Они шагали следом за извозчиком, санки доверху были нагружены книгами.
- Я хорошо поработал, - с удовольствием потер руки Владимир Ильич. Когда в камере делали обыск, у жандармов не хватало терпения перебирать все книги.
Извозчик повернул со Шпалерной на Литейный проспект, прямая широкая стрелка которого терялась в затуманенной вьюжной дали.
- Какой простор! - воскликнул Владимир Ильич. - Мне кажется, что Литейный стал за это время в десять раз шире и длиннее. И как оглушительно шумно, и какая веселая метелица!
- Все было бы отлично, если бы впереди не было Сибири! - заметила с грустью мать.
- Впереди жизнь, свобода, впереди уйма дел, мамочка, и так много прекрасного впереди! - горячо откликнулся Владимир Ильич.
Извозчик въехал во двор дома на Сергиевской улице. Владимир Ильич отметил: двор проходной и из него выход на три улицы. Отлично. Все учтено, квартира выбрана по всем правилам конспирации.
Анна Ильинична, закутавшись в пуховой платок, сбежала с крыльца. Перетащили тюки. Владимир Ильич старательно отряхнул с них снег, сложил их в углу комнаты.
- А теперь - здравствуйте! - сказал он весело.
И вот уже гремит на кухне рукомойник. Владимир Ильич кидает пригоршни воды в лицо, мать стоит рядом с полотенцем, сестра держит свежую рубашку, а потом все трое ходят друг за другом по комнатам.
- Прелестно, замечательно! - говорит Владимир Ильич.
- Тебе нравится наша квартира? - удивляется Анна Ильинична.
- Мне нравятся окна без решеток, мне нравятся эти чудо-двери, которые распахиваются, едва к ним притронешься, двери без железных засовов и глазков. Глазки в дверях - это мерзость. Мне все нравится, что распахивается в жизнь, в мир - большой, просторный, незарешеченный.
Наконец мать уговорила сесть за стол.
- Все чудо, великолепное чудо! - восхищался Владимир Ильич. - Рядом мамочка, Анюта, вот бы сюда Маняшу, Митю и Марка. И можно говорить простым человеческим языком, не опасаясь надзирателей. Вилка, нож - это чудо цивилизации, белая фарфоровая чашка - тоже чудо.
Разговор вперебой, обо всем, и все трое обходят главный вопрос: когда отправляться в ссылку.
- Четыреста тридцать три дня ты просидел в одиночке, - говорит мать.
- Ты считаешь, много? По-моему, маловато, - отвечает Владимир Ильич почти всерьез. - Не успел закончить работу над книгой о рынках. Сначала ужасно раздражал глазок, а потом я приноровился не смотреть на него, а только слышать, как надзиратель отодвигает задвижку, и он, наверно, страшно удивлялся, что я все время жую, а я жевал хлебные чернильницы... Кстати, Анюта, вам хорошо удалось разобрать объяснение программы партии?
- Отдельные страницы слабо проявились, надо, чтобы ты проверил.
- Это у меня молоко скисло. Ужасно досадовал.
- Как ты вырос, Володя! - с невольным уважением сказала Анна Ильинична.
- Это просто у меня лысина увеличилась, - отшутился Владимир Ильич.
- Нет, я о программе и объяснении к ней. Замечательный документ!
Переписывая с Надей проявленные горячим утюгом строчки объяснения программы партии, Анна Ильинична по-иному увидела брата. Это был уже не тот юноша в Кокушкине, который со страстью накинулся на марксистскую литературу, и не тот, который, работая в Самаре, в нелегальных кружках, разбирался сам и помогал другим разобраться в русском народничестве и овладеть марксизмом. Перед ней предстал убежденный марксист, руководитель, видевший далеко вперед.
- Я представляю, как полиция с ног сбилась: руководство "Союза борьбы" арестовано, а листовки от его имени издаются, рабочие обучаются, как вести борьбу, организовывать стачки.
- Вот-вот, это и нужно было показать - что организация существует, действует. И знаешь, Анюта, кого мы должны благодарить за все это? Мамочку!
Мария Александровна не на шутку рассердилась:
- Ну что ты говоришь, Володя, при чем тут я?
- А молоко?
- Да, но молоко тебе носили и Анюта, и Маня, и Надежда Константиновна.
- Мамочка, а ты не помнишь, что секрету молочных чернил обучила нас ты?
- Но это была простая детская игра, - пожала плечами мать.
- Весьма полезная игра, - серьезно сказал сын.
