Четвёртый «А» переглянулся.
Это предложение ни у кого не вызвало категорического протеста.
Директор школы Вадим Григорьевич был человеком необыкновенным.
Любил всё новое, прогрессивное, неожиданное. И смело, как говорится, воплощал всё это в жизнь.
Школа у них была особенная — последнее слово науки и техники. Классы покрашены во все цвета радуги. Те, что окнами выходят на юг, — в так называемые холодные тона: синий, голубой. А те, что на север, — в тёплые: жёлтый, красный, оранжевый. Коридоры были голубые. Учёные ведь считают, что когда дети выходят из красного класса в голубой коридор, это создаёт у них смену впечатлений и психологически успокаивает.
Столовая была апельсиновая. Апельсиновый цвет, оказывается, больше всего возбуждает аппетит.
Сам Вадим Григорьевич тоже очень тонко, как говорится, использовал цветовую гамму. Глаза у него были голубые, и в весенне-летний сезон он носил голубые костюмы, отчего седина его приобретала явный голубой оттенок. (Правда, Люська Заречняк утверждала, что когда директор надевает голубой костюм, то специально моет в тот день голову подсинивающим шампунем «Фантазия». Но это, конечно, враки.) Во всяком случае, на директора приятно было смотреть. Особенно когда он улыбался. У Вадима Григорьевича была ослепительная, лучезарная улыбка, и когда в своём голубом костюме он ещё и улыбался, то казалось, что с безоблачного неба сияет ясное солнце. Но Вадим Григорьевич улыбается не всегда и не всем. Нарушителям дисциплины и двоечникам Вадим Григорьевич не улыбается никогда. Он улыбается только отличникам и активистам, которые "поддерживают его прогрессивные идеи, направленные на усовершенствование учебного процесса", как говорит завуч Вера Яковлевна. А идей у Вадима Григорьевича множество, потому что "энергии у него (как говорит опять же таки Вера Яковлевна) не меньше, чем у атомной электростанции".
Всё время Вадим Григорьевич был в хлопотах. То он строил школьный бассейн, то организовывал школьную Третьяковку, то закладывал школьный фруктовый сад… А главное, всё время неусыпно следил, чтобы уроки учителя проводили творчески, с огоньком, с фантазией — на основе, так сказать, последних достижений педагогической науки. Время от времени Вадим Григорьевич без предупреждения появлялся в каком-нибудь классе. Несколько минут сидел на задней парте тихо, слушал урок. Потом с очаровательной своей улыбкой начинал понемногу вмешиваться и незаметно, уважая самолюбие и достоинство учителя, поворачивал урок в неожиданно интересную сторону, да так, что ученики сидели раскрыв рты и слушали как заворожённые.
Что и говорить, талантливый был педагог Вадим Григорьевич. И от него всегда можно было ожидать каких-нибудь неожиданностей. Но доказать тогда ничего никто не мог. Так тайна пятёрки с хвостиком и осталась тайной. Даже больше. Потом она стала ещё загадочнее. Потому что пятёрка с хвостиком была первой, но не последней. Однако наберитесь, друзья мои, терпения. Об этом речь ещё впереди.
А сейчас давайте вернёмся к нашему пионерскому активу, который окружил предпоследнюю возле окна парту, где сидит Кум Цыбуля, и, глядя ему прямо в глаза, спрашивает:
— Ты?! Или не ты?!
— Клянусь!.. Да вы что?! Неужели вы думаете, я бы скрывал, если бы сдал деньги в милицию? Никогда! Я же вообще не умею ничего скрывать. К сожалению… — Кум Цыбуля улыбнулся.
Это была правда. Ничего скрывать Кум Цыбуля таки не умел. У него всегда всё было написано на лице.
— А кто? Как ты думаешь? — вздохнула Шурочка.
Кум Цыбуля пожал плечами, потом обвёл взглядом класс:
— А может… может, Ромка?
— Ромка?
— А что? Вы же помните… в День Победы…
Этот странный Ромка Лещенко
Если вы скажете, что самая большая для вас в жизни радость — мыть посуду, особенно жирные кастрюли, что вы готовы в любую минуту променять игру в футбол, в горелки, во что угодно на мытьё посуды, чтобы только поскрести пригоревшее дно, я вам, извините, не поверю.
Не могу я поверить, что нормальный здоровый человек может искренне увлекаться таким, мягко говоря, неувлекательным делом. И никогда не думал я, что существуют на Земле такие люди.
И вдруг…
Учёные доказали, что самые болтливые в мире — это дети от пяти до десяти лет. За день они произносят в среднем по четырнадцать тысяч слов.
Впрочем, Люська Заречняк произносит не четырнадцать, а все пятьдесят тысяч слов. Если не больше.
"Ой, вы знаете, вы знаете!.. — выкрикивает она с самого утра, едва переступив порог класса. — Представляете, представляете?.. Ужас!"
