Один ничего не отвечал, но пальцы за его спиной трудились.
— Ну что, будешь молчать? — спросил экзаменатор, улыбаясь. — Спорим, что не будешь?
В его руках Книга Слов распахнулась на первой главе: «Взывания».
Иначе говоря, Имена.
Необходима высшая смелость, чтобы мучить человека, размышлял экзаменатор. Не все обладают ею, немногие призваны. Даже ему, несмотря на бравые речи, никогда не приходилось иметь дело с кем-то, стоящим на лестнице бытия выше лошади с рунной меткой или кучки грязных гоблинов.
А теперь он должен применить Слово к человеку.
От такой мысли его слегка затошнило, но не от страха, понял он, от возбуждения.
Конечно, экзаменатор уже знал, как оно работает. Впервые он увидел его в действии тридцать лет назад, когда был никем. Тогда ему стало плохо: от ненависти твари, ее проклятий и, в конце, когда были проделаны все последние взывания, почти человеческого недоумения в наполненных болью глазах.
Но сейчас его переполняла праведная радость. Настал миг его славы. Для этого его наградили силой, которой магистры тщетно ожидали годами. Он докажет, что достоин ее. Да, даже если ему придется вброд брести через реки из крови чудовищ.
Он начал уверенно читать вслух, и Слово возникало вокруг него.
Зову тебя Один, сын Бёра.
Зову тебя Грим и Ганглари,
Херьян, Хьяльмбери,
Текк, Триди, Тунн, Унн.
Зову тебя Бёльверк, Гримнир, Хельблинди,
Харбард, Свидур, Свидри…
В этот миг терпение Одина лопнуло. Он резко выбросил руку из-за спины и со всей силы швырнул Тюр в экзаменатора. Одновременно он разорвал путы на левой руке и кинул перевернутую Наудр, чтобы сбросить цепи, удерживающие его.
Оружие было маленьким, но нашло цель. Оно пролетело сквозь воздух, проткнуло большой палец экзаменатора, разрезало страницы Хорошей Книги и вонзилось экзаменатору в бок.
Там оно и застряло, к сожалению, недостаточно глубоко, чтобы убить человека, но кровь хлестала так сильно, что на мгновение Один взял верх. Он прыгнул на экзаменатора, рассчитывая более не на чары, а на свои собственные силы, выбил Книгу из его рук и прижал человека к стене кутузки.
Экзаменатор, не будучи воином, заорал: «На помощь!» Один надвинулся на него. Возможно, он даже сумел бы победить, если бы в тот самый миг дверь кутузки не распахнулась и на пороге не возникли трое мужчин.
Во-первых, Одун Бриггс. Во-вторых, Джед Смит. А в-третьих, Нат Парсон с лицом, красным от нечестивого пыла.
Между тем над кутузкой Локи заметил след экзаменатора. Он видел его прежде. Тот был странного зеленоватого цвета, яркого, но какого-то болезненного, и горел, как огонь святого Сепуке.
Еще он увидел пастора с двумя его прихвостнями. Оба были слишком заняты тем, что происходило в кутузке, чтобы обратить внимание на маленькую коричневую птицу, которая приземлилась на изгородь невдалеке. Локи быстро сбросил свое птичье обличье. Взгляд через плечо сказал ему, что Скади отдыхает рядом, тоже одетая лишь в собственную кожу, но уже с рунным хлыстом в руке.
«Приступим, — подумал Локи. — Смерть или слава». Он не был уверен, чего боится больше.
Один увидел, как вошли трое мужчин, инстинктивно бросился в драку — и в тот же миг арбалетная стрела Джеда Смита попала ему в плечо. Она пригвоздила его к стене, и несколько секунд Один был к ней прикован, схватив рукой древко и тщетно пытаясь его выдернуть.
— Экзаменатор!
Нат бросился к лежащему человеку. Экзаменатор был бледен, но в сознании, окровавленными руками он держался за живот. У его ног лежала Хорошая Книга, рассеченная почти пополам мыслью-мечом, которая поразила его.
Он нетерпеливо отмахнулся от пастора.
— Пленник! — выдохнул он.
Нат ощутил укол обиды.
— Он не вырвется, экзаменатор, — уверил он своего гостя.
— Свяжите его! — снова выдохнул экзаменатор, шаря в поисках Книги. — Свяжите его, заткните ему рот кляпом, пока я произношу Слово!
Нат Парсон покосился на него. Вот как, теперь он просит о помощи? Вежливый, как всегда, да, мистер Воздержание? Но не такой невозмутимый с дырой в кишках!
Тем не менее пастор рванулся выполнять приказание, присоединившись к Одуну Бриггсу, который почти дотащил Одина до дальней стены кутузки, в то время как Джед Смит прикрывал его со второй арбалетной стрелой наготове.