...Когда Владимира Ильича втолкнули в одиночную камеру и за ним загремел засов, мысль стала напряженно работать над тем, как наладить связь с волей, чтобы рабочие знали, что "Союз борьбы" живет и действует. Надо было заполнить время напряженной работой, сделать все, что было задумано на воле: разработать программу революционной социал-демократической партии, написать давно задуманную книгу о развитии капитализма в России, чтобы завершить идейный разгром народничества. Надо, наконец, переписываться с товарищами, оставшимися на воле. Но как это сделать? Эзоповским языком листовку не напишешь. Надежные шифры разработать не успели. Владимир Ильич шагал по камере и мучительно думал. Думал о товарищах, думал о родных и, как бы разматывая клубок жизни, незаметно переселился в детство и вдруг вспомнил "волшебную лампу Аладдина" на ломберном столе, и мамины руки над зеленым абажуром, и коричневые строки: "У лукоморья дуб зеленый..." Его охватило счастливое волнение. Молоко! Да, это было настоящее открытие. Написал домашним, чтобы принесли сырое молоко и мягкий черный хлеб. И мама, та самая мама, которая научила этому волшебному письму, вдруг запротивилась: "Сырое молоко и черный хлеб. Ни за что. Опять обострится гастрит". Списался с Надеждой Константиновной, чтобы она взяла у его матери "волшебную лампу Аладдина". И Надежда Константиновна, умевшая, как никто, понимать Владимира Ильича, попросила Марию Александровну вспомнить все, что связано с "лампой Аладдина". Мать вспомнила. Теперь секретом расшифровки тайнописи овладели товарищи на воле. Завязалась переписка и внутри тюрьмы. Больше ста писем написал Владимир Ильич тайнописью; два печатных листа программы социал-демократической партии и объяснительной записки к ней. Основные положения и выводы новой книги были написаны молоком, и первомайская листовка, и брошюра о стачках.
Когда Надежда Константиновна была арестована и тоже очутилась в камере на Шпалерной, Владимир Ильич написал ей тайнописью самое сокровенное. И все это молоком. И всему этому научила мама.
- Да здравствует молоко! - поднял Владимир Ильич стакан и залпом осушил его.
Мать наконец решилась спросить о главном:
- А когда тебе ехать в ссылку, Володя?
Владимир Ильич вздохнул:
- Сегодня вечером.
- Но это невозможно! - воскликнули Мария Александровна и Анна Ильинична.
- Да, я тоже считаю, что это невозможно. Мне позарез надо встретиться с товарищами, разработать план действий, выяснить, как жили и работали без нас молодые, что-то похоже, что они решили идти по легкой дорожке, хотят свернуть движение на экономическую борьбу. Надо вырвать разрешение пробыть в Питере три дня, за три дня я все успею.
- Ну что же, - сказала мать, - для этого не нужно волшебной лампы Аладдина. Я напишу прошение и сейчас же поеду в департамент полиции. Уверена, что мне не откажут. Аня, достань визитное платье. Володя, дай чернила, только не молочные.
Мария Александровна раздвинула тарелки на столе и, обмакнув перо в чернильницу, лукаво взглянула на сына:
- Не диктуйте и не мешайте, я знаю, что надо писать.
Директору департамента полиции, - вывела она тонким
почерком. - Сын мой Владимир Ульянов, приговоренный к
ссылке, выпущен только сейчас из заключения и явился ко
мне с известием, что его обязали выехать из Петербурга
сегодня же вечером. Но вследствие того, что мне
невозможно собрать его в несколько часов (меня не
предупредили о дне высылки его), у него нет даже теплого
белья на дорогу...
Сын и дочь стояли за спиной матери и следили за бегающим пером. Анна Ильинична, прочитав последнюю строку, рассмеялась:
- Ты посмотри, Володя, сколько мама припасла тебе белья, и папину шубу, и валенки.
- Полиции это знать не обязательно, - резонно возразила Мария Александровна и продолжала писать:
...и деньги, необходимые нам на дальнюю дорогу, я
могу получить только завтра в банке...
- Мамочка, - прервал ее Владимир Ильич, - почему ты пишешь "нам", надо писать "ему".
- Погоди, я потом объясню.
...к тому же мне необходимо быть с ним завтра у
врача, я имею честь покорнейше просить Ваше
превосходительство разрешить сыну остаться в Петербурге
до вечера 17-го. Я умоляю Ваше превосходительство не
отказать мне в этой просьбе.
Мария Ульянова.
Мария Александровна осторожно приложила розовый лист промокательной бумаги и аккуратно провела по нему ладонью.
- В добрый час! - сказала она. - А теперь я объясню, почему я написала, что деньги нужны на дорогу "нам". Я еду с тобой в Сибирь и уже получила разрешение.
Владимир Ильич протестующе поднял руку.
- Да, Володюшка, это дело решенное. И поедем мы не по этапу. Говорят, это мучительная процедура - тащиться от одной пересыльной тюрьмы до другой, поедем за свой счет. В департаменте полиции приняли во внимание, что я стара, чтобы таскаться по этапам, и мы едем вместе.
