Шамиль Ракипов - Прекрасны ли зори?..

Дядя сидел в беседке, оплетённой хмелем и повиликой, пил чай, наливая в блюдечко. Он уже успел распариться. Лоб покрыт бисеринками пота. Мы сели за стол. Халиулла-абзый почувствовал, что мы собираемся ему что-то сказать, но ни о чём не спрашивал, терпеливо ждал. Иван незаметно ткнул меня локтем. Я собрался с духом и рассказал дяде о нашем намерении. Халиулла-абзый отодвинул от себя чашку с блюдцем, внимательно оглядел нас. Потом вытер полотенцем лоб и шею.

— Я намеренно не затевал об этом разговора с вами, — проговорил он. — Вы закончили семилетку — свой ум должны иметь. Хотел, чтобы сами выбрали дорожку, по которой идти… Хотя в глаза хвалить неприлично, всё же я вам вот что скажу. Голову на плечах вы не для красоты носите. Молодцы! Вы очень правильно решили! Сейчас как раз при нашей шахте открывают курсы для обучения молодёжи шахтёрскому делу… У тебя, Иван, рост богатырский, ты силён — запишись-ка в отбойщики. А ты, Гильфан, телом пожиже, щупловат — тебе самый раз на электрослесаря идти. У нас электрослесарей раз, два — и обчёлся. А в наши шахты нынче машины прибывают. Машины! — с восторгом воскликнул Халиулла-абзый и потёр ладонь о ладонь от удовольствия.

— Нет, Халиулла-абзый, мы хотим вместе работать. Мы всюду будем вместе. Мы никогда не расстанемся, — сказал Иван и, потупившись, покраснел как рак.

— Вместе, значит? — спросил с улыбкой Халиулла-абзый, закручивая ус. — Это же славно, милые мои! Шамгольжаннан, ты слышишь, они решили никогда не расставаться! — обратился он к жене, принёсшей ещё чашки. — В добрый час, джигиты. Дай-то вам бог и впредь не разлучаться!

Дядя сдвинул набекрень тюбетейку, что он всегда делал, пребывая в радостном настроении, добродушно засмеялся и потёр ладони.

— Ну-ка, жена, завари джигитам чаю покрепче да попотчуй их своим земляничным вареньем!

Мы просидели до позднего вечера. Халиулла-абзый по-отцовски давал нам наставления. Он говорил, что у нас, в новые времена, любая работа в почёте. Только за какую бы работу человек ни взялся, должен от чистого сердца всё делать. Потому что надзиратель нынче за спиной не стоит. У каждого собственная совесть вместо надзирателя. Если берёшься с душой, работа в руках спорится. Труд нынче славит человека. В наши дни лишь работящие в почёте.

Известие, что при нашей шахте открываются курсы, ободрило нас с Иваном. Дня три мы гадали, в какую группу записаться. Решили учиться на электрослесарей.

Минуло почти два месяца, а нам всё не разрешали спускаться под землю. Заставляли изучать новые машины, различные сложные механизмы. Я уже назубок знал названия всех деталей. С закрытыми глазами мог разобрать и собрать любую часть машины. Мне даже это казалось скучным. Не терпелось вместе с бывалыми шахтёрами спуститься под землю.

И вот наконец нам, прошедшим обучение, выдали новёхонькую спецовку. Белую-пребелую. Взял её в руки, разглядываю с недоумением. Как в такой одёжке в угольную шахту спустишься? Жалко надевать. А мастер, видно, разгадал мои мысли, смеётся.

— Это чтобы вы в случае чего друг дружку в темноте не потеряли, — говорит он.

Не знаю, в шутку ли сказал или всерьёз. Оделись мы, глядим друг на друга — смех разбирает. Столько ребят — и все на одну масть, самого себя трудно узнать, не то что дружков-приятелей. «Этак скорее друг друга потеряешь», — думаю про себя. А глаза у всех блестят от радости. И у меня самого от волнения сердце готово выпрыгнуть из груди. Ну что там тянут? Скорее бы в таинственное подземное царство, о котором до сих пор мы знали только понаслышке!

Оказывается, мы ожидали Халиуллу-абзыя. Какие-нибудь пять-шесть минут мне показались бесконечными. Нам велели построиться в шеренгу. Халиулла-абзый поздравил нас всех с окончанием курса обучения. Потом подробно рассказал, что нам предстоит сегодня делать под землёй.

Я толкнул локтем товарища, стоявшего рядом.

— Ты знаешь, кто это? — спрашиваю.

— Знатный бригадир, — отвечает он.

— Это мой дядя! — говорю ему.

