— Ну, давай.
И они крепко пожали друг другу руки.
Пень Колодус, надсмотрщики и несколько солдат азартно играли в карты во флигеле замка.
— Мой ход! — торжествующе закричал Пень Колодус, бросая на стол козырного туза.
— Нет, мой. — Дверь распахнулась, и перед ошеломленными игроками появился Эрнесто с карабином в руках.
— Ой! — вскрикнул Пень Колодус и потянулся к кобуре.
— В любой игре… — за раскрытым окном возник Хосе с автоматом, — есть такое правило — не жульничать. За это иногда крепко бьют. Очень!
Все сразу задрали руки вверх. А помертвевший от страха Пень Колодус сделал вид, что хотел стряхнуть пушинку с брюк.
Хосе остался охранять надсмотрщиков, а Эрнесто выскочил во двор, открыл ворота и несколько раз мигнул фонариком.
Первым примчался Ник и спросил:
— Всё в порядке?
— Так точно, — вытянулся перед ним Эрнесто. — В порядке!
Бородачи заполнили двор. Хосе сбил замки с подвалов, и по цепочке повстанцев поплыли разнокалиберные ящики с карабинами, пулемётами, патронами, консервами, обувью, взрывчаткой…
— Ник, — сказал Гром, — жми в деревню, зови всех.
Не прошло и двадцати минут, как в ворота замка повалили рубщики. Они притащили с собой связанного трактирщика.
— Это я им сказал, — оправдывался Ник, — а то ещё убежит и донесёт. Я его знаю.
— А что мы будем делать с пленными? — громогласно спросил Гром у рубщиков. — У нас такое правило: мы с пленными не воюем. Мы отпускаем их на все четыре стороны.
— Ладно. Чего там… Отпустить. Мы не злопамятные. Только пусть больше не попадаются!
Эрнесто развязал руки пленным и крепко наподдал коленом Пень Колодусу:
— Топайте.
Надсмотрщики поспешно прошли через расступившуюся молчаливую толпу и понуро побрели под гору.
— А я? — жалобно пропищал трактирщик Выпей Тут.
Все засмеялись. Хосе разрезал верёвки:
— Беги, беги, а то не успеешь!
Выпей Тут умчался, как заяц.
А бородачи запрягли волов сеньора в высокие скрипучие повозки, нагрузили их оружием и провиантом и двинулись в обратный путь.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ. Всемирный потоп
Ворота тюрьмы медленно раскрылись, и Камер Казематус с мохнатым полотенцем бодро засеменил к морю по тропинке, петляющей между гранитными валунами. Не было такого случая, чтобы он пропустил утреннее омовение.
«Морские воды, — как любил повторять тюремный врач Грыжа, способствуют пищеварению».
А пищеварение для Камер Казематуса составляло всё.
Тоненько повизгивая, он вошёл в воду и, заткнув пальцами нос и уши, окунулся с головой. Вынырнул и окаменел от изумления.
В его излюбленный мелкий заливчик впадал бурливый ручей!
— Ой! — вскрикнул Камер Казематус и стремглав выскочил на берег.
Камер Казематус готов был поклясться, что ни двадцать пять лет назад, когда он впервые ступил на этот островок, ни тем более десять секунд назад этого ручья не было. «Ужас… — подумал он. — Ещё до начальства дойдёт! Наверняка не положено, чтобы около вверенной мне тюрьмы протекал какой-то новый ручей, чёрт его дери!»
Камер Казематус даже зажмурился, робко надеясь, что всё это ему показалось и ручей исчезнет, как только он откроет глаза.
Боже ты мой! Ручей исчез, но…
Вместо него в море впадала широкая река.
Ту-ту-ру-ту-у! — донёсся пронзительный сигнал тревоги, и ошалевший Камер Казематус помчался к тюрьме.
Река катила огромные валуны. Они сталкивались друг с другом, и над островком стоял неумолчный рокочущий гул.
— Помоги-и-те! — Мимо проплыли сорванные с петель дубовые тюремные ворота. На них, словно на плоту, стоял насмерть перепуганный охранник.
Река вытекала прямо со двора тюрьмы. А из бойницы крепостной башни низвергался водопад.
— Уволят! — простонал Камер Казематус. — Сошлют!.. Посадят!
— …Порядок! — самодовольно сказал Дождь. Он стоял на плечах звездочёта Сириуса, высунув в оконце камеры свою жёлтую лейку. — Ещё пару часов, и мы всё затопим.
— И всю тюрьму? — насторожённо спросил Сириус.
— А как же, — ответил Дождь. — Знай наших!
— Да ты с ума сошёл! — завопил звездочёт. — Мы же тогда утонем!
— То есть как утонем? — удивился Дождь.
— Очень просто, — жалобно сказал Сириус. — Затопит… Всех затопит!
