Хёрбе представил себе, как удивятся Дитрих Корешок, Кайль Хромоножка и особенно этот трусишка Лойбнер! Да и Сефф Ворчун, наверное, не станет ворчать, когда увидит Хёрбе целым и невредимым.
«Где ты пропадал, Хёрбе?» — спросят они.
«Да так, прогулялся немного по Дальнему лесу».
«По страшному?!»
Вот уж поистине разинут рты его уважаемые соседи! Ха-ха!
Хёрбе так размечтался, что и вовсе забыл о Плампаче. Он уже твердо верил, что ему повезет. В конце концов, и в мрачном Дальнем лесу гному может улыбнуться счастье.
С ближних холмов и пригорков в Вороний ручей стекались мелкие ручейки. И Вороний ручей становился все шире. Сильное течение волокло шляпу все быстрее и быстрее. Черные деревья уже мелькали, словно привидения.
Хёрбе это только радовало. Чем скорее он минует страшный незнакомый лес, тем лучше. Гном немного приободрился. Ему даже начинало нравиться его неожиданное плавание. В конце концов, что ему какой-то там Плампач! Вот-вот и лес кончится. Уже и черные деревья стали реже, и солнышко начало проглядывать и ронять яркие блики на черную воду Вороньего ручья.
Берег понемногу из рыхлого, заболоченного становился каменистым. Все чаще посреди ручья попадались огромные валуны, и вода вокруг них весело бурлила. Хёрбе начал напевать негромко песенку:
Как прекрасен этот мир,
Как чудесно жить на свете!
Мне сквозь листья, словно сыр,
Солнце ут…
И вдруг!.. Хёрбе даже ахнуть не успел. Его подбросило, вырвало из шляпы, несколько раз перевернуло в воздухе и — плюх! — швырнуло в холодную воду. Шляпа наскочила на громадный валун.
Вода. Вода. Черная, бурлящая, ревущая, пенящаяся, клокочущая ледяная вода. И ничего больше.
Хёрбе, как беспомощную щепку, завертел водоворот. Его кружило, затягивало. Он уже ничего не соображал. Не мог понять — где низ, где верх, где голова, где ноги. Хотел вдохнуть воздух, а нахлебался противной воды.
Все мелькало перед глазами. Вода захлестывала. Он то окунался с головой, то выскакивал, как пробка, на поверхность. Только вдохнул — и опять под воду. Вниз-вверх, вниз-вверх! Голова шла кругом. Когда он очередной раз показался на поверхности, то уже не соображал ничего и не мог даже вдохнуть спасительного воздуха. Все! Конец!
И тут кто-то крепко ухватил его за ворот. Ловко и быстро потянул вверх. Спасение? Но Хёрбе испугался еще больше: Плампач! Из огня да в полымя?
От безумного страха Хёрбе совсем обессилел, он и не сопротивлялся. Его приподняли в воздухе и опустили на что-то мягкое и сухое. И больше он ничего не помнил. И ничего не чувствовал. Даже страха. Его объяла тишина. Непроницаемая, черная, как страшный лес, тишина.
Кто ты, собственно говоря
Тишина и чернота. Все исчезло на минуту. Потом постепенно чернота стала светлеть. Так бывает, если в чернила добавить воды. Затем что-то зашумело. Где это шумит? В голове или вокруг? Хёрбе шевельнулся. Болела голова. Ломило спину. Руки-ноги были как переломанные. Где он? Что случилось? Хёрбе осторожно приоткрыл дрожащие веки. Опасливо повел глазами по сторонам.
Он сидел на куче палых листьев, прислонившись спиной к стволу дерева, на берегу Вороньего ручья. Вода по-прежнему шумела и бурлила. Ручей обрывался куда-то вниз, и пенистая струя водопадом ухала со скалы. У Хёрбе снова закружилась голова. Вот что его ожидало! Вот откуда его вытянула чья-то рука.
И тут он окончательно все вспомнил. Его вытащил из воды Плампач. Спас для того, чтобы проглотить!
Хёрбе осторожно повернул голову и увидел Плампача. Тот сидел на камне в каких-нибудь шести гномьих шагах и, не отрываясь, смотрел на Хёрбе маленькими веселыми глазками. Не очень-то они были похожи на кровожадные глаза Плампача. Притворяется, что ли? Но если Плампач притворялся, то, наверное, он был замечательным притворяльщиком. Потому что ему даже удалось стать немного похожим на гнома — лицом и ростом. Вот только он был хвостатым и покрыт с ног до головы шерстью. Хёрбе от удивления помотал головой и протер глаза.
— Привет! — крикнул хвостатый тонким квакающим голоском.
— Я уж думал, что ты не оживешь.
— И я думал. А ты кто такой?
— Лучше скажи, кто ты?
— Я первый спросил!
— А я тебя из воды вытащил. Без меня ты бы уж давно тю-тю!
— Как это «тю-тю»?
— Мертвенький был бы, вот как! Хёрбе поморщился.
— Ладно, — сказал он, — я Хёрбе Большая Шляпа. А ты?
— Догадайся!
— «Плампач», — хотел было сказать Хёрбе, но сдержался.
