– День добрый, миссис Холлоуэй, – поздоровалась я.
– Привет, Мейзи, – сказал Тревис. – А что с ней? Ей больно?
– По щенятам своим скучает, – ответила миссис Холлоуэй. – Были, и нету.
– Куда они делись? – спросил Тревис.
Миссис Холлоуэй замялась.
– Да уж так получилось. Скорее всего, койот перепрыгнул забор, когда у Мейзи была течка. И вот вам результат – семь уродливых щенков. Слыханное ли дело? Семь! Вы таких никогда не видели, их даже раздать нельзя. Господи помилуй!
– Я одного возьму – быстро вставил Тревис.
Я испуганно посмотрела на него. Мы же папу с мамой не спросили.
– Или даже двух.
Я рассердилась не на шутку.
– Трех!
Я пхнула брата ногой.
– Миленькие вы мои, – смутилась миссис Холлоуэй, – опоздали вы. Мистер Холлоуэй устал от бесконечного лая, засунул щенков в мешок, да и отправился на реку. Минут десять как ушел.
– Не может быть!
– Бегите, может, еще догоните. Но лучше вам этого не делать, такие уж уродцы, прости господи.
Тревис рванул с места и понесся как сумасшедший. Я пробормотала «до свидания» и со всех ног бросилась за ним.
– Тревис, стой! Не надо!
Он припустил еще сильнее. Я почти догнала его, но у меня мучительно закололо в боку. Пришлось перейти на шаг, и я сразу отстала ярдов на сто. Вдалеке показался всадник на лошади. Мистер Холлоуэй. Едет обратно. Тревис что-то крикнул, чего я не расслышала. Мистер Холлоуэй покачал головой и ткнул пальцем через плечо в сторону моста. Тревис побежал туда.
Когда я поравнялась с мистером Холлоуэем, он спросил:
– Зачем вам эти полукойоты?
Я заторопилась дальше. Тревис стоял на мосту, лихорадочно всматриваясь в медленное течение реки. Надеялся уловить признаки жизни. Но ничего не было видно. Ни мешка, ни щенят, ни даже пузырей, и я была за это благодарна – для Тревиса так лучше.
– Их больше нет, – сказала я братишке.
Мы постояли на мосту еще несколько минут. Тревис не произнес ни слова. Я обняла его за плечи и повела домой. Прошло несколько месяцев, пока он снова смог заговорить об этом.
Доверчивость птиц свойственна всем наземным видам. <…> Однажды, пока я лежал на земле, держа в руке сосуд, сделанный из черепашьего панциря, на краешек его уселся дрозд-пересмешник и принялся спокойно пить воду.
Несколько недель спустя торчу я как-то на кухне, глажу Идабель, путаюсь, как обычно, у Виолы под ногами, и тут появляется Тревис. Улыбка до ушей, в руках старая соломенная шляпа, прикрытая красным шейным платком, а в шляпе что-то шуршит.
– Всем привет! Угадайте, что у меня.
– Что бы это ни было, ему не место на кухне, – отрезала Виола.
– Ну, и что это? – мне и любопытно, и тревожно.
Жестом фокусника Тревис приподнял платок, и под ним обнаружились два птенца голубой сойки. Тощие, жилистые, почти не оперившиеся, розовые клювики разинуты. А уж такие уродливые – от одного вида молоко скиснет. Тянутся вверх, прямо дрожат, как есть хотят, и кричат высокими скрипучими голосами.
Не такая уж редкость – наткнуться на несчастного птенчика, выпавшего из гнезда. Но два сразу? Подозрительно…
– Ты их правда нашел? Где?
Тревис отвел глаза.
– Возле запруды.
– Где бы ты их не взял, немедленно убери это бесовское отродье из моей кухни, – заявила Виола.
Словно в подтверждение ее слов, птенцы откинули головы, слишком тяжелые для их дрожащих шеек, и завопили как настоящие бесы. Как такие хилые организмы могут производить столько шума? Но именно так они выпрашивают у родителей пищу.
Виола старалась перекричать птенцов:
– Сейчас же выкинь!
По дороге к амбару Тревис непрерывно болтал.
– Их точно можно приручить. Ты знаешь, что голубые сойки становятся совсем ручными? Говорят, они страшно умные, их можно выучить разным фокусам. Как бы их назвать? Может, одну Голубка, а другую Сойка? Голубка будет эта, она немножко меньше. А Сойка побольше, но у нее кривоватое крыло. Надеюсь, ничего серьезного. По крылу мы сможем их различать. Интересно, когда они ели в последний раз? Надо бы червяков накопать.
– Тревис, ты забыл, как мама и папа относятся к диким животным?
– Они не животные, Кэлли. Они птицы. Совсем другое дело.
– Ничего подобного. Птицы относятся к классу Позвоночных, царству Животных.
– Не понимаю, что это значит, но, черт возьми, орут они здорово.