Стою, вытянувшись в струнку. От гордости, кажется, я и ростом стал повыше. Обращаюсь мысленно к дяде: «Вот он я! Здесь стою!» Хочу, чтобы он обратил на меня внимание. А он делает вид, будто не замечает!

— На вас, братишки, ложится большая ответственность, — говорит Халиулла-абзый. — Шахта не любит нерасторопных и кичливых. Едва у кого-нибудь походка сделается важной и он начнёт задирать нос, тут же расшибёт лоб о потолок штрека. Шахта любит порядок и дисциплину. С сегодняшнего дня вы должны забыть под землёй чиркать спичками, курить. В шахте всегда может накопиться газ. А газ подкрадывается незаметно, тем он и опасен… У всех, кто спускается под землю, сердца должны биться в лад. Оплошает один — пострадать могут все…

Мы в один голос ответили:

— Курить не будем! Спичек с собой не берём!

Халиулла-абзый повёл нас в ламповую. У небольшого оконца выстроилась очередь. Каждый называет свою фамилию и под расписку получает лампу. Необходимо тут же проверить её — горит или нет. В следующем окошке вручают металлический жетон с номером. Теперь ты настоящий шахтёр. Можешь, подвесив к поясу лампу, направиться прямо к шахте — тебя никто не остановит.

Ребята молчаливы. Слегка волнуются. Мы подходим к главному корпусу шахты. Здесь всё необычно. Красивого ничего нет, но интересно. Земля под ногами чёрная-пречёрная. А высоко над крышей безостановочно вертятся огромные колёса. С них свисают натянутые, как струны, стальные тросы. Они дрожат и гудят от напряжения, всё тянутся и тянутся, будто нет им конца. Словно какой-то могучий гигант плетёт из стальных проводов толстую верёвку и спускает её по мере того, как трос разматывается. Крутятся громадные колёса, поскрипывают…

В былые времена нам иной раз удавалось пробраться сюда. Но всё же нас близко не подпускали к шахте, прогоняли. Однажды я, Иван и его тёзка Ванька Рогов сговорились между собой тайком спуститься под землю. Мы взобрались в вагонетку и притаились среди брёвен для подпорок в штреках. И наша мечта сбылась бы, если бы нас не заметила уже у самого ствола дежурная и не стащила с вагонетки.

А нынче я не крадусь. А открыто иду, и в кармане лежит личный номерок. Мне даже хочется, чтобы все меня видели, как я вхожу в распахнутую настежь дверь шахты.

Нагружённые доверху вагонетки с гулом катятся по рельсам. Из недр земли чёрной рекой течёт уголь, куски его поблёскивают.

Перед глазами предстала мама. Наверно, оттого, что в гуле вагонеток мне послышались тягучие и грустные, хватающие за душу звуки кубыза. Вспомнилась знакомая с детства шахтёрская песня. Впервые я услышал её от мамы. А она — от какого-то старого шахтёра. Очень грустная была песня. Я запел её про себя, чтобы никто не слышал:

— О чём задумался? — спросил Иван, положив руку мне на плечо.

Я вздрогнул, рассеянно улыбнулся. «Прочь! Прочь от меня, чёрные мысли! Не омрачайте моего праздничного дня! Сегодня шахта совсем не такая, о которой говорится в старой песне».

Стоим, дожидаемся, когда клеть подадут. Стараемся скрыть волнение. Но девушки-откатчицы поглядывают в нашу сторону и всё примечают. Посмеиваются над нами, свои едкие шуточки отпускают. Не понимают, что мы теперь уже серьёзные люди: ведь в шахту кого попало не пускают.

Гулко топая о металлический пол, набились мы в клеть. Дежурившая у ствола женщина трижды дёрнул за ручку сигнализатора. Клеть чуть приподнялась, всколыхнулась, и вдруг у меня захватило дух, будто желудок подступил к самому горлу, — мы провалились в чёрную пустоту. Такую густую мглу не в силах рассеять даже наши шахтёрские лампы. Снизу, посвистывая, дует холодный ветер. Клеть время от времени то замедляет ход, то резко падает, и тогда по спине пробегают мурашки. Мелькает мысль: «Не сорвалась ли?»

Глядя на меня, Иван улыбнулся, наклонился к моему уху:

— Терпи, джигит, — шахтёром станешь!

Я в ответ ему киваю и тоже улыбаюсь. Всё же хорошо, когда друг рядом: увереннее себя чувствуешь.

Изредка мелькают за клетью огни, и тогда видны отвалившиеся от стенок ствола глыбы, упёршиеся угловатыми краями в железные крепления. Всё явственнее доносится жужжание мощных вентиляторов. Пыхтят, чавкают насосы.