Играем с ней. Она у себя в кроватке, ходит, поднимает игрушки, передает их мне. Настроена благодушно, улыбается, счастлива, что я рядом. И вдруг выскакивает откуда-то бесенок. Машка засовывает палец в рот. Это ей вовсе не требуется, она уже давно вышла из того возраста, когда ребенок все, что подвернется под руку, сует в рот. При этом она смотрит на меня с вызывающей, наглой улыбкой. Дескать, ну что ты скажешь? Вот хочу, сунула и буду держать палец во рту сколько душе угодно.
Я говорю:
- Нельзя!
Она засовывает палец еще глубже.
Я выдергиваю изо рта ее руку.
Она тотчас же сует ее обратно.
Повторяться это может до бесконечности.
Говорят: "Бить надо по ручке в таких случаях". Нет, бить я ее не буду ни при каких случаях. Но как побороть это демоническое упрямство? Пока я вижу только один способ: я поворачиваюсь и выхожу из комнаты. И тотчас же за спиной раздается жалобный рев. За день это повторяется раза три.
Идешь к себе в комнату расстроенный. Что же делать? Пожалуй, лучше всего воспитывать - и здесь, в этом возрасте - на добром примере. Пока я показываю Маше этот пример на животных. Говорю "нельзя" Пальме или коту... Но ведь мы имеем дело не с дрессированными животными. Я говорю: "Пальма, нельзя" - а этот дурак хватает меня за рукав или грязными лапищами кидается мне на грудь. А Машка видит и берет пример.
Иногда, когда бесенок дремлет, бывает и по-другому. Машке действительно понадобилось сунуть палец в рот. Мало ли зачем: зачесалась десна, в зубик что-нибудь попало. Девочка уже тянет палец ко рту и вдруг вспоминает что-то, быстро взглядывает на меня и - отдергивает пальчик.
8.6.57.
Вчера не записал такую забавность.
Я лежал на своей раскладушке. Пришла мама с Машей на руках. Девочка стала шалить. Я сказал: "Нельзя". Она не послушалась. Я повторил. Она смеется. Тогда я протянул палец в сторону двери и грозно сказал:
- Прошу вас выйти.
Девочка посмотрела на мой грозный палец, взяла его и стала водить этим пальцем по своей ладошке, то есть "варить кашку". Суровый отец не выдержал и рассмеялся.
10.6.57.
Вечером сорвалась с цепи Пальма. Носилась как угорелая по саду. Машка испугалась, - вернее, была потрясена неожиданностью, фантасмагоричностью случившегося: собака, которая в ее представлении была до сих пор чем-то вроде живого растения, прикованного к одному месту, вдруг обрела способность передвижения!..
14.6.57.
Опять, Машка, должен извиниться перед тобой. Пропустил три дня. Уставал очень, много работал, да и людей всяких много приезжало...
Что же нового в твоей жизни?
Исчезла Пальма. Пришли два человека - высокий дядя, брат хозяина, и девочка, его дочка. Отмотали цепь, на которой сидела Пальма, и увели собаку - куда-то за тридевять земель, в Тарховку.
А ты что?
А ты и не заметила этого исчезновения! Я принес тебя к разоренному очагу нашей любимицы, ты удивилась, поискала Пальму глазами - и все. Память у тебя короткая, девичья.
11 МЕСЯЦЕВ
5.7.57.
Тетя Маша встретила меня широкой улыбкой:
- Поздравляю тебя, Алексей Иваныч!..
- С чем?
- Пошла.
- Кто? Куда пошла?
- Машенька наша пошла. Поставили ее в саду на стол - она пять шагов сделала.
Этих пяти шагов я не видел, но то, что Машкины попытки ходить самостоятельно с каждым днем становятся смелее, - это истина.
11.7.57.
У Машки уже три зуба. Четвертый лезет рядышком с третьим, как маленький боровичок возле большого гриба.
Очень смешно и даже страшно Машка скрежещет своими тремя с половиной зубами.
Разговорные ее успехи застряли. "Мама", "папа", "баба" бубнит невнятно, но на своем языке лепечет что-то помногу и с воодушевлением, особенно когда обращается к животным. В интонациях улавливается и "нельзя", и "это что такое!", и "уходи!".
Ходит помногу и с удовольствием, но пока все еще с поддержкой. Очень любит ходить с тетей Машей в булочную и на рынок.
18.7.57.
Все эти знойные июльские дни Машка проводит на берегу Разлива, и папа, на которого навалилась срочная работа, видит ее только вечером.
Сегодня мама уезжала в город, дочку нашу пасла тетя Ляля, а в роли подпаска выступала другая тетя - Нина Колышкина.
Перед Ниной мы демонстрировали гимнастику, и она была "буквально потрясена". Один номер у нас действительно совершенно цирковой. Я поднимаю Машу над головой, - держу ее рыбкой, одной рукой за ножки, а другую подложив ей под грудь. Машка берет руками складной металлический стул, поднимает его, и я кружу ее в воздухе вместе со стулом. Надо помнить, что "королеве воздуха" одиннадцать с половиной месяцев.
Очень забавно выглядит и другой номер - уже не акробатический. Я лежу в гамаке, а Машка стоит рядом, раскачивает гамак и напевает: "Бай-бай. Бай-бай".
22.7.57.
