А Дед Федор вернулся в дом и с чувством выполненного долга уснул.
Следующим вечером старик придавался хорошим воспоминаниям, с лёгкими плечами, ничего никому не должный, он даже оставил на тарелке недоеденные кусочки колбасы и шкурки, решив поутру отдать их птицам.
Лёг в кровать, пристроил ноющую поясницу и забылся сном. Ночью дед проснулся от боли в спине. И так вертелся, и эдак — ноет, хоть вой. Лежит, смотрит в тёмное окно, и слышит такое лёгкое, но короткое отчётливое "бух".
Дед вжался в кровать и решил, что обходить дом бесполезно, духи без причины не появляются, видимо ему пора помирать. Но русский мужик просто так никогда не сдавался, и он, даже если время пришло, без боя из этого мира не уйдет, не такой у него характер, чтоб нечисти всякой отпора не дать.
— Подойдешь, кулака отвешу, — громко предупредил он и с открытыми глазами пролежал до рассвета.
Крик этот слышали в соседнем доме, по деревне слушок-то пополз про чудачества Федора. Односельчане уж два дня поглядывали в сторону его дома и качали головой: "совсем плох стал, дети-то и не приезжают, бросили старика, кому дом достанется?".
Утром, как обычно, старик хотел сварганить себе завтрак и с мыслями о вечном посидеть за чашечкой-другой чайка, но заметил на кухонном столе что-то неладное. Солонка лежала на боку, соль просыпалась — дурнее приметы было только то, что на столе не оказалось колбасных кожурок, которые дед специально оставил на столе, чтобы не забыть отдать их воронам.
— Точно бесы, — сел он на стул и решал, что делать, — Не бывать этому! — вскричал он в негодовании, и стая воробьев слетела с рябины, стоявшей за окном.
В дверь постучали.
— Кто там с утра?
— Дед Федор, это Денис, хлеба тебе Лёля напекла, горячий ещё.
Дед налил Денису чай и впервые за много лет пожарил на чугунной сковороде пять яиц.
— Как живешь, дед Федор, — добродушно справился Денис, видя, что в доме убрано, натоплено, сам старик, хоть и не выспавшийся, но вполне бодрый, — Крик слышал какой-то.
— Да я это, Денис, запнулся, — соврал дед, — Не обращай внимания, со стариками бывает. За хлеб спасибо Лёле передай, умница она у тебя, береги.
Поговорили о том, о сём, Денис обещался блинов в воскресенье принести.
— Заботливые соседи, — вздохнул дед Федор, когда Денис ушел, — хуже родственников, никуда не денешься.
Дома в деревне стояли не так, чтоб совсем близко, но старик всегда считал, что между соседями должно быть поле и трехметровый забор.
Наступил вечер. Дед Федор рубил дрова:
— Ещё немного порублю и спать крепче буду, никакие бесы не добудятся, — бормотал он.
Старик сготовил себе молока с медом, почитал Зощенко, погрел спину носком с солью.
И слышит: "бух".
— Да что ж это за зараза!? Что стучит, кто стучит — ну не поймешь! — дед взял ружьё, — Ещё разок только дрыгнись, я тебе за всё отомщу! Бесы страшны только грешникам, а я лопату отдал, так что мне бояться нечего!
Дед на стороже сидел до полуночи, потом сон стал брать своё, к двум часам Фёдор спал, положив под голову приклад ружья, прихрапывая, он смотрел сон, словно вот его женушка по полю гуляет, красивая, молодая, смеется, он для неё лютики собирает, слова ей ласковые говорит…
Денис днём узнал, что Федор ночью кричал так, что в соседнем доме слышно было, сразу к нему пошел:
— Что за люди, даже проверить не пошел никто! — сетовал Денис и постучался в дверь, — Дед Фёдор, как живешь?
— Получше тебя, Дениска, проходи, тебе чего?
— Мне ничего, узнать решил, хорошо ли всё?
— Ещё жив, — посмеялся дед Федор.
— Шум в доме был ночью, говорят, кричал кто-то.
— Так это, послышалось, может, ты не волнуйся, со мной ничего не сделается.
— Тебе дров нарубить? — не унимался Денис.
— Если ты дров нарубишь, мне делать нечего будет.
Денис ушёл, а дед Федор покосился в окно на соседский дом, где жила одна вздорная баба, которой лишь бы кости кому-нибудь перемыть.
— Ну, Тамара, я тебе точно когда-нибудь всё припомню, — прошептал дед Федор.
Тамара эта всю деревню знала, кто и чем живет, сплетни плела, подруг ссорила, друзей друг против друга настраивала, — та еще злыдня. Деда Федора она побаивалась, но до той поры, пока не решила, что сосед уже старый стал и из ума выжил, вот и про него начала глупости всякие придумывать.
По неосторожности или воле случая, вздорная соседка за два дня до Нового года грохнулась на ступеньках собственного дома, да так, что её положили в больницу с переломом. Теперь о ней все шептались, что кто злословит — тому счастья не видать.
Наступило 31 декабря. В избах возня была, все готовили, наряжались, баню топили, гостей ждали, в общем, праздничные хлопоты справляли.
Денис к себе приглашал, но дед Федор наотрез отказался, мол не такой это праздник, да и он его столько раз праздновал, что надоело уже.
Сыновья звонили:
— Отец, как живешь?
— Хорошо, лучше, чем вы, — шутил Федор.
— Здоровье как?
— Не спина бы, ещё б сто лет прожил, а с ней хоть завтра помирай.
— Мы к Рождеству приедем, лекарства привезем, Марина пирог пришлет с муксуном, книги новые жди и от внуков подарки. Что-то надо может купить?
— Ничего не надо, сами приезжайте, с наступающим!
На том и распрощались.
Денис сыновьям Федора решил не звонить, не тревожить, у деда всё хорошо было, печь топил, есть готовил, а в Тамаркины бредни верить — себя не уважать, вот сыночки и не знали, что их старик по ночам мается.
В других домах ещё за столом сидели, а Фёдор притомился за день, в холода спина болела сильнее, а когда что-то болит, разве до веселья? Намазал пожирнее спину и лёг спать. Но боль никак не проходила.
— Вот и всё, — решил дед Федор, — Надоело.
Но мрачные мысли прервал лёгкий "бух".
— Да чтоб тебя! — взвыл Федор, — Колбасу мою жрёшь, так спать хоть не мешай! Покажись только мне, шею сверну! А если нет у тебя шеи, так по башке сразу схлопочешь!
К дому в аккурат Денис подходил, нёс всякую снедь: пирог с клюквой, капусту квашеную, печенье, котлеты домашние, пюре.
— Дед Федор, открывай! — застучал Денис, мало ли что случилось.
Делать
