сценария они, кажется, отошли. За это на неё посыпались недовольные взгляды.
— Давай заново, — вздохнула Нюра, пропустив ненужную реплику мимо ушей. Колобок шмыгнул носом и серьёзно кивнул.
— Клянусь честью, нет. Мне было приказано лишь позвать за вами.
— И где ты выучился такой клятве, шут?!
— У одного бедного рыцаря. Он клялся честью, что пирожки хороши, а горчица никуда не годится. Я… утверждал обратное: горчица была хороша, а вот пирожки совсем никуда не годились! И всё-таки рыцарь не сов… кхм, не дал мне ложной клятвы!
— А ну-ка снизойди к нам с высоты своей учёности, и докажи это, — попросила Нюра холодно, и стоило ей закрыть рот, как тут же вклинилась неудержимая Ксюха:
— Да, да, открой фонтан своей премудрости!!! — и она засмеялась так, будто сморозила великолепную шутку.
Снова застыло неловкое молчание: все с укором посмотрели на неё, ожидая, пока отсмеётся.
— Ну чего… Смешно же!
— Мда, смешнее просто некуда, — вздохнул Серёжа. — Но может, будешь хоть немного серьёзнее? Это не балаган. Мы спектакль ставим.
Ксюха наморщила лицо.
— А я что, не серьёзна…
— Ты постоянно хохочешь там, где не надо. Уже столько репетируем, могла бы хоть немного привыкнуть к роли Розалинды.
— Ну, а я чё, виновата, что они базарят как придурки! — Ксюха неуверенно улыбнулась. — Фонтан, блин, премудрости, кто так говорит вообще…
— Ну так ведь Розалинда тоже ехидничает, — пояснил на удивление молчаливый Костя, сидящий на складном стуле, — она смеётся над Оселком, потому что у него никакой премудрости нет…
— Спасибо, кэп.
— Не за что, лейтенант Селезнёв.
— А что про бороды там дальше?! — напомнила Ксюха. — Что он говорит, что, типа, мы бороды почесать должны?
— Это ведь даже не твоя реплика… — сказала Тамара.
— Ну и что, а чесать-то всё равно мне!
— Ладно, может быть, попробуем ещё раз? — примирительно предложила Нюра. Серёжа с Костей переглянулись, но признали, что нужно попробовать ещё.
Колобок вновь начал читать свой текст, иногда косясь на лежащий неподалёку лист со словами. По парню было видно, что он старается изо всех сил, но пока что он был слишком зажат и не уверен в себе — даже тут, в окружении ребят из «Стаккато». Как же он тогда будет играть на сцене?
Впрочем, когда мысли Тамарины доходили до сцены — ей и самой становилось не по себе, а внутри всё сжималось. Что, если она споткнётся где не нужно? Или забудет текст? Или кто-то другой забудет? Или разволнуется, и не сможет произнести ни слова? При таких мыслях Тамару иногда бросало в дрожь, но она всё равно старалась держать нос по ветру, как учила бабушка…
— С-станьте обе здесь. Погладьте… Погладьте свои подбородки и п-поклянитесь своими бородами, что я плут…
— Клянёмся своими бородами… — начала говорить Нюра, но их вновь прервал громкий смех Ксюхи.
— Хаа!!!
— Господи, блин, ты можешь просто отыграть свои реплики и всё?! — спросил её Серёжа, кажется, начинавший раздражаться, — а в остальное время — просто стоять и молчать?
Отсмеявшаяся Ксюха странно на него посмотрела.
— Да я же и так пытаюсь!
— Ты плохо пытаешься. Всё тебе «хи-хи» да «ха-ха».
— Серёж, не заводись… — неуверенно сказала Нюра.
— Да при чём тут «заводись», блин, если она буквально портит всё, к чему прикасается? То смешно, это смешно, это, блин, Шекспир, а она ржёт над каждой репликой! Как кто-то вроде неё вообще может играть хоть кого-нибудь, кроме, не знаю, дерева там, или…
— Серёж… — сказала Тамара негромко.
— Что «Серёж»?! Ты буквально привела её с улицы, но театр так не работает. Да, «Стаккато» пока что не закрыли, но если мы будем набирать кого попало, мы превратимся в чёрт знает, что.
— Да я же просто… — попыталась оправдаться Ксюха.
— Ты — не просто, — переключился на неё Серёжа, вокруг которого, кажется, уже собирались молнии. — Ты отвратительно играешь. Ничему не учишься. Никого не слушаешь. Ведёшь себя, как ребёнок. И тебе здесь вообще не место, если на то пошло. Потому что мы все репетируем уже неделю, а всё, что делаешь ты — просто дурачишься и ржёшь!
Повисло тяжёлое молчание, центром которого, кажется, была поникшая Ксюха. Серёжа стоял посреди зала, сжимая и разжимая кулаки. Глядя на его спину, Тамара подумала: неужели он всерьёз разозлился на то, что их «Розалинда» постоянно шутит и смеётся?
— Ну и пожалуйста, — сказала Ксюха тихо.
Отошла к дверям, наспех обулась, накинула на себя куртку и вышла вон, аккуратно прикрыв за собой дверь.
— Ну молодец, Серёжа Селезнёв, — съязвил Костя, сунув руки в карманы и вытянув ноги в красных махровых носках. — Тиран из тебя похлеще, чем из Сталина.
— А ты не согласен?! — спросил Серёжа, обернувшись. — Ладно Колобок, — ну он учится, его можно понять. А эта!.. Шекспир ей, видите ли, «хрень городит»… — он тоже сунул руки в карманы и отошёл к окну, повернувшись ко всем спиной. Сказал, не оборачиваясь: — Ну нельзя же, в конце концов, брать сюда кого попало, у кого нет ни задатков, ни заинтересованности, ни-че-го…
— Если бы она не хотела — она бы не вступала, — сказала Тамара, которой стало неожиданно обидно за Ксюху. — Зря ты так на неё наговорил. Она с самого начала говорила, что играет плохо, а сюда пошла просто чтобы помочь…
— Серёжа в чём-то прав, — сказала Нюра. — Сколько мы с Ксюшей репетируем — она и на роль Розалинды-то совсем не подходит.
— И шумит, и скачет постоянно, — добавила Агата.
Тамара посмотрела на них по очереди.
— Да что вы на неё набросились? Ну да, она плохо пока что играет, но у нас и так людей мало! А Ксюша хорошая, просто… гиперактивная.
— Да это и так видно.
Серёжа повернулся к ним, упёрся ладонями в подоконник и запрыгнул на него. Сказал:
— Виктор Саныч смог бы заставить её работать, как надо. И не просто заставить — она бы сама захотела играть. Чудо был, а не мужик. Он не допускал здесь тунеядцев и тех, кто легкомысленно подходил к ролям. Так что те, кто играл спустя рукава, здесь дольше дня не задерживались. Вот так «Стаккато» и стал одним из лучших. Но если теперь мы просто дурака валяем на сцене — извиняй, ты, Тамара, нас не предупредила…
Тамара вобрала носом воздух, опёрлась на Стикер и встала на ноги.
— Я пойду за ней. И верну. И мы сыграем как надо. Она будет лучшей Розалиндой, которая только может…
Стоило ей приблизиться к двери, как та резко раскрылась. На пороге возникла Света — запыхавшаяся, заснеженная и явно разозлённая.
— Пи***ц!!! — громко сказала она на весь
