Мичман на секунду задумался, обернувшись к Волге, покусал усы, потом, видимо, одобрил план.
— Значит, тихо, — приказал мичман. — Чтоб молчок, чтоб ни звука. Ударим с тыла. Гранаты чтоб в готовности были. И сразу по моей команде. А до этого чтоб ни-ни! Ясно?
Капка вывел юнгов через кусты на берег прораны там, где рукав реки делал крутой поворот.
— Вот тут мелко совсем, мне по грудь, а вам уж и вовсе хорошо будет, — звал Капка, первым зайдя в нестерпимо холодную воду у берега.
Издалека продолжала доноситься частая стрельба, судорожный стрекот пулемёта. Потревоженные птицы носились над островком. Юнги сбросили шинели, оставили их под кустами, завернули выше колен клёши, разулись и, высоко держа гранаты и винтовки, вошли в воду. Она была по-октябрьски студёна и обожгла сперва, а потом тело немножко свыклось, и вода не казалась уж такой ледяной. Капка оказался прав: вода на отмели была юнгам не выше пояса. Но сам маленький проводник погрузился уже почти по самую грудь. Тогда Сташук и Палихин подхватили его с двух сторон под мышки и перенесли через глубокое место. Они быстро выбрались на берег островка. Немцы были на другой его стороне, за поворотом, и никак не ждали нападения отсюда: остров казался целиком отрезанным от левого берега Волги.
Юнги залегли цепью и поползли. Холодный ветер сипел в оголённых кустах. Сыпалась изморось. Сухая, выгоревшая за лето трава была холодна и мокра. С прутьев ивняка срывались отяжелевшие капли. Дрожь пробирала юнгов, вымокших при переходе вброд прораны. Рядом с мичманом, у левого плеча его, полз гибкий, изворотливый Сташук, а справа сосредоточенно пыхтел маленький Капка Бутырев. Он для чего-то надел чёрные суконные наушники, которые носил иногда зимой, в холодные дни, и перевернул фуражку задом наперёд, так что она смахивала теперь на бескозырку. Оттого, что они ползли, прижимаясь к земле, мир казался им очень высоким, деревья, кусты, былинки и самое небо — всё ушло вверх.
— Ну как, ручок, не страшно? — тихо спросил Сташук.
— Пока ещё не страшно совсем, — шёпотом ответил Капка, — а так только, боязно чуток.
— Разговорчики! — зашипел на них мичман.
Они ползли, и всё громче отдавался в ушах частый стук близких пулемётов, низко посвистывали пули. Учебный ров, вырытый недавно юнгами, был совсем уже рядом, за кустами. Во рву и сидели немцы, живые немцы, немцы, обстреливавшие с островка Затон. Юнги бесшумно подползали.
— Передать по цепи. Слушать мою команду, — шёпотом приказал мичман. — Товьсь! Встали… За мной!
Сташук пронзительно засвистел в два пальца и швырнул гранату. Капка бросил свою. Крики «ура», «бей фашистов», «балтийцы, вперёд» слились с трескучим грохотом разрывов, с беспорядочным щёлканьем выстрелов. Капка почувствовал, что какая-то сила увлекает его вперёд и он летит в ров.
Фашисты, должно быть, не сразу поняли, что случилось, когда на них с тылу в упор, слепя, кроя огнём и грохотом, посыпались в ров гранаты и откуда-то сзади, где за минуту до этого никого не было, с гиканьем, визгом и свистом какие-то разъярённые дьяволята свалились на головы и на плечи парашютистам. Гитлеровцы не сразу начали отстреливаться. Гранаты оглушили их, неожиданность сбила с толку. Стеснённые узким пространством рва, десантники пытались выкарабкаться из него, но цепкие мальчишки повисали на ногах, стаскивали немцев обратно, душили, прыгали с налёту, кололи штыками, матросскими ножами — бебутами. Фашисты пустили в ход тесаки. Свирепая резня закипела на дне рва. И дальше было уже трудно разобрать что-нибудь в общей кромешной свалке. Капка, падая, видел только, как несколько юнгов ничком свалились на дно траншеи. Их давили, топтали пудовые ботинки с толстыми подошвами, обитыми шипами. Потом Капка увидел около себя Серёжу Палихина. Он обливался кровью. Вот Палихин свалился, но оперся сперва на одно колено, потом подтянулся, встал и опять бросился на немцев, ухватив обеими руками дуло автомата у одного из парашютистов. Капку притиснули к сырому глинистому откосу рва. Он был здесь самый маленький, рукопашная бушевала над ним. Капке видны были главным образом ноги сражающихся. Он видел мокрые клёши юнгов и кованые бутсы парашютистов, топтавшиеся в неистовой толчее, месившие глину, оступавшиеся. И он делал что мог: хватал, царапал, дёргал, валил эти зелёные слоновьи ноги в огромных бутсах… Он пытался кинуться на помощь Палихину, но увидел, как высокий парашютист ударил с маху прикладом автомата юнгу по голове и тот упал навзничь. В ту же минуту сзади на фашиста кинулся Сташук:
— А, фашисюк, жаба, получай! Так, добрó! Капка, держи его там снизу!
