…На экране локатора совсем рядом медленно скользили две световые точки. Одна из них — передняя — шла левее оси посадочной полосы, зато вторая — задняя — следовала точно.
Руководитель полётов и Диспетчер посадки не отрывали глаз от светоплана, чтобы не допустить опасного сближения самолётов. Сегодня им приходилось заводить их на посадку при множестве нарушений, но иного выхода не было.
— Высота — пятьсот восемьдесят… Полоса оправа — пятьдесят… Курс не уменьшать!
Пилоты «грузовика» уже не замечали, что в их кабине вой и свист урагана. Сейчас они сбросили с себя «утепление», ранее предложенное Бортрадистом, не думая о простуде и прочих мелочах. Они летели буквально в облаках. Главное — дистанция и интервал. Чтобы не столкнуться со своей «путеводной звездой» и не потерять её.
Пилотирование — это наука, но радиозаход на посадку (на исправном самолёте, в одиночку) — искусство; как же назвать то, что делал сейчас экипаж «грузовика», лишённый не только радиокомпасов, но и части пилотажных приборов и впервые заходящий в паре?..
В хорошую погоду лётчик и без приборов, по линии горизонта, сохраняет нормальное положение самолёта (не кренясь, не задирая и не опуская нос машины). Но стоит самолёту войти в облака, как пилоту начинает казаться, что он то летит с креном, то теряет или набирает высоту. И нет такого человека, который смог бы лететь в облаках без приборов!
Даже птицы летают визуально и, случайно попав в облачность, вываливаются из неё как попало, горохом…
Впервые в своей практике пилоты «грузовика» должны были заставить себя не смотреть на приборы. Смотреть надо было — в оба! — только на самолёт Ан-10 № 11203, заводивший их на посадку. Только по нему мгновенно определять положение своей машины, только ему верить и подавлять собственные ложные и потому опасные ощущения.
Вот почему этот заход на посадку был тяжелейшим испытанием.
— Высота — триста метров… — чётко говорили с земли. — Полоса справа — сорок. Уменьшить двести третьему курс на два градуса. Высота — двести шестьдесят… Доложите о выходе на визуальный полёт…
— Вас вижу! — хрипло произнёс Павел, не узнавая своего голоса. Полоса, словно новогодняя ёлка, украшенная красными, зелёными и белыми огнями, была перед ними!
— Отлично. Проверьте готовность к посадке.
— Я, двести третий, ухожу на второй круг.
— Двести третьему разрешаю уход на второй круг. Спасибо!
— Спасибо, товарищ Командир, — успел сказать и Павел. — К посадке готов…
— Вас вижу, посадку разрешаю, — ответил РП. — Двести третий, садитесь за ним…
«Скорая помощь» увезла Штурмана. К «грузовику» от двести третьего подходил Командир подразделения. Павел кинулся к трапу, за ним остальные. Последним вышел Второй пилот.
Павел коротко отрапортовал. Командир подразделения поздоровался с экипажем и предложил осмотреть самолёт. Картина их глазам предстала нерадостная.
Если бы Павлу приказали сейчас лететь на этом «грузовике»— он ни за что бы не решился! Нос самолёта наполовину обрублен, а внизу, вдоль всего фюзеляжа, зиял пролом шириной в тридцать-сорок сантиметров. Под полом полуразрушенной пилотской кабины застряли куски дерева…
— Срезали столб, — грустно сказал Командир подразделения перед уходом. — Поклонитесь главному конструктору Антонову: это же летающий танк! Выдержал… Ну что ж, отдыхайте.
И тогда Бортрадист подошёл к повреждённому фюзеляжу вплотную. Он глянул на разрушения в самолёте, слабо взмахнул рукой и, закрыв глаза, мягко прислонился к Бортмеханику.
— Хорошо, что ты не мог выйти и увидеть это в полёте, — философски заметил Бортмеханик. — Отдохни малость, а я гляну, можно ли отремонтировать наш аэроплан…
Их поместили в разных номерах гостиницы, но они тут же собрались у командира корабля.
— Так что же всё-таки произошло? — опросил Павел.
— Наверное, где-то я дал маху, — вздохнул Второй пилот.
— Почему ты? — удивился Павел.
— Моя обязанность — в сложных условиях пилотировать строго по приборам, — уклончиво пояснил Второй пилот. — Я же — «кибернетика».
— А я — командир, — возразил Павел. — Следовательно, виноват я.
— Ты отвечаешь. Это иное дело. А первопричиной мог оказаться я.
