Цеся вздохнула. Увы, ничего не поделаешь...
Предупредив Данку, что в комнате немного не прибрано, она с опаской приоткрыла дверь. О чудо! Юлия убрала комнату! Это был верный признак того, что сестра работала. Всегда, прежде чем окунуться в стихию творчества, Юлия мыла пол, а иногда, в случае необходимости, даже окна. В комнате все сверкало, воздух был напоен запахом свежевыстиранных занавесок и дождя. Легкий диссонанс в эту симфонию чистоты вносил огромный стол сестры, заваленный изрезанной бумагой, заставленный незакрытыми бутылочками с плакатной тушью и множеством сосудов с грязной водой от кистей. Посреди забрызганного красками и клеем листа картона белел большой прямоугольник - след от произведения искусства, с которым Юлия, очевидно, умчалась на занятия в академию.
Цеся усадила Данку на диван.
- Здорово, что ты наконец зашла, - сказала она, преодолевая робость.
- Я должна была тебя поблагодарить. Такая у меня возникла внутренняя потребность, - ответила Данка. Слова ее прозвучали красиво и многозначительно.
- Не за что, - простодушно ответила Цеся и тут же засомневалась, стоило ли так отвечать.
- Павел поступил отвратительно. Никто не сделал для меня столько, сколько ты. И так бескорыстно, - продолжала Данка, полузакрыв свои подернутые туманом глаза.
- Не о чем говорить. - Цеся погрязла в банальностях.
- Я очень одинока, - . сказала Данка печально и посмотрела Цесе прямо в глаза.
Целестина набрала воздуху в легкие. Одинока. О господи!
- Да? - задала она идиотский вопрос.
- Бесконечно одинока, - повторила Данка.
- А... Павел? - отважилась спросить Цеся.
- Павел не считает меня человеком. Моя внутренняя жизнь его абсолютно не интересует. Цеся сочувственно вздохнула.
- Он только и знает, что спрашивает, почему я от всего прячусь! А как можно это объяснить? Я боюсь жизни. Ты тоже боишься жизни?
- Кто не боится.
- Мир такой чужой и неприветливый...
- Это верно, - согласилась Цеся. - Стоит выйти за порог, и у меня появляется ощущение, будто я прыгнула в ледяную воду... Ой нет, это я глупости говорю...
- Наоборот, это очень интересно, - сказала Данка без всякого интереса. - А мне ничего не хочется... из школы меня, наверно, выгонят... я ведь совсем не занимаюсь. Только целыми часами кручу пластинки. Смотрю в стенку, слушаю музыку, и мне становится спокойно.
- Хандра у тебя, что ли?
- Она у меня всегда, - простонала Данка. - Знаешь, я просто не вижу в нашей жизни смысла. Зачем учиться? Зачем мучиться? Все равно умрем.
- Это просто хандра, - заявила Цеся, наконец почувствовав себя уверенно на знакомой почве. - От нее можно избавиться. Я знаю несколько хороших способов. В зависимости от степени нужно...
- Я одинока, - перебила ее Данка, с тоской глядя в потолок.
- Если хочешь, - вырвалось у Цеси из глубины души, - я могу быть твоей подругой. Давай с завтрашнего дня заниматься вместе. Договорились?
- Ты это предлагаешь из жалости, - вздохнула Данка. - А я и того не стою. Я слабая, безвольная курица...
- А ты не будь курицей, - лаконично посоветовала ей Цеся, которой эта волынка постепенно начинала надоедать. - Возьми себя в руки. От депрессии лучшее средство - напряженная работа. Такая, чтобы сразу были заметны результаты.
- Наоборот... когда много работы, я совсем скисаю.
- Лень, - коротко сформулировала Цеся. - Самое простое - махнуть на все рукой. Моя мама всегда говорит, что работать над собой нужно до конца жизни, так как никогда не поздно еще что-то исправить.
Раздался смешок.
- Я бы этого не сказал, - произнес Целестинин отец. Он стоял, прислонившись к дверному косяку, и преспокойно подслушивал.
Цеся даже вскрикнула от негодования:
- Подслушиваешь?
- Ни в коем разе, - возразил отец. - Я только пришел спросить, не хотите ли компоту. Тетя Веся меня прислала.
- Ты не мог хотя бы кашлянуть? Или постучать! - Цеся едва сдерживалась, чтоб не расплакаться.
Как не стыдно, в самом деле! Подслушивают, вмешиваются в разговор... Нет, это невыносимо!
- Дверь была открыта, - оправдывался Жачек. - Ну, так как насчет компота?
- Мы не хотим! - со злостью отрезала Цеся.
- Я бы выпила... - Данка робко улыбнулась Жачеку.
- Извини меня за папу, - сказала Цеся, как только отец скрылся за дверью кухни.
- Ты что? У тебя ужасно симпатичные родственники! - убежденно воскликнула Данка. - Послушай, а как они относятся к твоему мальчику?
- Никак не относятся, потому что у меня его нет, - мужественно призналась Целестина.
- Шутишь! Как это - нет?
- Очень просто. Никому мало-мальски интересному я не приглянулась.
