- Мой отец служил с генерал-майором Бараковым, летал с ним на фронте...
- Та-ак... Доложим. - И старшина, покрутив ручку полевого телефона, сказал кому-то невидимому: - Товарищ подполковник, тут к начальнику училища товарищ просится от генерал-майора Баракова, говорит, по личному делу. Какие документы, пацан. Слушаюсь, слушаюсь... Так точно.
- Если насчет приема в училище, то подполковник велели передать: генерал-лейтенант Усов этими вопросами не занимается, надо в районный военкомат обращаться, - сказал старшина, - а если по другому вопросу, пройти можно, но придется подождать.
Игорь прождал с полчаса, а потом по указанию старшины прошел на территорию училища, миновал просторный сад, вознесенный на бетонный постамент танк Т-34, поднялся по устланной ковровой дорожкой широкой лестнице и очутился перед высоченными белыми дверьми. Здесь ему пришлось подождать еще около часа. Наконец двери распахнулись, и из кабинета начальника училища вышла большая группа офицеров. А спустя несколько минут позвали Игоря.
На стене, расположенной против двери, он увидел огромный, в рост, портрет Суворова. Генералиссимус смотрел вдаль, и в лице его светились ум и насмешливое лукавство. Игорь даже оробел немного. Но, взяв себя в руки, смело приблизился к столу, скользнул взглядом по погону пожилого генерала и доложил:
- Товарищ генерал-лейтенант, разрешите обратиться по личному делу?
- Вы от Баракова? - спросил Усов и внимательно посмотрел на Игоря. Давненько мы не виделись с Федором Ивановичем. Как он поживает?
- Спасибо, товарищ генерал-лейтенант, хорошо поживает. Второй внук у него родился. Сам еще летает...
- Приятно слышать. А вы ему кто?
- Сын Героя Советского Союза, летчика-испытателя Петелина.
- Каждый мужчина - сын своего отца, - тусклым, недружелюбным голосом сказал генерал. - Зовут вас как?
- Игорь.
- Игорь Петрович Петелин, стало быть? Не удивляйтесь, знавал я вашего отца. Превосходный был пилот, отчаянной смелости человек, - странно, в этих, несомненно, хороших словах Игорь явственно расслышал осуждающие нотки.
- Чем могу быть полезен? - спросил генерал-лейтенант, спокойно и внимательно глядя в глаза Игорю.
- Я заканчиваю восьмой класс и хотел бы знать, какие у меня шансы на зачисление в ваше училище?
- Та-ак. Значит, имеете наследственную склонность к мистификациям и обману?
- Что? - не понял Игорь.
- Дежурному сказали, что приехали не по вопросу приема в училище. Нехорошо. Офицер должен быть правдив!
- Виноват, товарищ генерал-лейтенант, но...
- Виноваты, виноваты, и никаких "но" быть не может. Какие у вас успехи в школе, только честно?
- Средние.
- Следует понимать, что учитесь вы на три с плюсом?
- Приблизительно так, товарищ генерал-лейтенант...
- Семейные обстоятельства, позвольте спросить, какие?
- Мама, сестра, у мамы муж...
- Отца своего помните?
- Помню.
- Я тоже его помню. Хорошо помню. В давние времена состоял начальником штаба части, где после войны проходил службу капитан Петелин. Встречались. Превосходным пилотом был Петр Максимович, отчаянным... Генерал встал и, заканчивая разговор, сказал: - Порядок поступления общий - заявление от родителей, личное заявление, свидетельство о рождении - все подадите в районный военный комиссариат, пройдете медицинскую комиссию. Ну а шансы? Шансы у вас минимальные, мой друг. Успехи оставляют желать лучшего, а то, что вы сын Героя Советского Союза, о чем нескромно упомянули в первых же словах нашей беседы, это ничего прибавить не может. Не смею задерживать...
И училище оказалось за спиной.
Игорь шел по темнеющему незнакомому городу, терзался.
"Пусть я зря сказал, что отец был Героем Советского Союза, пусть, думал Игорь. - Но почему он так на меня? Что я сделал?"
Игорь добрался до моста и, шагая уже по гулкому деревянному настилу, все еще не мог прийти в себя. Ему хотелось, чтобы сейчас кто-нибудь завопил из реки: "Тону!" А он бы тогда бросился в ледяную воду. И пусть генерал узнал бы потом, кого он прогнал из кабинета! Но с реки не доносилось призыва о помощи...
Пусть бы загорелся дом. Тогда, задыхаясь от дыма, он вытащил бы какого-нибудь ребенка или даже взрослую тетку... И все бы узнали... Но окружающие дома почему-то не горели, пламя не лизало их сонные фасады, и черный дым не валил из слепых, глупых окон...
Когда не везет, тогда не везет!