Да, орать они были мастера. То ли визг, то ли писк, и по крайней мере на шесть октав выше, чем я могла бы спеть. Я вошла вслед за Тревисом в амбар, где он хотел устроить птенцам дом. Но пронзительные крики Голубки и Сойки немедленно привлекли внимание кошек. Они встали в кружок – глаза горят, хвосты подергиваются.
– Пошли в курятник, – предложила я, – там они будут в безопасности.
В курятнике крепкая крыша, ни кошкам, ни енотам, ни ястребам не добраться.
Мы взяли деревянную коробку с очесами от Белоснежки, маминой любимой овцы, и уложили птенцов в их новый дом. Они настойчиво, без перерыва, требовали пищи. Два разинутых рта, за которыми маленькие тельца почти не видны. Птенцы замолчали, только набив до отказа клювы мягкой мешаниной из куриного корма. Их крылышки трепетали от волнения.
– Думаешь, надо дать им попить? – спросил Тревис.
– Ну, вреда не будет.
Тревис сунул палец в поилку и стряхнул пару капель воды в открытые клювики. Птенцам это понравилось, насколько я могу судить.
Обиженные куры толпились в дальнем конце загородки и в ужасе кудахтали. Устав от шума, Тревис накинул на птенчиков свой шейный платок, и в искусственной темноте они наконец замолчали.
А на следующее утро случилась беда. Мы нашли Голубку, меньшую из двух птиц, мертвой. Ее сестричка (или все-таки братец?), не обращая внимания на трупик, вопила во все горло, выпрашивая завтрак. По виду Тревиса можно было подумать, что случившееся – величайшая трагедия в нашей семье.
– Я ее убил! – он чуть не плакал. – Надо было остаться с ними. Бедная Голубка, это я во всем виноват.
– Ты ни при чем, – заверяла я в напрасной попытке утешить брата. – Так всегда бывает со слабыми. Тут ничем не поможешь, выживает самый приспособленный. Закон Матушки-Природы.
Ничего не поделаешь, придется устроить похороны. «Бедная Голубка» будет предана земле. За несколько лет на задах коптильни образовалось что-то вроде кладбища. Печальный клочок земли, память о провалившихся экспериментах. (Я бы предпочла оставить Голубку на съедение муравьям и жукам, они бы все до косточек обглодали, выйдет прекрасный скелет для изучения, но Тревис был так несчастен, что я не решилась это предложить.)
Мы устроили в одной из моих сигарных коробок гнездышко из скомканных газет и уложили туда тушку. Скорбь Тревиса оказалась такой заразительной, что я чуть не начала извиняться за слишком жизнерадостный рисунок на крышке коробки – танцующую леди в красном платье и мантилье. Он вырыл яму и нежно опустил яркий гробик в темную землю.
– Кэлли, хочешь что-нибудь сказать?
Я смутилась.
– Сперва ты, ты ее лучше знал.
– Ладно. Голубка была хорошей птичкой, – произнес Тревис после паузы. – Любила покушать. Старалась изо всех сил. Она так и не научилась летать. Нам будет не хватать тебя, Голубка. Аминь.
– Аминь, – подхватила я, чтобы сказать хоть что-то.
Интересно, можно молиться за мертвую птицу?
Тревис засыпал яму и утрамбовал землю. Кажется, все. Я повернулась, чтобы уйти.
– Погоди, надо отметить могилу.
Мы нашли гладкий камень, и Тревис задумался, как выцарапать имя птенца. Зазвонил колокольчик, призывая к завтраку.
– Потом вернешься, – сказала я.
Дала ему носовой платок, обняла за плечи и повела домой.
За столом мама заметила распухшие красные глаза Тревиса и ласково спросила:
– Что случилось, милый?
– Одна из моих голубых соек умерла сегодня ночью, – промямлил Тревис, не поднимая глаз от тарелки.
– Одна из кого? – мама подняла голову и уставилась на сына блестящими, похожими на бусинки глазами. В этот момент она сама была так похожа на птицу, что я чуть не захихикала вслух.
– Я нашел двух птенцов сойки, и один из них ночью умер.
– Да, ты так и сказал, но я ушам своим не поверила. Сколько раз мы это обсуждали?
Дедушка выбрал именно этот момент, чтобы очнуться от своей обычной задумчивости.
– Северо-американская голубая сойка, Cyanocitta cristata, семейство врановых, включающее ворон и воронов, встречается только в Новом Свете. Отличается любопытством и сообразительностью, прекрасно подражает любым звукам, ее даже можно научить говорить. Некоторые исследователи думают, что сойки такие же умные, как попугаи. Многие индейские племена считают соек хитрыми, нахальными и жадными, но в то же время изобретательными и сообразительными. Говоришь, ты нашел голубую сойку, мальчик мой?
Тревис приободрился.
– Да, сэр, но это еще птенец.
– В таком случае придется заботиться о нем и когда он станет взрослым. Сойки могут прожить десять лет или даже больше. Да, они долгоживущие птицы.