- Потрясающе! У тебя хватает смелости быть одной!
- Просто я никому не нужна. - Цеся печально усмехнулась.
- Да ведь ты очень красивая! - воскликнула Данка, непроизвольно перенимая роль утешительницы.
- Какое там, - сказала Цеся еще печальнее.
- Хорошенькая!
- Это ты хорошенькая... - Цеся с завистью поглядела на Данусю.
- Ненавижу свою физиономию, - угрюмо призналась Данка.
- Ты что, с ума сошла?! - изумилась Цеся. - Подойди к зеркалу, посмотри, какое у тебя выразительное лицо, а у меня что? Розовая картофелина. Телятина.
- Да нет, это как раз у тебя выразительное лицо! - из вежливости упорствовала Данка.
- Ничего подобного! У тебя!
- Нет, не у меня! У тебя!
- А я говорю, что у тебя, и не спорь!
- О господи! - простонала вдруг Данка.
Девочки отвернулись от зеркала и, поглядев друг на дружку, бешено расхохотались.
- Приятно такое слушать, а?
- Тщеславные идиотки.
- Нам только об этом и тверди - какие мы хорошенькие.
- Мальчишкам нравятся хорошенькие.
- Вот именно. Ты читала в "Филиппинке"? Девочки больше всего ценят в мальчиках ум и чувство юмора.
- А мальчики?
- Ты еще спрашиваешь! Конечно, им нужно, чтоб была смазливая и умела вкусно готовить.
- Не может быть.
- Представь себе!
- Вот дураки.
- Не дождется он, чтобы я ему готовила и стирала носки.
- Это еще кто же?
- Хотя бы Павел. Этот человек меня раздражает. Вчера устроил ужасную сцену ревности, а сегодня написал для меня сонет.
- Шутишь.
- Нисколько. Настоящий сонет, по всем правилам. Я была в восторге, пока мама не сказала, что все от начала до конца содрано у Шекспира.
- Наверно, у него самого не получалось, - великодушно сказала Цеся.
- Похоже на то, - пискнула Данка.
И девочки, переглянувшись, в приступе смеха повалились на диван. Смеялись до полного изнеможения.
- С завтрашнего дня, - проговорила наконец Цеся, отсмеявшись и вытирая слезы, - с завтрашнего дня будем заниматься вместе, хорошо?
- Ладно. Ты молоток.
- Я тебе помогу: по математике и вообще по всем предметам. В конце концов, невелика наука.
- Да уж наверно. Если какая-то там Ковальчук может получать четверки и пятерки...
- Вот именно. Будешь приходить каждый день, ладно?
- Ну... не знаю, что скажет Павел...
- Как хочешь, - уже суше произнесла Цеся и переменила тему.
Жачек был так напуган, что высунул нос из кухни, только когда услышал, как за Данкой захлопнулась входная дверь.
- В Телятинку при посторонних вселяется дьявол, - заявил он.
- Оставь ее, - попыталась умиротворить его тетя Веся. - Ей ужасно хотелось, чтобы подружке все понравилось.
- Так стараться ради какой-то бледной немочи?! - вспылил Жачек.
Именно в эту минуту в комнату вошла Цеся.
- Бледной немочи! - крикнула она. - Данка красотка! А ты, папа, без очков уже вообще ничего не видишь!
- Без очков я только увидел, что у нее постоянно приоткрыт рот, огрызнулся уязвленный Жачек. - Потому и позволил себе тонкий намек насчет миндалин. А вообще, можете считать меня самонадеянным глупцом, но больше всего мне нравятся собственные дети. - Он с восхищением поглядел на Целестину. Просто кровь с молоком: мордашка красная, глазки блестят, здоровая, упитанная, аж лоснится. Разве сравнишь с этой подружкой твоей... да она же, с позволения сказать, ни рыба ни мясо.
"Упитанная"! "Мордашка красная"! Знал бы Жачек, как больно задел свою младшую дочь, он бы, наверно, предпочел помалкивать целую неделю.
Глава 2
1
Совершенно неожиданно выпал снег. В этом, правда, не было ничего противоестественного - на дворе стояла зима. Но декабрь в том году больше смахивал на дождливый ноябрь, и никто из жителей Познани даже не мечтал, что на рождество выпадет снег. И тем не менее перед самыми праздниками первые утренние прохожие с изумлением увидели мир преображенным, идиллически тихим, сверкающим невинной белизной.
Ежи Гайдук стоял у открытого окна и жадно вдыхал пахнущий снегом воздух. Улица Сенкевича была еще пуста, кое-какое движение началось только в продовольственном магазине на первом этаже. Было холодно, но на такие мелочи Ежи Гайдук не обращал внимания. Он стоял в пижаме у окна и смотрел поверх крыш домов на макушку желтой башенки, освещенную слабым светом уличного люминесцентного фонаря. Ничего больше увидеть он бы не смог, даже наполовину высунувшись наружу. И все-таки вот уже три месяца по утрам, едва открыв глаза, подходил к окну и смотрел в сторону дома, где жила Целестина.