Игорь ужасно проголодался, слюна так и набегала, и он то и дело сплевывал себе под ноги. За мостом он заметил светящуюся витрину - не то кафе, не то буфет - и решил зайти.
Старый швейцар неодобрительно взглянул на мальчишку с беспокойными, голодными глазами, но ничего не сказал. Игорь присел к столику, ему показалось, что прошло, по крайней мере, часа два, пока подошла официантка, и попросил:
- Чего-нибудь пожевать, пожалуйста, или бутерброд, или котлету - все равно.
- Можно с колбасой, можно с сыром бутерброд, есть еще салатик свежий...
- Пожалуйста, с колбасой, с сыром и салат тоже, пожалуйста.
- А пить что будете: кофе есть, лимонад есть, пиво имеется.
- Все равно, - сказал Игорь. Его уже тошнило от голода.
В кафе было тепло. Не сказать - уютно, но все-таки; после строгой, укрытой красной ковровой дорожкой лестницы, после высоченных белых дверей, после благоговейной тишины училищных сводов здесь пахло чем-то домашним, повседневным.
Игорь пригрелся в кафе, расслабился и как-то незаметно утратил ощущение времени. Он даже не очень переживал свою неудачу у генерала Усова. Думал и вспоминал о всякой чепухе - как он когда-то давно-давно ходил с Иркой в лес, как они собирали землянику, крупную и душистую; как он в другой раз едва не устроил пожара в доме - от его "научных" опытов загорелась занавеска в кухне; потом он вспомнил Иркину подругу длинноногую Олю... И все кончилось тем, что к поезду он опоздал. Опоздал на каких-нибудь пять минут, но беда была в том, что следующий поезд отходил только в четыре пятьдесят семь утра. И ничего другого не оставалось - только ждать...
Ирина делала матери уже второй укол камфары (Галину Михайловну прихватил сердечный приступ) и, подражая кому-то из своих коллег, приговаривала ласково-воркующим голосом:
- Ну вот, голубушка, сейчас полегчает, лежи спокойненько, не думай ни о чем, постарайся заснуть...
- Перестань болтать глупости, - тихо сказала Галина Михайловна, - ты не в больнице. Ну как ты могла, не спросив на что, дать ему деньги? Он же никогда раньше столько не просил. Семь рублей все-таки...
Казалось, у Галины Михайловны должно быть тренированное сердце Игорь доставлял матери, увы, далеко не первую неприятность, ему уже случалось исчезать из дому, не показываться в школе, словом, многое уже было, но в этот день напряжение начало расти с самого утра.
Сначала пришли соседские девочки и принесли Галине Михайловне Игорев портфель. Из сбивчивого рассказа двух подружек она с трудом поняла, что девочки нашли портфель между гаражом и забором, когда играли в прятки.
Потом последовал звонок из школы. Классная руководительница чуть не плакала в телефон:
- Ну, что ж это такое, Галина Михайловна? Только-только пошли наши дела на поправку, и, пожалуйста, Игоря опять нет в школе.
Приехала из своей больницы Ирина и тоже не успокоила мать. Эти несчастные семь рублей гвоздем засели в голове Галины Михайловны.
Наконец вернулся с работы Валерий Васильевич, выслушал, нахмурился и стал успокаивать Галину Михайловну:
- Куда его понесло, я, конечно, не знаю, но совершенно уверен, что ничего с ним плохого не случилось. Отрицательная информация поступает всегда намного быстрее, чем положительная, точно.
Время шло, наступила ночь, а информации не было никакой. И тогда Валерий Васильевич позвонил Фунтовому.
- Извини, Олег, но такое дело... - И он коротко рассказал о случившемся. - Не можешь ли ты навести справки... ну да, по своим каналам?
Фунтовой отнесся к просьбе Валерия Васильевича прежде всего профессионально и стал задавать вопросы:
- Когда ом ушел из дому? Так, записано. Какие-нибудь документы при нем были? Сомневаешься? Резонно. Так, а в чем он был одет? Так, так... Портфель, говоришь, оказался спрятанным...
Когда Галина Михайловна услыхала, как Карич перечислял: брюки синие вельветовые, куртка темно-серая нейлоновая с воротником, ей сделалось плохо.
Часа через полтора Олег Павлович сообщил.
- По городу и области никаких подходящих дорожных происшествий не было; я просил дополнительно навести еще справки по больницам, но, кажется, и там ничего, что могло бы нас насторожить, не отмечается.
Неопределенность не рассеивалась, а время шло. Никто в доме не спал, ночь казалась невероятно длинной, угнетающей и бесконечной.
- Вот что я бы хотела понять: откуда в нем такое бессердечие? Поехал по своим делам, не рассчитал, задержался - это все может быть, допускаю, так позвони. Есть же телефон! Предупреди: не беспокойтесь, буду утром, или там завтра, или через три дня, - в какой уже раз повторяла Галина Михайловна, - подумай - мать с ума сходит.
