– И зря. Шоу дрессированных глистов собирало бы не меньше зрителей.
Представления в нерпинарии были короткими. Тито и Несси крутились в воде, словно затянутые водоворотом. Это называлось вальсом. Фыркали через зажатые носопырки. Это называлось песней. Дети, услышав её, спрашивали родителей, почему нерпы пукают носом. Зажав в зубах кисточку, артисты водили ею по мольберту и, по словам тренера, создавали шедевры «ничуть не хуже Кандинского». Кроме того, нерпы бросали мордочкой мячи, дули в дудки, из пучин бассейна спасали тонущих кукол, а под конец выпрыгивали из воды высокой дугой – этот номер нравился зрителям больше всего, до того неожиданным было увидеть, с какой скоростью несётся, казалось бы, толстое и неуклюжее животное, с какой мощью оно вырывается из воды и с каким шумом шлёпается обратно. Правда, дети ещё больше радовались, когда артист отказывался выполнять номера, уходил на дно к разделительному сачку и там под звуки вальса тихонько какал, а потом несколько минут гонял по дну свою какашку, не обращая внимания на призывы тренера.
Максим повидал достаточно представлений и теперь ходил в нерпинарий в выходные дни, когда нерп поднимали из бассейна и отпускали ползать по полу. Можно было гладить их и кормить кусочками омуля – всех, кроме Тито. Дедушка запрещал к нему приближаться. Тито повзрослел, стал настоящим самцом. На его мордочке появились грубые складки, которые к тому же пахли чем-то горьким. По словам дедушки, так Тито завлекал Несси. Должно быть, ей в самом деле нравились такие духи, ведь у неё от Тито родился Лаки.
– Может, и мне после физкультуры не мыться? – спросил Максим.
– Хочешь привлечь самку? – рассмеялась Аюна.
– Почему бы и нет.
– Ну если такую же толстую и усатую…
– Да хоть бы и такую!
– Ну-ну, посмотрим на тебя.
– Точнее, понюхаем.
– Э, нет. Нюхать себя сам будешь. Вместе со своей толстушкой.
Максим и Аюна, смеясь и обсуждая Тито, шли в нерпинарий смотреть на Лаки. Его поселили в отдельный бассейн – туда, где раньше жили Лило и Стич. Это был фотосалон, где разрешалось фотографироваться с нерпятами. Теперь там из пенопласта построили копию снежного логовища – как у Максима, только в несколько раз больше. В нём ютился Лаки. Туда хотели переселить Несси, но она не признала сына. Отказалась его кормить и едва не покусала. Пришлось выкармливать Лаки из шприца и держать подальше от матери.
Максим и раньше приводил друзей в нерпинарий – всех, кроме Саши. Сашина мама не разрешала ему ходить на представления. Говорила, что Виктор Степанович мучает животных.
– Нет ничего хуже, чем родиться в просторном Байкале, а потом очутиться в мелкой лужице и баландаться там всю жизнь на потеху людям, – говорила она Максиму. – Уж твоя-то мама должна это понимать. Она же буддистка, так? А буддисты молятся за каждую букашку. Как же она терпит, что тут не букашку, а целую нерпу мучают?
Когда Надежда Геннадиевна расходилась, спорить с ней было сложно, да Максим и не знал, как ей ответить. Кивая, он боком протискивался к двери, подталкивал Сашу, призывая его скорее выйти из квартиры.
Позже Максим спросил у дедушки, правда ли то, что он мучает нерп. Виктор Степанович молчал особенно долго. Хмурил нос, поправлял очки. Максим терпеливо ждал. Наконец дедушка промолвил:
– Нет.
Максим надеялся услышать более подробный ответ, поэтому тут же выпалил:
– А Надежда Геннадиевна говорит, что мучаешь.
Подумав, дедушка спросил:
– Это мама Саши Людвига?
– Да! – Максим терял терпение. – Почему она так говорит?
Дедушка снял очки, подышал на линзы. Стал протирать их и при этом говорил:
– Смотри. У нас каждую нерпу осматривает ветеринар. Берёт анализы, делает УЗИ, лечит любую царапину. Мы их кормим витаминами и омулем – дорогой, вкусной рыбой. Так?
Максим неуверенно кивнул.
– Всего этого в Байкале у них нет. Там их мучают паразиты, болезни. Они часто голодают и должны сражаться за свою жизнь. На воле нерпа едва доживает до восьми лет. А могла бы – до шестидесяти. Не я их мучаю. Их мучает природа. Ты можешь возразить. Сказать, что в нерпинарии им приходится отрабатывать корм, выступать перед зрителями.
Максим пожал плечами. Он не собирался возражать.
– Поверь, в Байкале они работают куда больше. Кататься по столику проще, чем гоняться за рыбой. К тому же мы не наказываем артистов. Это в Китае дельфинов бьют током или подсаживают на наркотики.
Ты можешь опять возразить. Сказать, что нерпам тесно в бассейне, что они живут в нём как в тюрьме.
