Проходит неделя. В четверг после дождя встречает бобыля шабер и говорит ему:
- Ну, брат, и зеленя же у тебя, - все диву даемся, ужо заколосятся...
- Врешь! - сказал бобыль... И побежал на свою десятину.
Видит - выпустили зеленя трубку, распахнули лист, и шумит усатый пшеничный колос.
На чудо не надивуется бобыль, а кошки сердце поскребывают: зачем проклинал родную землю.
Собрал бобыль урожай сам-тридцать; из пудовых снопов наколотил зерна, и муку смолол, и замесил из первого хлеба квашню, и лег подремать на лавке...
Ночь осенняя бушевала ледяным дождем, хлопали наотмашь ворота, выл в трубе ветер.
В полночь поднял бобыль голову и видит - валит из квашни дым. Надувшись, слетела покрышка, и поползло через края проклятое тесто, рассыпалось на полу землей...
Смекнул бобыль, что с мукой-то не ладно, повез мешки в город к старому пекарю...
Пекарю муку эту продал, деньги зашил в шапку; потом шапку распорол и деньги все пропил, и, когда домой собрался, не было у него ни денег и ни подводы, - один нос разбитый.
Пекарь в то же время замесил из бобылевой муки кренделя, поставил в печь и когда пришло время, - вытащил на лопате не подрумяненные кренделя, а такие завитуши и шевырюшки, что тут же обеспамятел и послал жену к дворянину продать муку за сколько даст.
Дворянин сидел в саду, одной рукой держал наливное яблочко, другой писал записки.
- Что тебе, милая? - сказал дворянин тонким голосом и прищурился.
- Насчет пшеничной муки, - сказала пекарева жена, - старик-то мой больно плох...
Купил дворянин в долг проклятую муку и пригласил детей дворянских пирожки с вареньем кушать.
Под сиреневым кустом сели дворянские дети, взяли каждый по пирожку и откусили, а в пирожке лапти - крошеные, старые онучи, щепки, - всякая дрянь.
Побросали дворянские дети пирожки и подали на дворянина в суд.
Прослышал про все это дело король и сказал:
- Я их всех сам буду судить.
И встали перед светлые его очи: дворянин, пекарь и бобыль... Бобыль как встал, так и глаза разинул и босой ногой почесал ногу.
Король велел объявить все, как было. Выслушал. Державой и скипетром потряс и говорит:
- Проклял ты, бобыль, родную землю, и за то тебе будет наказание великое.
И приказал мужика отвести вместе с мукой на проклятую десятину, чтобы всю муку приел... Так и сделали... Посадили бобыля посреди его земли и ковшом в рот стали муку сыпать. Три раза попросил бобыль водицы, целую меру приел.
Приел, и распучило. Руки растопырились и одеревенели, через колени на землю поплыл живот, и полезли из бобыля шипы, а волосы стали дыбом, как репей.
Кругом бобыля порос густой и непролазный бурьян по всей десятине.
И долго спустя слышали в колючих порослях - жевало и ухало: то, сидя на земле, ел и проесть не мог проклятую муку проклятый бобыль.
ЗВЕРИНЫЙ ЦАРЬ
У соседа за печкой жил мужичок с локоток.
Помогал соседу кое-чем, понемножку. Плохое житье на чужих хлебах.
Взяла мужика тоска, пошел в клеть; сидит, плачет. Вдруг видит - из норы в углу высунулась мордочка и повела поросячьим носом.
"Анчутка беспятый", - подумал мужичок и обмер.
Вылез анчутка, ухо наставил и говорит:
- Здравствуй, кум!
"Какой я ему кум", - подумал мужичок и на случай поклонился.
- Окажи, кум, услугу, - говорит анчутка, - достань золы из-под печки; мне через порог перейти нельзя, а золы надо - тещу лечить, - плоха, объелась мышами.
Мужичок сбегал, принес золы, анчутка его благодарит:
- За службу всыплю я тебе казны, сколько в шапку влезет.
- На что мне казна, - отвечает мужичок, - вот бы силой поправиться!
- Это дело пустое, попроси звериного царя...
И научил анчутка, как к звериному царю попасть и что говорить нужно.
Мужичок подумал - все равно так-то пропадать, и полез в крысиную нору, как его учили.
Там темно, сыро, мышами пахнет. Полз, полз - конца не видно, и вдруг полетел вниз, в тартарары. Встал, почесался и видит: вода бежит, и привязана у берега лодочка, - с малое корытце.
Сел мужичок в лодочку, отпихнулся, и завертелся, помчался - держи шапку.
Над головой совы и мыши летают, из воды высовываются такие хари - во сне не увидишь.
Наконец загорелся свет, мужичок пригреб к берегу, выпрыгнул на траву и пошел на ясное место. Видит - высоченное дерево шумит, и под ним, на семи шкурах, сидит звериный царь.
Вместо рук у царя - лопухи, ноги вросли в землю, на красной морде тысяча глаз.
А кругом - звери, птицы и все, что есть на земле живого - сидят и на царя посматривают. Увидал мужичка звериный царь и закричал:
- Ты кто такой? Тебе чего надо?
