– Красивый, – прошептала Аюна.
– Угу, – согласился Максим.
На стенках ящика виднелись сгустки шерсти. У нерпёнка продолжалась линька.
– И зачем их убивают… – прошептал Саша.
– Шубы делают, – отозвался Максим. – Шапки, перчатки и шубы.
– Ну тебя! – поморщилась Аюна.
– А что? Видела торба́сы[12] у дяди Коли? Думаешь, из чего они?
– Помолчи! – Аюна ткнула Максима в бок, но ему захотелось позлить сестру:
– А ещё из нерп хотят консервы делать. Будет целый завод. А из задних ласт, говорят, получатся хорошие карандашницы и светильники.
– Замолчи! – уже громче сказала Аюна.
Ей было неприятно слышать о том, во что мог превратиться этот славный кумуткан. Не живой нерпёнок, а набор консервов, перчаток и карандашниц в пластиковой упаковке с весёлыми картинками и этикеткой.
– Прости, – Максим пожал плечами. – Это я тоже на докладе рассказывал. Географичка просила перечислить всё, для чего человеку нужна нерпа.
– Ну и дура!
– Это ты ей скажи.
– Вот и скажу!
Нерпёнок тем временем проснулся. Открыл глаза и увидел нависшего над ним Сашу. Вздрогнул. Стал пятиться, пока не упёрся в другой конец ящика. Вжал голову в шею – так, что на ней собрались плотные складки жира. Начал тихонько сопеть. Сузил глаза. Затем издал хрюкающий звук, показал мелкие, как иголочки, зубы и дёрнул головой вверх, будто мог дотянуться до Саши и укусить его.
– Ах ты, злюка, – рассмеялась Аюна.
– Станешь тут злюкой, когда тебя в ящике держат, – заметил Саша.
– Нужно дать ему имя! – торжественно заявила Аюна.
– Дедушка не согласится. – Максим качнул головой. – Потом всё равно даст другое.
– Ну и что? Настоящим останется первое имя, и только мы будем его знать. Если понадобится, призовём дух нерпёнка себе в помощь.
– Ну давай, – согласился Максим.
– А это мальчик или девочка?
– Не знаю…
– Надо посмотреть, – оживился Саша.
Обошёл ящик и склонился над задними ластами нерпёнка. Тот, выгнув спину рогаликом и взглянув на Сашу вверх ногами, опять с боевым хрюком дёрнул мордочкой. Развернулся и попятился обратно. Саша так и бегал вокруг ящика в надежде посмотреть нерпёнку под задние ласты, чем рассмешил Аюну.
– Зря стараешься, – остановил его Максим. – Дедушка говорил, что мальчика от девочки можно только по пузу отличить. Там у них дырочки надо считать.
– Какие ещё дырочки? – удивилась Аюна.
– А такие. Только я не помню, сколько их там должно быть.
– А как же это… – смутился Саша. – Ну, то, что снизу должно быть.
– Этого у них не видно.
– Это как?
– А вот так. Мальчики-нерпы втягивают всё, что снизу. Как черепаха – голову. А когда надо, вытягивают.
– Чудненько… – Саша больше не беспокоил кумуткана. – Удобно так, что ли?
– Не знаю, не пробовал.
Аюна прыснула, глядя то на Максима, то на Сашу.
– Ты хоть понимаешь, о чём мы? – важно спросил Саша.
– Да уж побольше вашего понимаю, – не менее важно ответила Аюна.
После долгих споров ребята решили назвать первого кумуткана Дымкой – по её светло-серебристой шёрстке и по тому, что её поймали в день, когда Байкал укутался в такую же светло-серебристую шаль.
Аккуратно защёлкнули замок на крышке и пошли ко второму нерпёнку.
В его ящике шерсти было ещё больше. Мех у кумуткана «II» был пятнистый, свалявшийся и словно перемазанный жиром.
– Этот не такой красивый, – промолвила Аюна.
Хотела сказать что-то ещё, но осеклась. Увидела, что нерпёнок плачет.
Между сжатыми веками просматривались налитые кровью, тяжёлые глаза. Слёзы струились из уголков, омывали мордочку, задерживались у основания тоненьких усов.
Едва солнечный свет покрыл кумуткана, он сразу оживился. Стал неуклюже ворочаться с бока на бок. Затем развернулся и заторопился к другому концу ящика – к Саше, чем порядком напугал его.
– Ты чего это? – прошептал Саша.
Нерпёнок замер возле него. Прикрыл глаза и начал дрожать – глубокая частая дрожь сотрясла всё тело.
– Бедняжка, – протянул Максим.
– Дядя Женя! Дядя Женя! – Аюна побежала к уазику.
Она взволнованно объяснила Евгению Константиновичу, что со вторым нерпёнком Виктора Степановича что-то случилось.
– Он плачет и весь трясётся! Нужно что-то сделать!
Дядя Женя нехотя последовал за Аюной. Николай Николаевич тем временем отправился собирать палатку.
– Ну и чего вы всполошились? – спросил Евгений Константинович.