Капка что было силы рванул фашиста за ногу. Тот поскользнулся, и Сташук ударил его сзади бебутом под лопатку. Немец тяжело осел и кулём перевалился через Капку на дно рва. Капка весь съёжился от омерзения и выбрался из-под тяжёлого тела. С немцами во рву было покончено. И в это время из-за железнодорожной насыпи у Затона ударили через прорану автоматы и пулемёты. Это прибыло первое подкрепление. Красноармейцы вместе с ополченцами бежали к берегу Затона. Уже наплывало, становясь всё громче и яростнее, протяжное «ура».
И вдруг сбилось, замолкло… Откуда-то сбоку длинными и частыми очередями забил с островка немецкий пулемёт. Это один из парашютистов засел в маленьком блиндаже-пещерке по ту сторону рва, ближе к берегу острова. Юнги видели, как красноармейцы, пытавшиеся пробиться к берегу, падали, сражённые пулями. Добраться до пулемётчика было невозможно, он вёл круговой обстрел, нельзя было высунуть голову из рва. И тут Витя Сташук вдруг вспомнил:
— Стой, ребята! Помните, мы, когда практические занятия вели, в том конце рва подземный ход сообщения начали рыть для соединения с пещерой. Айда туда!
Они, сгибаясь, пробежали по дну рва в конец, где был подземный ход. Тесная лазейка полуосыпалась и зияла зловещей чернотой.
— Ну-ка, дай-ка я!.. Разрешите, товарищ мичман?
Но как ни прилаживался Сташук, широкие плечи его не проходили в полуосыпавшуюся лазейку. Он вылез, приподнялся, стряхнул землю и вопросительно посмотрел на Капку Бутырева:
— Эх, кабы ты моряком был, а, Капитон?..
— Это туда подлезть-то? А?
Капка заглянул в ход. Казалось, злой чёрный ветер дул оттуда: сквозило сырым, могильным холодом. Капка помедлил немножко. Тоскливый озноб пробрал его разгорячённое тело. Лицо Арсения Петровича Гая проплыло у него перед глазами. Арсений Петрович надеялся на Капку, и синегорец Капка не мог подвести его. Капка молча сбросил шинель, взял в зубы нож, а в руку гранату, кивнул на прощание Сташуку и решительно ввинтил своё маленькое тело в подкоп.
…Немецкий пулемётчик внимательно проглядывал из своего земляного гнезда весь противоположный берег Затона. Берег отлично простреливался. Это был опытный парашютист. Он видал многие виды и в воздухе и на земле. Сперва он был спокоен. Всё шло как надо. Но что-то непонятное внезапно произошло сзади него во рву. Оттуда слышались выстрелы, вопли, взрывы гранат. Потом стихло. Это начало его очень тревожить. Тащить туда на подмогу свой пулемёт он не решался. Но меньше всего он думал, что опасность грозит ему из-под земли.
В это время красноармейцы и ополченцы опять бросились к берегу Затона. Парашютист устроился поудобнее, оперся спиной о край гнезда и припал к пулемёту, чтобы дать снова очередь по наступающим. Но вдруг под ним зашуршала глина, что-то цепко и больно ухватило его за лодыжки, и, прежде чем фашист что-нибудь сообразил, он оказался мгновенно втянутым по пояс в рыхлую землю. Пулемёт свалился ему на голову и оглушил.
Прошло минут пять. Выстрелы в Затоне стихли.
Бой кончался. У выхода из подземной траншеи, заглядывая в черноту, на корточках замерли юнги.
— Немец-то, пулемётчик, уже сколько времени как смолк…
— А Капки нет, — сказал встревоженный Сташук. — Ка-ап-ка! Ка-ап-ка! — закричал он в подкоп.
Ответа не было.
— Я как-нибудь пролезу за ним, задохнётся ведь, — решительно сказал Сташук. — Или вылезу наверх и так, полем, побегу.
— Сташук, отставить! — крикнул на него мичман. — Куда? Не дури!
Прошло ещё несколько минут. Сташук, стуча себя от волнения по коленке, сидел на корточках у лазейки и всматривался в молчаливое жерло подкопа. Потом он встал и молча отошёл в сторону. Пропал Капка, погиб парень… Не надо было его пускать. А что скажет Рима, когда узнает, что это сам Сташук послал Капку на смерть?..
— Лезет, будь он неладен, лезет! — закричал вдруг один из юнгов.
Сташук одним прыжком подскочил к лазейке и растолкал всех. Из подкопа в ров задом выполз Капка. Он был весь в глине. Глина забилась ему в уши и в ноздри. На лбу кровоточила глубокая ссадина. Это был след каблука пулемётчика, который успел лягнуть Капку под землёй.
— Капка, друг, браток, живой! Ух, Капка ты эдакий… — кинулся к нему Сташук, теребя, обнимая.