— Я Цвоттель, — сказал хвостатый. — Слышал? Леший Цвоттель. А ты тоже леший? Тогда где твой хвост? В ручье потерял? Хи-хи!
— Я гном, — гордо ответил Хёрбе. — Гном.
— Кто-о? — Леший Цвоттель даже руку к уху приложил.
— Гном я, гномик.
— Ягненок? А почему же ты не блеешь?
— Я — г-н-о-м, — терпеливо повторил Хёрбе.
— Гром? А почему же не гремишь?
— Не гррром, а гннном! — рассердился Хёрбе.
— Так тебя зовут Окном? А может быть, Дверью? Тогда поскрипи немного. Хи-хи-хи!
Да этот лохматый Цвоттель над ним просто издевается! Хёрбе так разозлился, что забыл все свои страхи и невзгоды.
— Эй, ты! — крикнул он. — Я не посмотрю на то, что ты спас меня!
Леший Цвоттель примирительно повертел хвостом.
— Не обижайся. Пошутить уж нельзя? На то я и леший, чтобы дурачиться, молоть чушь, нести чепуху, голову морочить да глаза отводить. А тебе, я вижу, не до шуток. Испугался?
— Еще бы! Я думал, меня Плампач сцапал.
Леший Цвоттель просто зашелся от смеха. Хвост его мелко подрагивал, а лапки весело дергались. Он хохотал до слез.
— Плампач! Ох, уморил, Плампач! Плам-ха-ха-ха-пач! Плам-ха-ха-ха-пач! Ты где находишься?
— В Дальнем лесу.
— Ну вот. А ты говоришь — Плампач.
— Так он как раз в этом лесу и живет.
— Ну, сморозил! Ну, насмешил! Да сроду здесь Плампача не бывало! Уж мне-то поверь, я знаю. Клянусь своим хвостом!
Леший Цвоттель просто качался от хохота. Он закатывал глаза и всхлипывал. Можно было подумать, что Хёрбе рассмешил его на всю жизнь.
— Плампач! Ужасный Плампач здесь! А-ха-ха-ха! Да он бы давно меня проглотил и кончика хвоста не оставил. Ох, уморил! А говоришь, шутить не любишь. Плампач здесь? Нет его, нет и никогда не было!
— Правда?
— Чистая правда! Не будь я Цвоттелем!
— Значит, я зря боялся!
— Не зря. Лучше девять раз отбояться, чем один раз быть съеденным. Но есть-то тебя здесь некому. Ха-ха!
Хёрбе тоже стали смешны все его страхи, и он весело расхохотался. Они похохотали вместе с Цвоттелем в свое удовольствие. У Хёрбе отлегло от сердца, и тогда он заметил, что промок до нитки.
— Давай посушимся на солнышке, — сказал Цвоттель. — Пока оно есть. В нашем лесу это нечасто случается.
Цвоттель разлегся на солнышке подсушить свою шерсть. Хёрбе пришлось снимать мокрые штаны и куртку. Он растянулся рядом с лешим и с завистью подумал: «Хорошо быть всегда в собственной шкуре! Не надо заботиться об одежде».
Они полежали молча, а потом Цвоттель лениво спросил:
— Слушай, Хёрбе, я тебя что-то в нашем лесу не видал. Ты откуда явился?
— Я-то? С того берега Вороньего пруда. Из Ближнего леса.
— Что-о-о? — Цвоттель даже подскочил. — Откуда? Врешь.
— Зачем мне врать? — обиделся Хёрбе. — Что тут особенного?
Леший вытаращил глаза:
— Особенного? Ничего особенного? Да в том лесу как раз и живет Плампач!
— Ты спятил, Цвоттель! Кто тебе сказал такую глупость?
— Никто не сказал. Да что мы тут, все дураки? Знаем.
— Откуда это вы все тут всё знаете?
— Знаем, и все!
— Да нам, гномам, лучше знать. Это же наш лес! Мы там живем! Цвоттель наморщил лоб и поскреб лохматый затылок.
— Странно. Ты уверен, что у вас Плампача нет?
— Слово гнома!
Цвоттель задумался снова, почесал в затылке, пожевал кончик хвоста.
— Забавно. Плампача нет в Ближнем лесу. Не живет он и в Дальнем лесу. Ответь тогда, гном, где он живет?
— Не знаю. Может быть, где-то в другом месте?
Цвоттель вскочил и стал ходить вокруг большого замшелого камня. Он сделал несколько кругов, прежде чем остановился и сказал:
— А вдруг вообще никакого Плампача нет? Ни здесь, ни там. Нигде!
— Кто его знает, — ответил Хёрбе. — В мире часто случается, что боятся как раз того, чего нет.
— И то верно, — согласился Цвоттель, — но нам-то бояться нечего. Если Плампача нет ни здесь, ни там, то нас никто не съест. А это главное. Не будь я леший Цвоттель!
Надо вам сказать, что шляпа гнома, если она сделана добротно, сидит на голове как приклеенная. Пусть даже хозяина ее затянет в водоворот и несколько раз перевернет под водой. Шляпа и не шелохнется, словно она часть головы. И, конечно же, все, что под ней спрятано, останется сухим. Нижняя шляпа Хёрбе сидела так плотно, будто он в ней родился. И на клетчатый узелок с хлебом не попало ни капли воды.
