в общении с ним не заплетался язык, — сказала мама в то незабываемое воскресенье, когда
он и Нудилка простились с нашей квартирой до следующего дня. — Нельзя терять человеческое достоинство. И голову терять не следует, — заключила она с высоко поднятой головой.
Теперь мама пребывала уже не в тревоге, а в панике, защищая меня не столько от меня, сколько от него. Увы, это было ложной тревогой…
Когда же я готовилась ко сну, а точнее, к бессоннице, мама в другой комнате с отчаянием произнесла;
— Началось!
— Наконец-то… Не ходить же ей в старых девах, — мрачно пошутил папа.
Они переговаривались тихо-претихо. И потому я все слышала.
«Бремя славы» продолжало обременять меня так чудесно, что я не прочь была влачить его до конца своих дней. И надумала поделиться бременем тем с Нудилкой. Так как оно, на мой взгляд, действительно обладало целительной силой. Врачи считают, что таскать излишние тяжести вредно. Но это если они излишние…
Я придумала просмотр в один вечер сразу двух кинобестселлеров со мной в ведущих ролях. И в лечении его сестры тем ролям предстояло сыграть одну из ролей чрезвычайных.
…Стоило нам войти в зал кинотеатра, как навстречу мне бросились за автографами. Автографы… Не могу понять, почему за ними охотятся? И что они уж такого замечательного дарят людям?
«Память о тех, кого полюбили», — пояснила мне как-то бабуля.
«Но твой автограф — это не автограф Сары Бернар, — дополнила мама. Корректировать непедагогичные бабулины высказывания стало ее привычкой. Однако кидались ко мне так, точно я была не хуже той Сары. — И неуважительно оставлять на память людям лишь свое прозвище Смешилка. Что-то еще придумай!»
«Смешилка — это, скорее, не прозвище, а актерский псевдоним, — осторожно покушаясь на мамин авторитет, возразила, я помню, бабуля. — Норма Бейкер превратилась в Мэрилин Монро, Эдит Гасьон — в Эдит Пиаф, а твоя дочь — в Смешилку».
«Какие сравнения!» — ужаснулась мама.
Чтобы она успокоилась, я пообещала:
«Ладно, буду писать: „Привет от Смешилки!“»
«Всем одно и то же? Подумают, что у тебя нет фантазии».
«А ты попробуй-ка за полчаса придумать пятьдесят разных автографов! Для незнакомых людей…» — вступилась тогда бабуля.
Она привычно обороняла не меня от меня и не меня от него, а порой меня от мамы.
От заботливых матерей, естественно, приходится защищать не в битвах и не в скандальных конфликтах, а в мирных семейных препирательствах. Без которых ни один нормальный дом не обходится. Как мои тетрадки не обходятся без наблюдений, обобщений. И некоторых повторений… Повторения, снова убеждаюсь я, неизбежны: нельзя сегодня думать одно, а завтра — другое или, того хуже, противоположное. У тетрадей моих, улавливаю, также появляется свой характер: двойник моего характера.
Одной рукой я раздавала автографы, а другой прижимала к себе его сестру… С той силой и нежностью, с какими хотела бы прижимать его самого.
— Кто это? — любопытствовали с разных сторон.
— Моя лучшая в мире подруга! — отвечала я.
Тогда и у нее стали просить автографы. А она, вместо того чтобы расписываться, стала отпихиваться:
— Я не звезда!
Перед просмотром фильмов мне, взошедшей на авансцену, начали задавать вопросы. В письменном виде — что, напомню, является моим железным условием. И, как было заведено, я в основном зачитывала записки, посланные моими школьными подругами. Которые впервые узнали, что у меня, оказывается, есть еще и лучшая в мире подруга. Записки мы с ними сочинили накануне после уроков… А ночью я придумала свои молниеносные ответы.
Прежде чем те «молнии» засверкали, я попросила Нудилку подняться ко мне на авансцену. Но она так испуганно замахала руками, точно я пригласила ее на эшафот или предложила броситься с моста в реку. Тогда я развернула одну из бумажек и в полный голос прочла: «Такой именно мы и представляли лучшую вашу подругу. Пусть она тоже что-нибудь скажет!» Ничего подобного на бумажке написано не было — я позволила себе смелый эксперимент. Зрители не знали, что слова те являлись лекарством, прописанным мной Нудилке…
«Самая лучшая» и от записки стала отмахиваться. Она протестовала со своего зрительского кресла, сквозь которое была готова от скромности провалиться.
Когда я потом изображала на экране странности взрослых и корчила чужие физиономии, мне не терпелось узнать мнение своей неразговорчивой лучшей подруги. В темноте, прорываясь сквозь веселую реакцию зала, я спрашивала:
— Ну как?
— Это очень остроумно… — тяжело вздохнув, отвечала она. — Это очень смешно.
На нас, выходящих из зала, накинулись с тех же самых разных сторон. И выкрикивали: «Спасибо тебе, Смешилка!» Заодно, спохватившись, добавляли: «И лучшей подруге спасибо!» Она же, вместо того чтобы сказать в ответ «благодарю!» или хотя бы «пожалуйста!», отвечала скороговоркой:
— А я тут при чем?
И так отворачивалась от фотокорреспондентов, что газетам достался только ее затылок.
— Чего ты отбиваешься? Прячешься? — спросила я, когда мы оказались на улице.
— Потому что ты — Смешилка, а я — Нудилка.
И, подобно маме, принялась делать мне замечания:
— Зачем в титрах объявили, что у всех твоих персонажей есть живые прообразы?
— Лучше, чтобы они были мертвыми? — опять прикинулась я дурочкой.
— Всем известно, где ты, Смешилка, учишься, и на математичку, к примеру, прибегут поглазеть, Разве она виновата, что родилась привлекательной? И что в нее все старшеклассники…
— Все?! И ты еще спрашиваешь, за что я ее…
— Но к чему людям знать, что математичка три раза выходила замуж? Я вот ни разу не выйду.
— Да не сочувствуй ты ей. Она после первого же моего фильма выскочила замуж в четвертый раз! Такую ей рекламу устроила… Женихи хлынули в школу! Пожалела бы лучше учеников, которые могли остаться без пап. И об их мамах лучше бы побеспокоилась…
Я стала изображать, как все это могло произойти. И как над учениками и их мамами нависала угроза.
Нас сопровождали смех и прохожие. Но мы делали вид, будто не замечаем: я — потому что привыкла к такому сопровождению, а она — потому что не привыкла и очень смущалась.
— А про личную жизнь директрисы зачем с экрана объявила? Сама же изобразила, как она обо всех вас печется. А то, что у нее никогда не было мужа…
— Уже есть! — торжествующе провозгласила я. — После моих фильмов, узнав, что она такая хорошая, но одинокая, кое-кто пожелал одиночество у нее отобрать.
Так и было… Я узнала об этом всего несколько дней назад: директриса, которая никогда не торопилась домой, потому что ее там никто не ждал, внезапно туда очень заторопилась. От учеников изменения в своей
