построить что-то подходящее для ответа. Словно кирпичики мысли разлетелись по всей голове при виде громадной зверюги ‒ Дашки.
— Живот, нет, нет! ― выкрикнул он, ― Голова! Да. Нет! Всё сразу… ― договорил он и тут же понял, что сказал полнейшую околесицу.
— Да как ты смеешь врать мне наглым образом?! Свин! ― гаркнула она на всю улицу.
— Я… Я-яя-я. ― волнительно заблеял он в ответ.
— Где еда?! ― схватила Алёшу за горло.
— Ма-ма. Ед… д-да. ― продолжал мычать он, когда Карамельникова затрясла его, требуя внятного ответа.
Ручонки мальчика окончательно разжимаются, и на виду у Дашки появляются банка мёда и кулёк конфет. Описать всю забавность происходящего во всём его существе не получится. Это нужно видеть! Наступило нелепое молчание. Карамельникова, вроде, и хочет наорать на Алёшу, но тут же её манят сладости, останавливая все порывы гнева. Грустилов же боится посмотреть на Дашу, но сам, щурясь правым глазом, подглядывает за происходящим. Умора! Хоть картину пиши.
Алёшенька Грустилов подрывается с места, роняя банку мёда на землю, и уносится в противоположную сторону от дома Карамельниковых. Но вот несчастье… Когда мальчишка только привстал, и банка с треском рухнула с его колен, Даша машинально, видя сладкую массу, которую она могла с огромным удовольствием слопать, бессмысленно растёкшейся на земле, своей массивной рукой шлёпает по хрупкому, хиленькому, худенькому плечику Алёши.
— Стоять! ― крикнула она на всю улицу в спину убегающего Грустилова.
Карамельникова агрессивно топнула своей мясистой ногой, нахмурив брови, строго пробормотала что-то невнятное и, схватив кулёк ирисок, тяжело пошагала, точно перегруженная баржа, домой.
Прошла неделя. Василий Антонович Карамельников, опасаясь своей прожорливой дочери, стал предпринимать радикальные меры, которые, как он считал, помогут ей отучиться от обжорства, похудеть и стать идеальной девушкой. Вдобавок ко всему ему надоело бегать да покупать еду, которая не может продержаться и пяти минут из-за Даши.
И вы зададитесь вопросом: что же он такого сделал? В чём же секрет «идеальной девушки»? Ну что ж… Он запер свою дочь дома на амбарный замок, оставив без пропитания. Карамельников также предусмотрел то, что его бесцеремонная доченька может снести оконную раму и выйти через неё, а потому заколотил все окна досками. А сам тем временем собрался пожить у Грустиловых, Анастасия была совершенно не против. Высшая логика! Не поспоришь…
У Алёшеньки Грустилова вылез на всю спинку синяк после удара Даши, и он ещё сильнее упал в отчаяние. Мать, узнав, что побои нанесены дочерью Карамельникова, лишь сказала сыну: «Потерпишь!» Но когда он узнал от Василия, что тот закрыл Дашку в доме, то на душе его стало чуть легче.
До ужаса похожие друг на друга дни шли вперёд. Анастасия Ивановна суетливо бегала за Василием Антоновичем, как за ребёнком, кормила пять раз в день, баюкала, и всё чтобы у того даже мысли не появилось перестать обеспечивать её. Женщине так жилось проще. А что? Работать не нужно, деньги всегда есть… Просто холишь, лелеешь мужичка и всё. Любовных чувств-то у неё к нему практически и не было, всё это делалось только ради собственной выгоды.
И вот однажды Карамельников решил сходить да проведать свою дочь. Наивный и самолюбивый Василий Антонович идёт и по дороге к дому размышляет: «Ох! Вот это я ловко придумал, конечно. Сейчас как открою дверь… А там… Прынцесса, нет. Дюймовочка! Да, точно. Все потом скажут «Вот! Тра-та-та, наш глава Антонович вон как умён-то! Не зря его выбрали! Герой, гений! Браво!». Ну, умник, ай да умник, Василий!»
Он шагал и с каждым пройденным метром всё сильнее в мыслях уже заранее ликовал от представляемого ему результата его методики по спасению дочери. Воображал, как все вокруг будут молить его рассказать сей секрет похудения. Думал, как будет брать за это деньги, как в будущем озолотится, купит дом в столице и будет жить припеваючи, совершенно не работая. Он просто тонул в сладчайших своих мечтаниях.
«Сейчас как похудеет Дашулька, да и замуж её сразу отдавать надо», ‒ говорил он себе под нос. Потом будто какое-то странное озарение пришло ему в голову. Оно побродило, побродило у него в черепе и после породило необыкновенную идею. «А почему бы и не посватать дочку-то, так сказать… заранее!» ‒ размыслил Василий, и тут же повернул в другую сторону от своего дома. Эх, Василий Антонович… Вы точно маленький ребёнок со своими навязчивыми замыслами…
На самом деле Карамельников думал об этом ещё давно, но мысли эти вдруг растворялись, когда он глубоко рассматривал многочисленные складки живота своей дочки, растягивающие до рвения майку. «Но сейчас всё будет иначе», ‒ уверял себя он. На примете у него была богатая семья Жабадушевых, к которой он и направился. «Но ведь не за нищих выдавать Дашульку-то, её достойны только мужчины при деньгах!» ‒ рассуждал Василий. Идёт и представляет свою дочурку в свадебном платьице, кружащуюся в танце с будущим мужем, Толей. Мечтать невредно, как говорится…
Дом Жабадушевых видно с любой точки села. Его кирпичные стены ярко отражают солнечный свет. Три этажа величественно возвышают его над всеми другими домишками вокруг.
Василий Антонович поднялся на крыльцо, подтянул свой галстук, вытер подошвы своих туфель о красный коврик под дверью и незамедлительно позвонил в дверной звонок, при этом громко приговаривая: «Тук-тук! Есть кто дома?»
Дверь отворяется, и в щели показывается чья-то постная, недовольная морда.
— Ах, Николай Петрович! Здравствуйте, здравствуйте! ― выдавливая из себя радость, первый поздоровался Карамельников.
— День добрый, Василий Антоныч, ― проворчал хозяин.
Николай Петрович Жабадушев ‒ пятидесятилетний мужчина полного телосложения, с лысой головой, на макушке которой виднеются три несчастных волоска. Носит очки. Одевается в строгие деловые костюмы, совершенно неподходящие ему. Народ прозвал его «Пёс с бешенством», а всё потому, что даже из-за неприметного пустяка Николай может начать ворчать, злиться и даже впадать в гнев, страшно представить, что с ним происходит, когда случается что-то по-настоящему серьёзное. Между его густыми бровями сильно выделяется морщина, появившаяся, по-видимому, из-за того, что её владелец часто гневается.
— Чего вам надо? ― грубо спросил Жабадушев, придерживая полуоткрывшуюся дверь.
Василий Антонович сначала было удивился такой гостеприимности, но после сделал глупую широкую улыбку и начал:
— Я к вам по очень интересному делу, Николай Петрович, ― сказал Карамельников, ― Могу ли я…
— Ой! Здравствуйте, дорогой Василий! ― послышалось из-за спины ворчливого мужчины.
Это была Алла Фёдоровна Жабадушева ‒ тридцативосьмилетняя супруга Николая, по девичьей фамилии ‒ «Нескупенко». Все вокруг её знают, как очень щедрую, великодушную женщину с ласковым голосом и изумрудными глазами. На ней висел поверх белого сарафана розовенький фартучек
