Пацаны молчали, тогда снова вылезла Запевалова:
– Я могу всё объяснить, Анна Карловна. История с Волковой здесь совсем ни при чём, вы же знаете, она всё выдумала. А здесь произошло вот что: на прошлой неделе у нас случился инцидент. Расходников очень сильно ударил одну девочку из нашего класса, она даже упала и сознание потеряла…
Родители ахнули:
– Кого он ударил? Какой ужас! Кошмар!
Даже Анна Карловна чуть изменилась в лице.
Запевалова, довольная произведённым эффектом, договорила:
– Мальчишки за неё просто заступились.
– То есть избили? – уточнила директриса.
– Нет, – не моргнув глазом, соврала Запевалова. – Просто заступились. На словах. Ну, может, оскорбили его. Может, пригрозили, чтобы больше девчонок не трогал. Но не более того. Ну а он, видимо, решил показать нам свою силу. Ну и то, что ему плевать на мнение класса. Последнее он, кстати, с самого начала демонстрировал. Было даже так, что он Тамару Ивановну при всех оскорбил, прямо на уроке. Мы за неё заступились, так он и нам гадостей наговорил. Ведь верно, Тамара Ивановна?
Тамару Ивановну последняя фраза Запеваловой явно застала врасплох, но она всё же кивнула.
– Кого он ударил? – спросила директриса.
– Таню Шелестову. Таня, расскажи, как было дело.
Но я сидела неподвижно, словно окаменев. В спину мне кто-то тыкал. Запевалова и Лопырёв шептали: «Давай, вставай, расскажи». Но мне было не до них – Дима, до этого момента ни разу не взглянувший в мою сторону, вдруг посмотрел мне прямо в глаза, и такое в его взгляде я увидела отвращение, что задохнулась от боли.
– Расходников, это правда? Ты ударил Шелестову? – спросила его директриса.
Дима не ответил, только посмотрел на неё с усмешкой, мол, какую ерунду она ещё у него спросит.
От такого неуважения к себе Анна Карловна совсем разошлась. Стала ругать его, корить, что приняла к нам после того, что он устроил в прежней школе, угрожать колонией для несовершеннолетних. Дима – ну хоть бы слово сказал. Так нет же, молчал! Зато на его бабушке прямо лица не было.
Потом уже и родители подключились. Они не просто поддакивали директрисе, а в голос требовали убрать Диму из школы «ради безопасности наших детей».
– Гнать поганца из школы! – предложил Айрамов-старший.
– Да как же я смогу теперь дочь свою в школу отправлять и быть спокойной, когда рядом такой изверг?! – запричитала чья-то мамаша, кажется, Наташки Шошиной.
– В колонию его! Там ему самое место! – выкрикнули сразу несколько взрослых.
Я с ужасом смотрела на эту толпу, готовую с подачи Запеваловой расправиться с человеком. С Димой!
– В общем, мне всё ясно. Товарищи родители, успокойтесь! С решением этого вопроса я затягивать не буду. Завтра же приму меры. Значит, так… – Анна Карловна говорила очень жёстко, категорично.
И тут я не выдержала:
– Стойте! Подождите…
– В чём дело, Шелестова? – строго спросила директриса.
В другой раз мне такого тона хватило бы, чтобы испугаться и замолкнуть, уползти в свою ракушку и больше не высовываться, но не сейчас. Меня словно прорвало. И на Запевалову, которая тут же зашипела мне в спину: «Только попробуй ляпни какую-нибудь ерунду – тебе не жить», я даже внимания не обратила. Хотя и волновалась так, что била дрожь. Однако остановить меня было невозможно.
– Я хочу сказать правду! Он ни в чём не виноват! Он не ударил меня, даже пальцем не тронул. Всё наоборот было. Это мы его били. Одного… всем классом. На прошлой неделе. Подкараулили, а потом избили. Дважды его избили. Ещё потом, на следующий день. Ни за что. Он только Запеваловой нагрубил один раз и всё. И сам, первый, никому ничего плохого не делал. Это всё мы… Это мы его…
Настала гробовая тишина. Все до единого уставились на меня. Их взгляды буквально жгли кожу. Не выдержав, я разревелась и выбежала из класса.
Если честно, то на это собрание, от которого все наши хомячки пришли в неописуемое возбуждение, мне было плевать с самой высокой колокольни. Я считал, что это обычная проформа, чтобы показать, – кому только? – что всё у них по порядку, по правилам. На самом же деле там, за кулисами, они уже приняли решение. И к чему весь этот спектакль, да ещё с таким количеством зрителей, – я не понимал. Только вот бабку жалко. Кто знает, вдруг вся эта мышиная возня станет для неё серьёзным потрясением и она опять сляжет. Однако бабка держалась молодцом, не плакала, не лебезила, как тогда, с Грином. Для себя же я решил – пусть что хотят, то и делают. Ну уйду недоучкой. Не первый и не последний. В конце концов, есть вечерки, лицеи всякие, те, что из бывших техникумов выросли.
