чего-то плохого».
«Я приду, чтобы остановить тебя».
«Нихера ты супергерой», — и Рома замолчал. Побоявшись, что он снова выйдет из онлайна, Тамара написала ему, стараясь не прерывать беседу:
«Ну так что ты опять задумал?»
«Просто скажи и я отстану».
«Знаешь надпись „скрытый смысл“? На стене продуктового магазина по Щорса».
«Конечно, знаю, ты о чём…»
Тамара не знала.
«Хочу её закрасить. Вернее, немного подправить», — пришёл от Ромки ответ.
«Без разницы, если поймают. Всё равно потом закрашу».
И в тот момент Тамару накрыла хоть и малопонятная, но очень ощутимая зависть, смешанная с… уважением? Этот малознакомый Ромка буквально делал всё, что заблагорассудится, не опасаясь, поймают его или нет. Более того: его уже ловили на глазах у Тамары — и теперь он отважился на очередное преступление! Не какая-то особенная причина, а именно отсутствие таковой в тот момент восхитили Тамару.
И на следующий шаг её сподвигла одна-единственная мысль, возникшая на ровном месте словно упрямый дождевой червь: она не должна проиграть этому парню. И она написала:
И, не слушая ошалевшие возмущения Ромы, Тамара потянулась за лежащими неподалёку тёплыми штанами.
8. Преступления и неприятности
— У меня, например, любимый режиссёр — Ларс фон Триер. А у тебя кто?
— Нюра Колодкина, знаешь такую?
— Она за всю жизнь сняла только одну инста-стори, и то потому что кнопки перепутала.
— Вышло очень концептуально, между прочим.
— Ого, — сказал Ромка, завидев её, — ты и правда пришла.
Тамара сердито смотрела на него, сжимая в руках трость. Она только что сошла на остановку со ступеней троллейбуса. На улице вокруг было уже совсем темно, но хулиган — к её удивлению — действительно её здесь дожидался. Людей вокруг было немного.
— А ты сомневался?
— Кого там, — оскалил зубы Ромка. — Я был уверен, что струсишь.
По какой-то причине Тамаре хотелось про себя звать его именно «Ромкой». «Рома» звучало слишком мягко и покладисто, «Роман» — слишком солидно и по-взрослому. А вот в «Ромке» слышалось что-то по-мальчишески бестолковое. Именно таким теперь казался ей ждущий её Ромка Тварин.
— Ну так теперь измени своё мнение, — гордо выпятила подбородок она. — Я пришла!
— И что тебе от меня нужно?
— Ничего… — Тамара на мгновение замялась, но затем вспомнила про гордость: — То есть, я попросилась с тобой, потому что…
— Потому что чокнутая.
— Я тебя сейчас по коленке стукну, не посмотрю, что парень!
Вместо того, чтобы выразить хоть какое-то опасение, Ромка рассмеялся и махнул рукой.
— Ладно, пойдём. Но учти: раз бегать не умеешь, ждать тебя не стану.
— Я ещё и тебя обгоню, — сказала Тамара, опираясь на Стикер.
И, взглянув друг на друга, они оба отчего-то засмеялись.
На спине Ромка нёс чёрный рюкзак. По его словам, там находились баллончики с краской.
— А чем тебе та надпись не угодила? — спросила Тамара, когда они двинулись в путь.
— Не знаю, — равнодушно пожал плечами Ромка, — бесит она меня.
— Да ладно тебе. Вполне нормальное уличное искусство. Это лучше, чем писать всякое на заборах.
Ромка махнул рукой.
— Всё равно бесит. Что, будешь отговаривать?
— Не буду, зачем оно мне…
Они помолчали, шагая по плохо освещённой улице мимо нескольких ветхих одноэтажных домов. Впереди виднелось несколько полуразвалившихся бараков, которые власти города то и дело грозились снести, но который год всё никак не сносили. Едва поспевая за своим бодро идущим спутником, Тамара вспомнила и сказала:
— Кстати, с днём рождения.
— А? — не понял Ромка.
— С днём рождения, говорю. С прошедшим.
— Ааа… Забей.
Где-то вдалеке залаяла собака. В ответ ей залаял по-своему человек. А потом на человека кто-то ещё неразборчиво залаял — пьяную речь издалека было слышно. Иногда поглядывая по сторонам, Ромка шмыгал носом.
Тамара не чувствовала в себе страха. Его было совсем немного, совсем капля — и она растворялась в бассейне, исполненном смеси любопытства и жажды настоящего приключения. То, что для Ромки, кажется, было обыденностью, для Тамары было в новинку — почти так же, как роль в спектакле.
Вскоре надпись «Скрытый смысл» показалась на глаза.
Граффити было нарисовано на стене жёлтого четырёхэтажного дома с железной крышей. Большой серый квадрат скрывал нижнюю часть у слова «скрытый» и верхнюю — у слова «смысл», создавая таким образом некую двойственность выражения. И, глядя на рисунок, Тамара не понимала, что может в нём Ромке не понравиться. Может быть, любой «скрытый» смысл оскорбляет какую-нибудь его религию, в традиции которой входит ежемесячно приносить в жертву клавиатуры?
Ромка, остановившись, огляделся по сторонам — вокруг было пустынно — снял рюкзак, поставил перед собой и раскрыл. Натянул на нос и рот спрятанную у шеи чёрную маску с нарисованной клыкастой пастью. Так он стал немного похож на террориста.
— Ты уже знаешь, что хочешь нарисовать? — спросила Тамара, подойдя к нему. Ромка оторвал колпачок от зелёного баллончика и тряс им.
— Ага. Долго думал.
— И что же?
— Сейчас увидишь. Отвернись и стой на стрёме.
Тамара послушно отвернулась, выдав изо рта в воздух безмолвное облачко. С осенью становилось прохладно, а сейчас ещё и наступала ночь. Тамара редко когда так поздно гуляла, и никогда — с незнакомцами.
Скоро запахло краской, а Тамарины уши привыкли к равномерному шипению и звяканью. Прошло минут семь, когда ей наконец надоело стоять лицом к дороге в гнетущем молчании, и она, встав поувереннее, произнесла:
— Быть палачом твоим я не желаю,
Бегу, чтобы не стать твоим убийцей,
Ведь ты сказал, что смерть в моих глазах.
Как это мило, как правдоподобно!
— Это что, Шекспир? — спросил Ромка, не оборачиваясь. Всё ещё был занят своей хулиганской деятельностью.
Тамара удивилась.
— А ты знаешь?
— Не. Просто угадал. Просто если стихи без рифмы — то это либо рэп, либо Шекспир. А на рэп эта хрень не похожа.
Тамаре понравилось такое сравнение, и она, подумав с минуту-две, выдала речитативом:
— Убийцей быть твоим я не хочу, поэтому бегу, куда хочу, мой взгляд сейчас подобен палачу, так ты сказал мне, чёртов… — она запнулась, поняв, что не придумала последней рифмы, и выдала: — …каучук.
— Неплохо, неплохо, — одобрил Ромка, всё ещё не отрываясь. — Круто стелешь, хромоногая.
— Зови меня по имени, грубиян.