Максим вновь пожал плечами. Он и в этот раз не собирался возражать.
– Тут ты был бы прав, но лишь отчасти. Не забывай, что их поймали совсем маленькими. Они не успели узнать, что такое воля. Нашим нерпам не тесно в бассейне, потому что им не с чем сравнивать. Вот ты мечтал бы о пломбире с вареньем из черноплодки, если б никогда его не пробовал?
– Не знаю. – Максим в третий раз пожал плечами. – Я его пробовал.
– А ты представь, что не пробовал, и подумай.
Максим помолчал несколько секунд, понимая, что такая пауза будет приятна дедушке, и ответил:
– Наверное, нет.
– Что нет?
– Не мечтал бы.
– Правильно. Так и нерпы. Не знают, что такое свобода, и не скучают по ней. Кроме того… – Дедушка надел очки, указательным пальцем прижал их к переносице. – Мы сами в своих городах как в большом аквариуме за толстыми прозрачными стенами. Издали наблюдаем за природой. Несвободны, зато сыты и ухоженны. Так что нет, нерп я не мучаю.
– Значит, они счастливы?
Дедушка вздохнул. Долго молчал, прежде чем спросить:
– Что такое счастье?
– Разве ты не знаешь? – удивился Максим.
– Не знаю, каким ты его представляешь.
Максим не смог ответить. Он никогда об этом не думал. Эти разговоры запутали его.
Вечером он спросил у мамы, что такое счастье. Ирина Викторовна растерялась. Помедлив, сказала, что счастье – это гармония души с окружающим миром.
– Это как? – нахмурился Максим.
– Это значит, что счастье… – Задумавшись, мама вытянула губы, приподняла брови. – Ну, ты счастлив, когда доволен тем, что получаешь. В то же время – не боишься это потерять. Знаешь, что в любом случае у тебя останется главное – ты сам. А всё остальное, даже самое приятное, тебе дано во временное пользование. В этой мысли, конечно, – какое-то одиночество, но настоящее счастье всегда одиноко.
– Не понимаю. – Максим нахмурился ещё сильнее.
Он настойчиво щипал полы футболки. Из груди поднималось раздражение. Хотелось кричать и топать. Будто он пытался умять что-то большое в маленькую коробку и у него ничего не получалось.
– А такая гармония может быть в тюрьме? Ну, если тебя хорошо кормят?
– Не знаю, – рассмеялась мама. – Ты что, голодный?
– Лучше быть сытым в тюрьме или голодным на свободе? – не отставал Максим.
– Да не знаю я, что за вопросы странные?
– Ну ты бы что выбрала?
– Свободу.
– Ну вот. – Максим качнул головой. – Я, наверное, как эти нерпы, даже не понимаю, о какой свободе идёт речь. Поэтому выбрал бы поесть…
– Сейчас сварю макароны, – рассмеялась мама.
Максим пересказывал эти разговоры, пока они с Аюной шли от вокзала к нерпинарию. Потом говорили о Саше. Аюна сказала, что он глупо поступил, мог бы пойти с ними и ни о чём не говорить маме.
– Какой он? – Аюна вдруг залепетала и стала на ходу подпрыгивать. – И вправду беленький?
– Беленький, беленький, – усмехнулся Максим.
– Как игрушка?
– Да чего спрашивать? Сейчас сама увидишь.
– Как игрушка? – настойчиво повторила Аюна.
– Да, да, как игрушка, – сдался Максим.
После рождения Лаки в нерпинарий зачастили журналисты. О нём написали все местные газеты, рассказали по телевизору в новостях. Дедушка даже получил поздравительную открытку от Лимнологического института.
Посетителей стало ещё больше. Они покупали отдельный талончик в фотосалон, несмотря на то что он подорожал в три раза. Фотографировать Лаки не разрешалось. Можно было только пять минут тихонько наблюдать за его копошением в пенопластовом логовище. Белоснежный комочек – таким бывает свежий снег в солнечную погоду. Пушистый, с чёрными глазками и носиком. Мягкий, будто сладкая вата. Тёплая меховая игрушка:
– Хочу себе такого! – кричали дети, выйдя из нерпинария. – Купите!
Некоторые родители, в самом деле, спрашивали, можно ли купить белька. Обещали бережно держать его в ванной и кормить по расписанию. Но, узнав, что он через две недели начнёт линять и сменит белую шубку на серую, теряли к нему интерес. Говорили, что лучше купить настоящую игрушку.
Когда Максим с Аюной зашли в нерпинарий, посетителей было не так уж много, а в фотосалон почему-то вернулись Лило и Стич. Пенопластовое логовище пропало. Ничто не напоминало о том, что здесь жил белёк.
Кассир сказала, что вчера Виктор Степанович увёз Лаки в Листвянку. Максиму стало жутко. Он понял, что нерпёнок угодил в тот самый сарай – в научную базу.