Приехала из Тбилиси бабушка Люба. Машка ее, разумеется, не узнала. Не дичилась, не плакала, не отталкивала, но поглядывала на нее первое время с холодной, вежливой, вполне благопристойной, но нисколько не задушевной улыбкой. За три месяца разлуки образ бабушки начисто стерся в ее памяти.
Наибольший переполох приезд Любови Ивановны вызвал у тети Маши. Девочка за это время успела к ней привязаться, и у старухи настоящая ревность. Впрочем, и бабушка Люба ревниво поглядывает на Машкину няню.
1.8.57.
Вчера пришло письмо от К.И.Чуковского, который пишет, что, получив Машин портрет, "более получаса разглядывал его" и нашел, что у девочки "очень индивидуальное лицо". "Одиннадцать месяцев, а уже видно "сквозь магический кристалл", какой она будет и в школьные и в студенческие годы..."
А ведь и у меня есть - и уже давно - этот магический кристалл. Может быть, с трех, если не с двух месяцев Машка для меня человек, индивидуальность. Я чувствую, куда она может повернуть и куда, в какую сторону, по какому направлению ее следует подталкивать.
3.8.57.
Сегодня истекает последний день первого года Машкиной жизни. Трудный был год, каждый день его и каждый час стоили крови и нервов, а в целом, как и всегда это бывает, промелькнул этот год почти незаметно. Давно ли был он, этот пасмурный августовский день, когда я стоял в подворотне родильного дома имени Видемана и с трепетом читал на доске, среди прочих фамилий, фамилию некоей Пантелеевой-Еремеевой, пол женский, рост 50 сантиметров, вес 3050 граммов! Давно ли, казалось бы, мелькнул и другой, ясный, пронизанный солнцем осенний денек, когда я через ту же подворотню бережно вынес на улицу нечто, завернутое в синее шелковое одеяло, нечто крохотное, живое, шевелящееся, незнакомое и вместе с тем уже бесконечно близкое, вызывающее слезы на глазах! И вот это нечто уже с криком бегает по дорожкам нашего дачного сада!..
9.8.57.
Не по дням, а по часам растет Машка. С каждым днем увереннее и нахальнее бегает она по вышеупомянутым дорожкам.
Лепечет без устали. А отчетливо не произносит ни одного слова, кроме "мама". Да и это слово употребляет, пожалуй, лишь в самых крайних случаях, когда очень уж разобидят ее, оставят одну, например. Понимает же они если и не "всё", как уверяет бабушка, то во всяком случае очень много.
Иногда даже кажется: не может быть, случайно это!
"Машенька, смотри под ноги. Корень!", "Машенька, обойди это дерево", "Машенька, подними куклу и дай маме". Подумает и сделает. Бывает, конечно, что и ошибется. Подаст куклу не маме, а мне... Поправишь ее: "Маме, мамочке дай!" - и бежит к маме.
Это общее мнение, что выглядит она старше своих... впрочем, каких там "своих". Не своих, а своего. Годика!
...Ох, до чего же трудно воспитывать маленького человека! Если не быть равнодушной нянькой, у которой нет других принципов, кроме одного: "чем бы дитя ни тешилось", если любишь ребенка не сусальной, не конфетной, а настоящей любовью, если в годовалом видишь завязь, росток ("бутончик", как сказала сегодня Элико) будущего человека, - нет более трудного и сложного искусства, чем ЭТО искусство. Что там романы и повести писать!.. Сколько у меня было рассказов и повестей, которых я не дописал, бросил. А тут - не бросишь. Этот "роман", умеешь не умеешь, ладится не ладится, а будешь писать и писать, пока сил хватает, пока сердце не остановится.
Это не пустые слова, что воспитание - дело творческое. Здесь сердце и голова должны постоянно согласованно работать. Вопросы, требующие умного и часто оперативного решения, заковыристые тактические задачи возникают буквально на каждом шагу. Попробуй реши, например, не подумав, такой вопрос. С одной стороны ребенок не должен все время находиться под контролем взрослых и вообще в обществе взрослых. А с другой - и оставлять одного ребенка на втором году жизни нельзя. В щелочку за ней, что ли, подглядывать?
Мы уже давно согласились, что Машку следует хотя бы на час-другой оставлять одну, в кроватке. Зимой так и делали. Но попробуй оставь ее одну в саду! Тут и "щелочка" не поможет. Бегает она с каждым днем быстрее, но зато и падает куда чаще, чем первые дни. Но и это не главная беда. Опасности подстерегают нашу лихую Машу на каждом шагу: то она села и перебирает ручонками грязный затоптанный песок, то листик пытается сорвать, то подойдет к березе и отщипывает ноготками волоконца коры, то побежит вдоль клумбы, выложенной кирпичами с острыми, как у противотанковой надолбы, гранями... Все это угрожает ей: того и гляди поцарапается, ударится, проглотит что-нибудь... Вот и приходится усаживать ее в кроватку. А в кровати она сидеть не хочет, - она все-таки не маймунчик, не обезьянка, а человек. Поднимается рев. И снова начинаешь думать: что делать? А иногда и думать не надо. Проще и легче всего этот вопрос решается, когда папе некогда, когда маме некогда, когда бабушка в бане, а тетя Маша ушла в очередь за керосином. Тут покинутая Машка почему-то даже кричать не пробует, будто слышала, знает и понимает пословицу о семи няньках, у которых дитя без глаза. Много раз замечал, что когда ее невольно, по необходимости, оставляют одну, она куда быстрее входит в роль самостоятельной особы.