Сегодня его белое лицо, красиво сочетавшее европейские и монгольские черты, было каким-то мятым, неопрятным. Аюне даже показалось, что ночью его разобрали на части, а теперь собрали, но как-то неловко, чуть сдвинув уши, опустив нос, расширив глаза. Наконец поняла, что вчера дядя Женя чаще улыбался. Именно улыбка делала его лицо приятным.
Он склонился над нерпёнком. Быстро и уверенно ощупал его, словно это был не кумуткан, а шуба или мешок с перчатками. Вытерев руки о снег, улыбнулся – вчерашней радостной улыбкой. Он был рад, что этот нерпёнок достался не ему, а Виктору Степановичу.
– Это не слёзы, это фототаксис, – объяснил дядя Женя.
Ребята молча слушали. Так и не дождавшись вопросов, Евгений Константинович продолжил сам:
– В общем, не придумывайте. Он не плачет. У нерпят чувствительные глаза. Реагируют на свет. Это и есть фототаксис. Природа позаботилась. Нерпёнок проскребает из логовища тоннели и так может выбраться наружу. А там опасно – во́роны летают.
– Они что, на нерп охотятся? – удивился Максим.
– Ну, только на маленьких. Раньше и медведь до бельков добирался, и волк. Это если логовище рядом с берегом было. Тебе что, и этого дедушка не рассказывал? Странно. Директор нерпинария всё-таки. А может, и сам забыл, он ведь теперь больше представлениями занимается, туристов развлекает. Да… Ну, может, оно и к лучшему.
Максим нахмурился. «Никакой ты не дядя Женя, а самый обыкновенный Евгений Константинович», – подумал он. Виктор Степанович, конечно, был странным, и Максим хотел разоблачить его опыты в сарае, но слушать, как над ним посмеивается кто-то чужой, было неприятно. Всё-таки это был его дедушка.
– Так вот. Если белёк подбирается к поверхности, наст истончается и пропускает больше света. У нерпёнка начинают болеть глаза, и он уходит вглубь. Интересно, правда? Фототаксис – это как предохранитель, не позволяет щенку выбраться наружу. Ваш нерпёнок, прежде чем попался в сети, успел где-то на открытом месте поваляться, вот глаза у него и воспалились. Думаешь, он к тебе так прижался, потому что просит о помощи? – Евгений Константинович посмотрел на Сашу. – Не выдумывай. Всё проще. Он прячется в твоей тени. Ящик открыли и сами его под солнце пустили.
Услышав это, Максим и Саша поторопились вернуть на место крышку, защёлкнули замок.
– А почему он дрожит? – спросила Аюна. – Ему холодно?
– Нерпе не бывает холодно. – Евгений Константинович ногой попробовал, крепко ли закрыт ящик. – А дрожит, потому что линяет. Так шерсть быстрее сохнет и отпадает. Ещё вопросы есть?
Ребята молча качнули головой.
– Вот и хорошо. А пока складывайте свои спальники и вещи. Сами управитесь?
Ребята опять кивнули.
След лежал возле уазика. Максим уже не пытался с ним играть. Вчера дедушка просил не лезть к лайке. Сказал, что дядя Коля её с щенячьего возраста натаскивал на соболиную охоту. Для этого натравливал на кошек, учил душить их быстро и безжалостно. Кошек брал в приютах и по объявлениям, ловил во дворах. След казался приветливой собакой, но ребятам эта история не понравилась. Они перестали подзывать его и даже не пытались погладить, если он пробегал рядом.
– Чего дети? – спросил Николай Николаевич.
– Да ничего, собираются, – ответил Евгений Константинович.
– Только их не втягивай.
– Коль, я их ни во что не втягиваю. Все вопросы к Вите. Он тут самый умный. Кто бы ещё додумался тащить детей на охоту?
– Ну, если б машина не потонула, сейчас возвращались бы, всё бы гладко прошло.
– Если б не дети, влезли бы в мою «таблетку».
– Это да. А потом провалились бы в первую трещину.
– Ну конечно, – отмахнулся Евгений Константинович. – В общем, ты меня понял. Я ждать не собираюсь. Витя только вечером вернётся. Это если сразу машину найдёт и быстро сторгуется. Уж он-то любит торговаться, как будто денег мало, да?
– Не знаю, не считал.
– Ну, его не считал, так свои посчитай. Я тебе и так скажу, за суточный простой он не заплатит. Из жадности. А я платить не буду, потому что мне тут ничего не надо. Не моя вина. Зачем мне ещё сутки держать тут нерпят? Их нужно скорее в аквариум, чтоб привыкали. А так озвереют ещё – два дня в ящике сидеть. Или что, мне их тут на поводке выгуливать? А ты как хочешь. Хочешь, жди. Но за простой он тебе не заплатит.
– Это я уже слышал.
Николай Николаевич сплюнул в снег и без надобности постучал торбасом по колесу, словно боялся, что оно спустило. Могло показаться, будто он обдумывает что-то. На самом деле Николай Николаевич давно принял решение. Сразу всё просчитал, вот и попросил Виктора Степановича оставить квадроцикл в селе. Только хотел, чтобы окончательное решение было за другими. «А с меня и взятки гладки. Я тут наёмный. За что заплатили, то и делаю. Уговор был поймать кумутканов, а не караулить их».
