– Ну, да. Сколько хотите на кон поставить?
Лера вопрошающе посмотрел на Шурку. Тот открыл было рот, чтобы подсказать… Но тут в гостиную заглянула помещица.
– Князь, – окликнула она Захарьева. – Не будете ли так любезны сопроводить меня?
– С радостью, – нехотя поднялся со стула Шурка.
Как истинный джентльмен, раскланялся и удалился.
– Ну что, граф, – напомнил помещик, – ваше слово?
Лера задумался, пытаясь вспомнить, какие деньги ходили в конце 18 века. «Копейка[36], – рассуждал он, – точно была. Но копейки, наверное, маловато будет. Ещё засмеёт помещик. А что Варя говорила? Ага, 5 копеек дают за 70 сантиметров холста, а за 4 рубля – 410 грамм чая, – вспомнил он и засомневался. – Что-то не сходится: тут несколько копеек за целый кусок материи, а там несколько рублей за какую-то пачку чая». Лере было невдомёк, что чай в те времена считался деликатесом и стоил неимоверно дорого. А всё потому, что единственным поставщиком был Китай, и чай в Россию завозили через Забайкалье и Сибирь. Но он этого, конечно, не знал. Решив не связываться с копейками, Лера изо всех сил напряг память.
Из других старых денег вспомнил названия грош[37], полушка[38], деньга[39], алтын[40] и пятиалтынный[41], гривенник[42] и двугривенный[43], а ещё полтину[44] и целковый[45]. Но какие суммы они обозначали и в какие времена имели хождение, он, конечно, не знал. Поэтому, чтобы не опростоволоситься, Лера решил поставить на кон рубль. «Рубль во все времена был рубль», – справедливо рассудил он.
Услышав размер ставки, Переверзев несколько удивился. Да и было отчего. В те времена корова стоила меньше 5 рублей.
– Значит, по маленькой? – весело подмигнул помещик и принялся метать карты из своей колоды.
Пока отставной подпоручик метал штос, жена его с Шуркой под руку прогуливалась по парку.
– Князь, – говорила она томным голосом, – расскажите про королевство аглицкое, в коем вы вместе с графом обретались.
Шурка задумался, и если бы помещица обладала сверхспособностями, то ощутила бы, как издалека, откуда-то из города Санкт-Петербурга, несётся по воздуху прямо в её усадьбу незримая глазу информация.
– Государство аглицкое, – взялся пересказывать Шурка архивную запись, – делится в три королевства. Два на едином острову – аглицкое и шкотское[46], а третье, ирлянское[47], на острову особливом. Сие государство пределы свои имеет, со всех сторон море-океан, и ни с которым государством рубежей у оного нет. И есть государство аглицкое богатое, изобильно зело[48] скотом, паче[49] же овцами, из шерсти коих выделывают сукна и иные товары, а после развозят во все страны. Пшеницы зело тамо много родится. Из руд у них премного исходит олова и свинцу. А паче богатеют народы сих государств от купечества, и посему множество у них кораблей. На них же обходят они все моря-окияны, и сила их воинская состоится на мори, понеже[50] могут кораблей сто воинских собрать. Правится то государство властью не самодержавною, но купно[51] с народом, понеже в сеймах два суть у них дома. Един именуется вящий[52] – в том король и все сенаторы и вельможи. Во втором всего посполства[53] государства, их выборные люди. И тако о всяких делах великих советуют и согласуются.
– Ах, как занятно! – восхитилась помещица. – А мы тут живём, аки медведь в берлоге, и ничегошеньки не ведаем.
В это время на дороге, что шла вдоль ограды парка, показался верховой.
– Гляди-ко, наш капитан-исправник, – признала знакомого Переверзева, когда всадник подъехал ближе. – Не далее как в прошлом годе дворянское собрание определило их заведовать уездной полицией[54]. Тогда же и моего Марьяна Астафьевича в заседатели избрали[55].
– Здравия желаю, Фёкла Фенециановна! – приподнял фуражку с кокардой капитан-исправник.
– И вам доброго здоровья, – поклонилась помещица и указала на Шурку. – Сей вельможа – князь Захаржевский, гостят у нас.
– Александр Евтухович, – снял треуголку Шурка.
– Азбукин, – вновь взялся за козырёк фуражки исправник. – Симеон Романович.
– Куда путь держите, не к нам ли? – поинтересовалась помещица.
– В имение Шелгиных, – пояснил начальник уездной полиции. – Управляющий жаловался, что де крестьяне из соседних деревень в господском лесу деревья порубали.