Изначально я вообще не хотел идти на это собрание. Уговорила бабка. «Краснеть одна, – сказала, – не хочу». Тут я согласился – действительно, с чего ей-то за меня отдуваться?
Нам отвели «почётное» место – за учительским столом, так сказать, усадили на всеобщее обозрение, отчего бабка ещё сильнее сконфузилась. На нас, как на подопытных кроликов, таращились чужие папки и мамки. Среди них я, кстати, углядел нашу бывшую соседку, мадам Лопырёву. Она как раз не пялилась, наоборот, отводила взгляд. Зато кто хоть чем-то порадовал, так это её сынок, вернее, не сам, а его опухший фейс и беззубый рот. Хорошая работа.
Потом пришла директриса. Начала драматично, но на самом взлёте её подрезал лысый мужик, как я понял, отец боксёра. Ляпнул какую-то глупость, и её понесло. Полчаса, не меньше, она двигала мораль о том, что драться плохо, и только потом перешла к конкретике. Всё, что говорилось, было в общих чертах предсказуемо. Правда, надо отдать должное директрисе, поначалу она не валила всё бездумно на меня одного, а пыталась найти червоточину и в одноклассничках. Впрочем, это «должное» не так уж велико, потому что стоило выскочке открыть рот, и всё – попытка докопаться до истины умерла в зародыше. Директриса сразу же повелась на её пафосные речи, где меня выставили монстром, извергом и мучителем бедных несчастных пацанчиков. Их назвали жертвами, и они скромно потупили глазки. Ни один даже не поморщился. По мне, так пусть уж лучше козлом отпущения делают, чем жертвой назовут.
Навешали на меня всё что можно. Даже припомнили, как я на истории высказался по поводу Столыпина, мол, этим оскорбил весь класс и учителя. Тот случай, когда я Тане нагрубил в спортзале, тоже приплели, опять же, в своей интерпретации: мол, ударил её, даже вырубил. И завертелось. Директриса метала молнии. Предки хомячков тоже вошли в раж. Особенно отец боксёра. Уж и в колонию меня отправили. Я почувствовал, как вздрогнула и напряглась бабка, бедная. За неё, конечно, переживал – наслушается этих воплей, откачивай потом.
И вдруг посреди этого гвалта поднялась Таня и выпалила всё. Без утайки. Как было. Говорит, а саму потряхивает от напряжения. В лице – ни кровинки. Глазища пылают. Я залюбовался просто. Было в ней в этот момент что-то безумно притягательное. Но это так, к слову. Главное же, никто не ожидал, что она выступит с таким заявлением, потому все обомлели. Да я и сам был поражён до самого дна души. Не хочется повторять, какие ей «достоинства» приписывал, какие гадости про неё думал, а она…
И ведь она не просто меня выгородила, а практически бросила себя им на растерзание. Мне даже представить страшно, что с ней теперь сделают эти хомячки во главе с озверевшей выскочкой.
Да, выскочку давно пора переименовать в маньячку, но как-то привык.
Выпалив свою речь, Таня вдруг разрыдалась и опрометью бросилась прочь. Только она ушла или, точнее будет сказать, сбежала, такое началось! Директриса, возвращаю ей должное, насела на Запевалову и прочих:
– Вот это у вас называется «заступились»? Я не оправдываю поступок Расходникова и остаюсь при своём мнении, что все проблемы надо решать цивилизованно, а не как в первобытном обществе – при помощи кулака и дубины. Однако по-человечески понять его могу. А вот вас понять невозможно. Вы вообще люди ли? И всё чаще меня берут сомнения: а вдруг и Волкова на самом деле ничего не выдумывала?
Вскочила чья-то мамашка и раскудахталась:
– Не может быть такого! Это неправда! Я не знаю никакой Волковой и что там с ней произошло, но зато я знаю свою дочь. Она никогда бы не сделала того, в чём её обвиняют. Моя дочь – добрая, чувствительная и нежная девочка. Она… она просто неспособна кому-то сделать больно!
Тут же цепной реакцией отозвались другие родители:
– Моя Наташа, между прочим, тоже. Даже смешно, что её в таких ужасах обвиняют.
– И мой сын неспособен!
– И моя Оля не такая!
Даже Лысый – ему-то куда лезть! – а всё равно стал своего отпрыска выгораживать:
– А мой Марат – вообще боксёр! У них с этим строго. Есть правило: не использовать свои навыки где-либо, кроме ринга. Иначе – гуляй Вася. Тренер не то что выгонит, а еще и пенделей на дорожку отвесит. А их тренер – зверь. Они там у него все по струнке ходят. Так что мой сын даже просто не стал бы рисковать…