Подошел мужичок, кланяется:
- Силешки бы мне, батюшка, звериный царь...
- Силу или половину?
- Осьмухи хватит.
- Полезай ко мне в брюхо!
И разинул царь рот, без малого - с лукошко. Влез мужичок в звериный живот, притулился, пуповину нашел, посасывает.
Три дня сосал.
- Теперь вылезай, - зовет зверь, - чай, уж насосался.
Вылез мужичок, да уж не с локоток, а косая сажень в плечах, собольи брови, черная борода.
- Доволен? - спрашивает царь. - Выйдешь на волю, поклонись чистому полю, солнцу красному, всякому жуку и скотине.
И дунул. И подхватили мужика четыре ветра, вынесли к мосту, что у родного села.
Солнце за горку садится, стадо гонят, идут девки... Подбоченился мужик и крикнул:
- Эй, Дунька, Акулина, Марья, Василиса, аль не признали?
Девки переглядываются. А мужик тряхнул кудрями.
- Теперь, - говорит, - пир горой, посылай за свахой. Я теперь самого звериного царя меньшой сын.
Девки так и сели. А мужик выбрал из них самую румяную да на ней и женился.
ХОЗЯИН
В конюшне темно и тепло, жуют сено лошади, стукнет по дереву подкова, цепь недоуздка зазвенит или скрипнет перегородка - караковый почесался.
В узкое окно влезает круглый месяц. Лошади беспокоятся.
- Опять подглядывает месяц-то, - ржет негромко вороной, - хоть бы козел пришел, - все не так страшно.
- Козла "хозяин" боится, - сказал караковый, - а месяц сам по себе, его не напугаешь.
- Куда это козел ушел? - спросила рыжая кобыла.
- На плотину, в воду глядеть.
Кобыла храпнула:
- К чему в воду глядеть? Одни страсти.
- Страшно мне, - зашептал вороной, - месяц в окно лезет. Схватить его разве зубами?
- Не трогай, - ответил караковый, - захромаешь.
Кобыла жалобно заржала. В конюшне - опять тихо. На сеновале возятся мыши.
Захрапел вдруг, шарахнулся вороной, копытами затопал.
- Смотрите, смотрите, месяц-то, - зашептал он, - и рога у него, и глаза.
Дрогнул караковый.
- А борода есть?
- И борода веником.
Караковый захрапел:
- "Хозяин" это, берегись.
Вдруг клубком из окошка скатился в стойло вороному старичок и засмеялся, заскрипел.
Вороной стал как вкопанный, мелкой дрожью дрожит.
Рыжая кобыла легла со страха, вытянула шею. Караковый забился в угол.
- Вороненький, соколик, - заскрипел "хозяин", - гривку тебе заплету, - боишься меня? А зачем козла звал?.. Не зови козла, не пугай меня... и, с вывертом, с выщипом, ухватил вороного.
Вороной застонал.
- Стонешь? Не нравится? А мне козлиный дух нравится!.. Идем за мной.
Старичок отворил дверь и вывел за гриву вороного на двор.
- Голову-то не прячь, - скрипнул он и ущипнул за губу.
Вспрыгнул на холку, и помчались в поле. Караковый подбежал к окну.
- Ну и лупят... пыль столбом... под горку закатились. Смотри-ка. На горку вскакнули, стали; "хозяин" шею ему грызет; лягается вороной; поскакали к пруду.
В конюшню вошел козел и почесался.
- Гуляешь, - крикнул козлу караковый, - а вороного "хозяин" гоняет.
- Где? - спросил козел басом.
- У пруда.
Опустил козел рога и помчался... Перебежал плотину, стал - кудластый, и пошел от козла смрад - в пруду вода зашевелилась, и отовсюду, из камышей, из-под ветел, повылезла вся нечисть болотная, поползла по полю, где вороной под "хозяином" бился.
Заблеял козел. И от этого "хозяин" на лошади, как лист, забился, ноги поджал.
Подползает нечисть, блеет козел. Побился, покружился "хозяин" и завял, свалился с коня. Ухватили его лапы, потащили в пруд. А вороной, оттопырив хвост, помчался в конюшню. Прибежал в мыле, закрапал, ухватил сено зубами, бросил и заржал на всю конюшню:
- И как только я жив остался!
А спустя время пришел козел и лег в сено.
- Ноги у меня отнялись, - стонала рыжая кобыла.
Караковый положил морду на шею вороному, а козел чесался - донимали его блохи.
СИНИЦА
Утром рано, на заре, до птиц, пробудилась княгиня Наталья. Не прибираясь, - только накинула белый опашень, - отомкнула дверь из светлицы и вышла на мокрое от росы крыльцо.
Ничего не жалел для Натальи, для милой своей хоти, князь Чурил: выстроил терем посреди городища, на бугре между старых кленов; поставил на витых столбах высокое крыльцо, где сидеть было не скучно, украсил его золотой маковкой, чтобы издалека горела она, как звезда, над княгининой светлицей.