— Постойте, — вмешался Бортрадист, — а что всё-таки произошло? Начнём вспоминать… Контрольную карту перед взлётом мы прочитали полностью. Так?
— Да, — подумав, ответил Бортмеханик.
— Полностью, — подтвердил и Второй пилот.
И Павел кивнул.
— Поехали дальше.
Они вспоминали злосчастный взлёт метр за метром.
— Заколдованный круг! — волновался Бортрадист.
— Надо уснуть, — решил Павел. — Так у нас ничего не получится. Отбой!
Комиссия расположилась в свободных номерах, заняв половину второго этажа гостиницы. Самолёт тщательно изучали инженеры из базового аэропорта и Краснограда вместе с представителем конструкторского бюро.
В номере Председателя комиссии шёл сбор необходимых документов. Непрестанно трещали два телефона. Сам Председатель вызывал по очереди членов экипажа.
Командир корабля — основная фигура в Аэрофлоте. Он отвечает за всё, что происходит в самолёте и с самим самолётом.
Павел Шувалов показал:
— Подготовка к полёту проводилась нормально. Погода соответствовала необходимым требованиям. Самочувствие экипажа — хорошее. Контрольную карту перед взлётом прочитали полностью. Матчасть на всём протяжении взлета работала без замечаний. После перехода в набор, на высоте восемь-десять метров я дал команду убрать шасси. Войдя в облака, скомандовал выключить и убрать фары. В момент выключения фар снаружи что-то блеснуло, чуть справа от меня. Немного ударило по глазам, я ничего не видел, но, думаю, — недолго. Когда зрение вернулось, авиагоризонт показывал большой угол набора, и я слегка отжал штурвал управления от себя. Потом услышал Штурмана: «Командир, высота!..» Взял штурвал на себя. Затем — удар о столб (теперь это уже установлено), и мы вновь перешли в набор высоты… Думаю, что где-то я допустил ошибку, но не знаю, какую именно…
Второй пилот — верный помощник командира корабля. В сложных условиях он пилотирует только по приборам, превращаясь как бы в живой автопилот.
Он показал:
— Подготовка к вылету велась поэтапно и без нарушений. Контрольную карту прочитали полностью. Взлетели нормально. В момент выключения фар что-то блеснуло снаружи, с левой стороны. Штурман крикнул: «Высота!», и я тоже взял штурвал на себя. Затем удар о столб… Думаю, что где-то я допустил ошибку в пилотировании…
Бортмеханик — это хозяин самолёта. Он отвечает за исправность материальной части перед вылетом, правильность её эксплуатации в рейсе и делает всё возможное для нормальной работы техники в полёте.
Он показал:
— Подготовил самолёт к вылету. Доложил Командиру корабля о готовности, заправке горючим, маслом… Контрольную карту перед взлётом прочли полностью. Взлетели нормально. Шасси убралось хорошо. В момент выключения фар что-то блеснуло снаружи, прямо перед носом самолёта… Затем — удар о столб. Все приказания Командира корабля выполнял немедленно и точно. Ненужных, лишних, команд с его стороны не было…
Штурман в авиации — это «аристократ». Он работает карандашом, резинкой и счётной линейкой… Он сидит в самом носу почти на всех типах современных самолётов. «Он раньше всех отрывается от земли, ибо сперва поднимается нос самолёта, и потому прежде остальных членов экипажа налётывает норму на пенсию по выслуге лет», — шутят в Аэрофлоте. Штурмана ещё называют «Встречающий рассвет»— ведь его первого ласкают солнечные лучи.
Штурман «грузовика» рассказал Председателю комиссии в больничной палате (в присутствии лечащего врача): — Всё шло по инструкции… Взлетели нормально. На семидесяти метрах вошли в облака. Вспышки света снаружи я не видел… Нет, видел, конечно, но подумал, что это сперва фары начали убираться, а потом их выключили. Так иногда делают. Тогда лучи света скользят вниз, и может создаться впечатление вспышки, если видишь их краем глаза… Потом внизу показался красный заградительный огонь, и я понял, что это мачта ближней приводной радиостанции, с обратным курсом. Но я не должен был её видеть! Значит, мы почему-то теряли высоту. Я крикнул… Теперь вспомнил точнее. Мачта ближнего привода прошла совсем подо мной — я смотрел на неё и радовался, что не задели. После — удар… Провал в памяти… Что? Да, пожалуй, всё… Вот только… Нет, не записывайте: мне просто показался шум сбоку, выше меня… Точно не скажу, где… Возможно, в районе приборной доски…