– Управляющий ихний сам вор и есть, – неожиданно заметила Переверзева.
– Да что вы, матушка, такое говорите, – оглянулся по сторонам Азбукин. – Сие есть бездоказательное заявление. Я такового от вас не слыхал.
Тут он внимательно посмотрел на Шурку.
– И я ничего такого не слышал, – кивнул тот.
– Вор и есть, – стояла на своём Фёкла Фенециановна. – Ежели б сами Шелгуновы приехали да ему ревизию учинили, то давно бы он у вас, Симеон Романович, в кутузке сиживал. Небось, сам лес распродал, а теперь на крестьян напраслину возводит.
– Дык, – крякнул исправник, – оттого и еду без провожатых, ибо здаётся мне, что мужики тут ни при чём. Да ведь не пойман – не вор. И вы бы, Фёкла Фенециановна, поостереглись подобное заявлять. А то ведь злых языков хватает. Чего доброго, самих к суду за бездоказательные словеса притянут.
– Так это я токмо вам, по-свойски, – улыбнулась кокетливо Переверзева. – Чай не один год с моим мужем щи солдатские хлебали да в штыки на турецкие редуты хаживали.
– Было дело, – подкрутил ус исправник. – Но и ныне мы с ним в одной упряжке. Ну-с, передавайте супругу поклон от меня. А я далее поспешу – дорога не близкая.
И он тронул лошадь.
– Прощайте! – крикнула вдогонку помещица. – Да заезжайте к нам на обратном пути!
– Что это Симеон Романович про упряжку говорил? – спросил Шурка, когда полицейский скрылся за поворотом.
– Ой, князь! – удивлённо посмотрела на него Фёкла Фенециановна. – Нешта запамятовали? Ведь мой Марьян Астафьевич в заседателях числится, а заседатель есть наипервейший помощник исправнику.
– Да и откуда вам знать, – решила она, чуть подумав. – Ведь токмо в прошлом 1785 годе императрица Екатерина Великая жалованной грамотой учредила дворянские собрания в уездах.
Беседуя, они продолжили прогулку и вскоре забрались в самый дальний уголок парка. За невысокой каменной оградой открылся вид на неширокую речушку, которая тихо несла свои воды меж просторных лугов. Чуть в стороне виднелась череда сереньких хат. «Вот, наверное, где Варя живёт», – подумал Шурка и тотчас её увидел. Согнувшись под тяжестью коромысла, девушка шла с вёдрами от реки.
– Слышали, – между тем теребила его за рукав помещица, – что в Рассею прибыл сам граф Калиостро. Оный де похвалялся, что разговаривал с Александром Македонским, Юлием Цезарем, и что собственными глазами видел пожар Рима при императоре Нероне и даже как Христа распинали…
– О, Господи! – перекрестилась тут Переверзева. – Неужто всё это правда?
Захарьев, который не сводил взгляда с удаляющейся девичьей фигурки, только плечами пожал.
– А что об этом в Лондоне сказывают, что в Париже?
– Граф Калиостро? – наморщил лоб Шурка, ещё раз посмотрел в сторону реки и неожиданно вспомнил, что читал об этом итальянском авантюристе в каком-то журнале.
– Да что о нём сказывают, – усмехнулся он, – самый обычный фокусник, циркач.
– Ай-яй! – покачала головой Переверзева. – А ведь говорят, что сей граф одним токмо магическим способом в три раза увеличил золото светлейшему князю Потёмкину[56].
– Всё это ловкие фокусы, – сказал в отчаянье Шурка, понимая, что через минуту-другую крепостная девушка доберётся до сереньких хат и исчезнет там навсегда.
В это время Варя, очевидно, решила передохнуть и поставила вёдра на землю.
– Доводилось ли вам видеть сего магического графа? – допытывалась помещица.
Услышав это, Шурке вдруг пришла на ум шальная идея.
– А как же, – соврал он. – Граф даже меня одному фокусу научил. Хотите, покажу?
– Непременно, – обрадовалась Фёкла Фенециановна.
– Тогда зажмурьтесь.
Переверзева с готовностью выполнила его просьбу и теперь стояла с закрытыми глазами, вытянувшись в струнку, словно солдат на плацу. Шурка тут же сделал расчёт, после чего осторожно ткнул её пальцем в выпуклое брюшко. В следующий миг помещица превратилась в соляную статую.
Убедившись, что поблизости никого нет, Шурка перемахнул через забор и бросился через луг к реке.
