Был он аскетически строг в обращении с женщинами, особенно с теми, кого тренировал. Он нравился девушкам, но делал вид, что не замечает этого. Некоторые его товарищи, тренеры, поженились на своих воспитанницах. Но Чудинову подобные браки казались нарушением каких-то очень важных и строгих норм, установленных им для себя. "Вышел на снег, сам - лед",- говорил он. И вообще нежности между тренерами и спортсменками он считал непростительной пошлостью. Мне же казалось порой, что Чудинов слишком строг к себе и людям и поэтому, пожалуй, одинок.
- Я уже не любимец славы, а вдовец ее,- пошучивал он.- Теперь мне остается по-отечески растить новую молодую славу и выдавать ее замуж, женя на ней других молодых счастливцев. Что же, я не ревную...
Он оставался холостяком, относясь к женщинам с хмурой настороженностью, заставлявшей считать его нелюбезным.
- Да, старик,- говаривал он,- что-то у меня в жизни не получилось, а я, как говорят моряки, приближаюсь к "ревущим сороковым". Что-то будет...
Он прошел специальные тренерские курсы и весь свой огромный, многообразный опыт, весь свой волевой напор и неистребимое терпение, отличавшие его самого в прежних тренировках, отдавал теперь новичкам белой стези. Многие из его питомцев уже стали известными лыжниками. Никому не уступала первого места уже третий год подряд воспитанница Чудинова Алиса Бабурина. У меня было подозрение, что из-за нее-то все и произошло... Вот она на фотографии в журнале, брошенном раскрытым на кресле. Высокая, изящная, со слегка надменно вздернутым подбородком. Одной рукой она принимает очередной приз, другой обхватила плечо своего тренера. А вокруг фоторепортеры, поклонники, овации.
- Что ты уставился? - Чудинов, расхаживая по комнате, резко остановился около меня, когда я склонился к журналу.- Полагаешь, вероятно, что все дело в Алисе? Смешно!
- А разве нет?
- Слушай, старик, я тебя считал когда-то умнее. Неужели ты серьезно думаешь, что причиной всему этот вчерашний разговор в комитете? Дело гораздо серьезнее. Мне вообще пора уходить, понимаешь? Я дал все, что мог, но этого, видно, уже недостаточно. Третий год подряд Алиса показывает одно и то же время, и неважное время, ни на йоту лучше. А впереди всесоюзная спартакиада, а за ней Олимпийская лыжня. На каком месте мы там будем, если не подготовимся? Я и сейчас уже ночами не сплю, когда думаю об этом. Нет, мне просто не повезло. Нет у меня вот этого самого тренерского счастья. Вероятно, бездарен - да, да, не маши, пожалуйста, руками! Не сумел я вот привить той же Алисе настоящую и постоянную страсть к этому делу. Она талантливая гонщица, но, понимаешь, ненадежная, любит легкую добычу. Привыкла брать готовенькое, хочет, чтобы горшки вот эти,- он мотнул головой в сторону шкафчика с кубками,- за нее боги обжигали. У нее нет нужной серьезности в подготовке. Вот пустяк, например, а характерно: она заставляет своих поклонников ей лыжи мазать перед серьезными гонками. Это же черт знает что такое! Настоящий художник должен уметь и любить грунтовать холст, как рыбак смолит шлюпку, солдат сам чистит свое ружье. И она хотя до сих пор и выигрывала, но всегда рывком. У нее расчет на случай, она берет только азартом, этого у нее, правда, хватает. Но гонка - не всегда игра. Она начинается не на старте, а по крайней мере за несколько недель до взмаха стартового флажка.
Он помолчал, потом угрюмо поглядел на меня:
- И, черт возьми, в конце концов, что я вам, нанялся всю жизнь быть тренером? К лешему! Хватит с меня! Я на что-нибудь еще гожусь. Вон разработал новые проекты для городов-новостроек, и дешево и сердито, а вы все хотите, чтобы я возился с этими зазнавшимися баловнями!
- Ну что ты все ворчишь?
- Не ворчу, а официально заявляю тебе - пожалуйста, так можешь и в газету сообщить: "Инженер Чудинов, в прошлом чемпион СССР по лыжам, оставил тренерскую работу, посвятив себя целиком строительству". Шабаш, старик, уезжаю. Имею уже два великолепных предложения на стройку - одно лучше другого. Есть предложение под Вологду, и за Урал зовут, в Зимогорск, там у них на руднике целый город вырос, тоже огромная стройка. И лесу сколько угодно, требуется специалист по деревянной архитектуре. Я уже списался. И там и здесь будут строить по моим типовым проектам, только не решил еще, куда ехать: под Вологду или за Урал.
- Да ты строй себе на здоровье, но зачем спорт бросать? - пытался я урезонить его.
Чудинов решительно провел ребром ладони по горлу:
- Сыт-сытехонек. Был когда-то, да весь вышел. Спортсмену, как и артисту со сцены, надо уходить вовремя. Я уже и так пересидел. Вот когда-то, верно, были и мы с тобой рысаками... Что говорить!