— И меня? — поинтересовался Дождь.
— И тебя!
— А тебя?
— И меня!
Дождь задумался.
— А может, всё-таки попробуем?.. — нерешительно предложил он. — Я всю жизнь с водой работаю.
— Слезай! — вскричал звездочёт.
— Кто? Где? — заверещал Камер Казематус, врываясь с охранниками в одиночку. Со всех ручьями струилась вода.
Дождь и звездочёт Сириус как ни в чём не бывало сидели на топчане и резались в самодельные шашки.
— Я кого спрашиваю!
— Кого? — обернулся Дождь.
— Немедленно прекратите!
— Слушаюсь. — Дождь спрятал фишки в карман. — Если нельзя играть в шашки, дайте шахматы.
Камер Казематус схватился за голову.
— Наводнение! Потоп!
— Всемирный? — спросил звездочёт Сириус. — И по радио объявляли?
— Да я тебе!.. Да я его!.. Да я вас! — вскрикивал Камер Казематус. Водопады устраивать?!
— Пошёл вон, — буркнул Дождь. — Здесь тюрьма, а не базар.
Камер Казематус тяжело опустился на пол и схватился за сердце.
— Вам воды? — подскочил к нему один из охранников.
— Что? — взвился Камер Казематус. — Не говорите мне про воду!
Дождь захихикал.
— Смеётесь… — засопел Камер Казематус и приказал охранникам: Становитесь к стенке!
— За что? — заголосили они. — Мы ни в чём не виноваты!
— Молчать! Поднимите меня, я хочу посмотреть.
— Ну конечно, — оживились охранники, — смотрите.
Они поспешно подняли его, и Камер Казематус схватился за решётку бойницы.
— А! — вдруг вскрикнул он и растерянно посмотрел на всех. — А где… река?
Дождь и Сириус пожали плечами.
Камер Казематус снова прильнул к бойнице.
Каменные плиты двора, знойное солнце и море вдали… Реки не было. И водопада не было. И даже никаких луж не было. Ворот, правда, тоже не было.
— Опустите, — жалобно попросил он.
В дверях он обернулся, хотел что-то сказать, но только махнул рукой и вышел, покачиваясь, словно после трёх бессонных ночей.
Вечером он самолично вручил Дождю шахматы и умоляюще сказал:
— Вы играйте, играйте. Ладно? — и добавил: — Карты я тоже принесу.
— Неси, — великодушно разрешил Дождь.
— И подзорную трубу, — потребовал звездочёт Сириус. — Скоро солнечное затмение будет.
— Затмение? — вздрогнул Камер Казематус. — А может, не надо?
— Мы подумаем, — важно ответил звездочёт.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ. Прорыв, или Нет — да, а да — нет
Среди этих бурных событий мы забыли про отряд Молнии. Что же случилось с ними, когда на трофейных машинах они отправились в путь?
…Весело пели моторы. Уже несколько часов машины спокойно неслись по шоссе.
Встречные патрули не обращали никакого внимания на колонну военных грузовиков.
И вдруг…
— Приготовиться, — сказала Молния шофёру, их грузовик шёл первым.
Дорогу перекрывал шлагбаум. Около него маячил часовой и стояла врытая в землю длинноствольная пушка. А невдалеке, на пологих холмах, где раскинулся маленький городок, торчали башни военных казарм.
Часовой поднял руку и пошёл навстречу.
— Немного притормози, — кивнула водителю Молния.
Часовой был уже совсем близко.
— Давай!
Мотор взревел во всю мощь, и Молнию резко откинуло назад.
Часовой едва успел отскочить в сторону. Белым пятном мелькнуло его лицо с раскрытым ртом — и в глазах зарябило: навстречу машине вырастал полосатый, точно зебра, шлагбаум.
Удар!
Тяжёлое бревно отлетело в сторону и с грохотом ударило по стволу пушки. Молния увидела, как из укрытия выскочил орудийный расчёт, солдаты заметались, нелепо размахивая руками, и всё осталось позади.
Остальные пять машин быстро промчались вслед за первой. С обеих сторон не было сделано ни единого выстрела.
И только через несколько минут бородачи услышали орудийный гул. Солдаты палили впустую. По-видимому, для того, чтобы потом можно было сообщить коменданту, что они сделали всё, что могли, сражаясь с неприятелем.
Пока с поста позвонили в казармы, а начальник казарм позвонил коменданту соседнего гарнизона, пока все коменданты созвонились между собой, а потом — со столицей, грузовики Молнии сломали ещё не один шлагбаум и проскочили через несколько деревень, набитых солдатами Апчхибосса Утриноса.
«Поймать и повесить!» — последовал приказ, но было поздно. Бородачи уже приближались к восточному побережью.
Оставалось миновать последний пост врага у самых предгорий, и всё. А там ищи-свищи!
