, свой опыт, свои мозги. Даже душа останется при мне. И завтра сердце будет вновь отбивать размеры новых строк. Так же, как раньш е... К тому же, со мной будет моя Эмилия! Вот кто станет моей настоящей Музой!"
Решение, которого потребовал от него Карморан, было принято.
- Я провожу тебя, - сказал Эвалд, набрасывая на себя еще не просохший с ночи плащ.
- Зачем? - усмехнулась Муза. - Ведь я исчезаю так же, как и появляюсь. - И достала свой волшебный веер.
- Погоди! - крикнул он, хватая фею за полу белой накидки. - Ну, прошу тебя! Хватит же так исчезать! Я хочу хоть разок прогуляться с тобой, помечтать о разном, а может и обнять на прощанье, - неловко пошутил он.
- Ах, Эвалд, Эвалд, - покачала головой Муза. - Веселый ты человек! Только ведь я не Эмилия.
- Откуда тебе известно про Эмилию?! - насторожился Поэт.
- Ты забыл, как я только что забросала тебя рифмами и самыми прекрасными эпитетами и сравнениями в ее честь! - беззаботно рассмеялась Муза.
- Ах, да! - вспомнил Эвалд, и ему стало еще нестерпимее чувствовать ее власть над ним.
- Ну, ладно, - смилостивилась она, - пожалуй, я исполню твою просьбу. Только прогулку мы совершим не пешком.
- У меня... нет денег, чтобы взять лошадей, - смутился Эвалд.
- Сегодня лошадей беру я. Смотри! - Она взмахнула веером, и за окном тихонько раздалось конское ржание. Эвалд распахнул занавески и увидел в предрассветном тумане у подъезда "Эмилии" белоснежного прекрасного коня с огромными крыльями по бокам.
- Это - Пегас, - сказала Муза. - Прогулка на нем, пусть даже единственная, даст тебе много новых мыслей, сюжетов, идей!
Эвалд не помнил как покинул чердак, как сел в удобное седло, - он увидел землю с высоты птичьего полета и услышал музыку крыльев за спиной. Муза парила рядом, изредка приглаживая коню разметавшуюся от ветра гриву.
Внезапно город внизу пропал, наступила темнота... Вскоре Поэт увидел совсем другую страну, иной век, чужую эпоху. Пегас чуть приблизился к холмам у реки, и до слуха Поэта донеслись стихи, которые читала юношам и девушкам рыжеволосая Сапфо. Стихи звучали по-древнегречески, но (как странно!) Эвалд их понимал. А с другого берега, как бы ей в ответ, пел свои песни Алкей. Пел и плакал от безнадежной любви.
Пегас пронесся дальше, и древние города сменились на старые. Внизу пролегла Италия с куполом собора святого Марка, венецианскими гондолами, капюшонами инквизиторов. Эвалд сразу же узнал грубый профиль великого Данте, услышал голос солнечного Петрарки под балконом бессмертной Лауры, и ее - смеющуюся в окне палаццо - смущенную и счастливую. Он улыбнулся им, и поэты ответили ему улыбкой, словно все они были связаны узами таинственного братства.
Облака закрыли вечный город, а когда воздушный занавес вновь распахнулся - далеко внизу уже проплывала земля Альбиона, и блистательный драматург по имени Уильям читал в кругу друзей свои сладостные сонеты. Еще миг полета - и еще двести лет позади, и уже весельчак-Робин пронзительно свистит им из дверей шотландского трактира.