Он схватил меня своими твердыми, сильными пальцами за локоть я подвел к стене, на которой висела большая застекленная фотография, немного уже поблекшая. Оба мы были изображены на снимке еще совсем молодыми, в клетчатых спортивных курточках щегольского покроя, с большими выпуклыми пуговицами в форме футбольных мячей. На нас были лыжные картузики. Из раскрытого ворота толстых курток по-петушиному выпирали особым образом повязанные под самым подбородком шарфы.
- Помнишь, старик, в Швейцарии снимались? Хороши, брат, с тобой были орлы! Ну, а здесь уже совсем другой коленкор. Это мы с тобой, друг мой Евгений, на Карельском.- Он наклонился к большой любительской фотографии, где мы с ним стояли оба в тулупчиках и валенках, по колено в сугробе, с автоматами на груди.- Да, это уже была моя последняя лыжня, Тут, как говорится, нам песни поют и честь воздают.
Он вздохнул и медленно, тяжело разогнулся. И мне показалось, что пришла подходящая минута.
- Слушай, Степан, ты хоть не вздыхал бы при мне. И так я все эти годы себя корю. Ведь из-за меня же... Да я ведь все отлично знаю... Ну давай хоть раз в жизни поговорим об этом по-человечески.
Чудинов разом насторожился:
- Это о чем еще?
- Довольно дурака валять, знаешь прекрасно, о чем я говорю! Сколько лет прошло, довольно уже крутить-то.
- Фью! - засвистел Чудинов.- Лыко-мочало, опять завел! Ведь мы, по-моему, договорились с тобой раз и навсегда. Уговор дороже денег.
- К черту уговор!
- А ты у меня поговори еще, пока я не погнал тебя в три шеи! Так и вылетишь!
- Но, но, еще посмотрим, кто вылетит!
- Да ты, старик, с кем это говоришь? Я тебе сейчас напомню! - И Чудинов с кровожадным видом двинулся на меня, засучивая рукава.- Думаешь, кончился чемпион? Бывший? Сошел? Не гожусь? С такими-то хлюпиками... Ну, как тебя вольноамериканским методом или приемом самбо? Заказывай сам.
Не знаю, какой метод применил Чудинов, но через мгновение я уже был распростерт на диване, а на ногах у меня, легонько подпрыгивая, держа меня за руки, сидел Степан.
- Ну, будешь еще когда-нибудь поднимать тот разговор?
- Буду. Это глупо, честное слово! Все равно, я же знаю, что это ты тогда меня спа...
В передней раздался звонок и сейчас же второй, нетерпеливый, настойчивый.
Чудинов разом соскочил, обеими руками подхватил меня под мышки, оправил и утвердил в вертикальном положении.
- Это Алиса. Пришла объясняться. Звонила днем, что придет. Выкатывайся живо отсюда. Чудачка, думает, что все дело только в ней одной. Совсем зазналась, дуреха!
Он сунул мне в руки шапку, быстро помог одеться, натаскивая на меня пальто, стал открывать дверь.
- Хорошо,- сказал я негромко,- ладно, уйду, но мы с тобой еще поговорим.
Лицо Чудинова стало непроницаемо жестким. Очень тихо, но внятно он произнес:
- Евгений, ведь мы, по-моему, условились не возвращаться к этому? Честно заявляю: если опять хоть заикнешься - вот тебе бог, а вот порог!
Распахнулась входная дверь и впустила высокую, изящную брюнетку в кокетливой лыжной шапочке. Все - и эта неизвестно на чем державшаяся воздушная пуховая нашлепка на голове, и очень узкие, остро заглаженные в складки голубовато-серые брючки, и слишком короткая, вычурно-модная курточка,- все настойчиво заявляло, что вошедшая принадлежит к миру спорта, посвящена во все его тайны и вхожа в самые его высшие сферы. Она была хороша, Алиса Бабурина. Резковатая в движениях, худощавая, стройная. С деланным безразличием она окинула меня затаенно-внимательным взглядом и словно сперва не узнала.
Что толковать, она была хороша, но уж больно все в ней, как говорится, шибало в нос крикливой, показной стороной спорта.
Я не раз убеждался, что чем больше у человека внешних примет, подчеркнуто сообщающих о его занятиях, тем меньше он стоит в таковых на самом деле. Большей частью очень уж кудлатые художники в специально сшитых свободных блузах оказывались на поверку бездарными мазилами; молодчики, рядившиеся в костюмы особо спортивно-мужественного покроя, частенько проявляли себя слабосильными слюнтяями с бабьими капризами. Знаменитого писателя не легко было узнать по его костюму, в то время как приходилось мне встречать едва начинающих литераторов, один вид которых уже за версту вещал: я поэт! Было нечто излишне подчеркивающее причастность к спорту во всем облике Алисы, хотя на лыжне с ней и в самом деле лучше было не тягаться.