И начинает, как из пулемёта, выдавать информацию. О том, что у какой-то девочки в троллейбусе развязался шнурок, что вчера в магазин «Кулинария» на Крещатике залетел воробей и не мог вылететь, что у какой-то тёти Муси из пятнадцатой квартиры сбежало молоко, что…
Перечислить всё просто невозможно. И всё это у Люськи было одинаковым «ужасом». Представляете?
Так вот, эта самая Люська Заречняк первая принесла известие о том, что Ромка Лещенко увлекается мытьём посуды.
Не просто моет, а увлекается.
— Представляете, окна ихней кухни выходят как раз под наш балкон. Они на втором этаже, а мы на третьем. Вы не думайте, я совсем не подглядываю. Очень мне надо! Я вообще никогда не подглядываю. Подглядывать очень некрасиво. Подглядывают только невоспитанные, бессовестные люди. Терпеть не могу, когда подглядывают. Но когда тебе что-то само лезет в глаза, не будешь же ты отворачиваться. Правильно?.. Так вот, я уже давно заметила, что Ромка часто стоит возле мойки и моет посуду. У них мойка за плитой в глубине кухни. Если немного перевеситься через перила, прекрасно видно. Ну, думаю, моет, пусть себе моет. Маме, наверное, помогает, мама просила, мало ли что Я тоже иногда мою, если попросят. Надо же дома помогать. Правильно?.. А вчера вдруг слышу мама его: "Ромочка! Да оставь ты уже эти кастрюли, я сама. Беги погуляй. Ребята уже дважды тебя звали в футбол играть". — "Перебьются! — говорит. Подождёт футбол". — "Ну что ты скажешь! — всплеснула мама руками. — Вдруг ни с того ни с сего увлёкся мытьём посуды. Сынок! Да что с тобой, в самом деле?" — "А что? — улыбается. — А если мне нравится. Не может быть такого хобби, что ли?"
Представляете? Ужас!
Гришка Гонобобель сразу весело загорланил:
— Га-га! Здорово! Кастрюльщик Лещенко! Га-га! Мойщик-помойщик! Хобби-бобби! Га-га!
Но Шурочка Горобенко, самая рассудительная и положительная в классе, на Гонобобеля сразу шикнула:
— Молчи! Ты в жизни, наверное, ложки за собой не вымыл. Чего зубы скалишь? Нечего смеяться… Но факт интересный. Я сама хоть и мою всегда посуду, но чтобы увлекаться… Надо с ним поговорить.
Ромка Лещенко не был такой крикливый, как Гришка Гонобобель, но и не был такой тихоня, как Антоша Дудкин.
Ромка был обыкновенный себе, нормальный хлопец. Среднестатистический, как сказал бы отец Шурочки, доктор экономических наук Иван Семёнович Горобенко. Когда в классе был шум, Ромка шумел. Когда в классе была тишина, Ромка сидел тихо. Были у него и пятёрки, но были и тройки, а иногда даже двойки (хотя и редко). Мог Ромка дёрнуть какую-нибудь девчонку за косу или "конский хвост", но мог и угостить ее конфетой. Одним словом, был Ромка обыкновенный среднестатистический хлопец. И потому такое необычное, прямо скажем, исключительное увлечение всех удивило.
— Однако надо быть деликатным, — сказала Шурочка. — Я сама с ним поговорю. Вы все даже не подходите близко. Ясно? Всем было ясно. Кроме Гонобобеля.
— А я пойду. Хи-хи! — хихикнул он. Пришлось стукнуть его портфелем по голове. Действие происходило перед уроками, до зарядки. Ромка, ничего не подозревая, наспех листал учебник (что-то не успел доучить).
Шурочка застигла его врасплох.
— Слушай, — сказала она, решительно подойдя к нему. — Ты только скажи правду. Не выкручивайся. Ты же знаешь, я не люблю, когда выкручиваются. Ты это… в самом деле любишь мыть посуду?
Ромка покраснел:
— А что? Нельзя?
— Нет. Почему? Наоборот. Можно. Даже нужно. Я сама часто мою. Но чтобы любить…
Ромка покраснел ещё больше:
— А я люблю! И… и — всё! Кому какое дело! Не мешай мне, потому что я не успею. Извини…
Ромка резко отвернулся от Шурочки и снова уткнулся в учебник. Шурочка передёрнула плечами и возвратилась к обществу, которое стояло невдалеке. Обществу не надо было ничего объяснять. Общество всё слышало.
— А может, он псих? Хи-хи! — осклабился Гонобобель.
— Сам ты псих! — сказала Шурочка.
Но в голосе её не было уверенности.
Так Ромка Лещенко перестал быть обыкновенным среднестатистическим хлопцем. Человек, любящий мыть посуду, по мнению четвёртого «А», не мог быть обыкновенным.
А через несколько дней… На сей раз уже Гришка Гонобобель сделал ещё одно ошеломляющее открытие. Открытие, которое заставило весь класс серьёзно, по-настоящему заволноваться.