Однако это было излишне. У чужака не осталось сил сражаться. Снова связанный, снова с кляпом во рту, он не мог ничего делать, только наблюдать за экзаменатором, который, шатаясь, поднялся на ноги (не без помощи пастора), готовый завершить гимн.
Зову тебя Трор, Атрид, Оски, Вератюр…
Один чувствовал, как Слово настигает его…
Тунд, Видур, Фьёльсвинн, Игг.
Он мучительно задыхался от кляпа, вся его воля боролась с волей Слова. Но его воля пала, его кровь впиталась в утоптанный пол. Один вспомнил, как экзаменатор произнес: «Твое время вышло», и внезапно ощутил — посреди ярости и горя — глубокое и несомненное облегчение.
Что-то явно происходило внутри кутузки. Мэдди видела это — чувствовала — в следах, выхваченных Берканой из морозного ночного воздуха. Она видела две подписи — Скади и Локи, которые приближались с противоположной стороны площади. Те пока не замечали ее, и Мэдди тихо направилась к единственной двери кутузки, держась в широком полумесяце лунной тени, что окаймляла здание.
Прижатая к боку, ее рука начала принимать знакомую форму Хагал, Разрушительницы.
Менее чем в дюжине футов от нее экзаменатор готовился выпустить Слово.
Само по себе Слово совершенно беззвучно.
Нат уже узнал это на холме Красной Лошади. Слово бросают, а не говорят, хотя в большинстве случаев ему предшествует множество стихов и гимнов, должных усилить его мощь.
Взгляд пастора вновь метнулся на Книгу в руках экзаменатора. Книга Слов, впервые отпертая в его присутствии. Список имен на испорченной странице состоял из девяти строк и оказывал поразительное воздействие на пленника. Свирепо глядя, чужак валялся на полу кутузки, его единственный глаз дерзко сверкал, рунная метка на лице горела неестественным пламенем.
Экзаменатор тоже выглядел истощенным, его руки слепо теребили открытую Книгу.
— Давайте я подержу, — предложил Нат и потянулся к ней.
Экзаменатор не возразил, он отдал Книгу в руки пастора, похоже, даже не услышав его слов.
— Теперь отвечай мне. — Голос экзаменатора был хриплым от напряжения. Его глаза сверлили пленника, его окровавленные руки дрожали. — Скажи мне вот что, и скажи истинно. Где сейчас асы? Где они прячутся? Сколько их? Каково их оружие? Их планы?
Один огрызнулся сквозь кляп.
— Я спросил, где они?
Один скорчился и покачал головой.
Нат Парсон задумался, как экзаменатор надеется выбить хоть какое-нибудь признание из человека, столь надежно лишенного речи.
— Может, если я выну кляп, экзаменатор…
— Заткнись, дурак, и держись подальше!
Нат подскочил как ужаленный.
— Экзаменатор, я вынужден возразить…
Но экзаменатор не слушал. Сузив глаза, точно человек, который почти, но не совсем схватил то, что искал, он наклонился вперед, Слово беззвучно прозвенело в воздухе.
По всей деревне шерсть на загривках у животных стала дыбом, дверцы шкафов распахнулись, спящие перешли из одних неприятных снов в другие.
— Где сейчас асы? — снова прошипел экзаменатор и сложил указательный и большой пальцы в странный знак.
Теперь пастор не сомневался, что видит некий цветной свет, который окутывает пленника и экзаменатора, как маслянистый дым. Ленивыми кольцами он клубился вокруг них, руками экзаменатор теребил и взбивал пылающий воздух, как ткачиха, чешущая шелк.
Но это еще не все, думал пастор. В цветах содержались слова. Он почти слышал их: слова, порхающие, точно мотыльки в кувшине. Ни звука не исходило от пленника на полу, и все же экзаменатор словно заставил его говорить.
С растущим возбуждением Нат осознал, что то, что он принял за цвета и огни, на самом деле было мыслями, вытянутыми прямо из сознания чужака.
Конечно, Нат прекрасно понимал, что ему вообще не положено что-либо видеть. Тайны Ордена ревностно оберегались, потому-то и была заперта Книга Слов. Честно говоря, он сознавал свой долг: отойти назад, да подальше, опустить глаза и не мешать экзаменатору вести допрос.
Но Нат был честолюбив. Мысль о Слове — бывшем столь близко, что он почти мог коснуться его, — затмила и осторожность, и чувство долга. Напротив, он подошел ближе и сделал тот самый странный знак, который подсмотрел у экзаменатора, — и в тот же миг истинное зрение окутало его, закружило в водовороте цветов и подписей.