посмотреть!
— На столе?
— Прямо на круглой крышке. Если вам за какие-то бумажки музей объявил благодарность, то уж за стол с надписью… Наверно, портрет ваш в музее повесят. И всем экскурсантам будут показывать!..
— А может, и деньжатами пахнет?
— Заплатят! — уверенно сказал я. — Во-первых, за стол: это же предмет, непосредственно связанный с жизнью писателя. И его творчеством! Он всего на трех ножках… А в музее знаете как? Чем старее вещь, чем больше поломана, тем сильней за нее хватаются. Слышали, говорят: «Музейная редкость»? Это значит, что-нибудь поломанное или разорванное. А во-вторых, там же надпись, обращенная к вам! Табличку прибьют: «Из личного архива». Я такие видел. И повесят портрет… Ваш портрет!
— Ну, ты не умничай! — Племянник вновь махнул на меня рукой. — Не твоих мозгов это дело, парнёк. Веди-ка меня. Если правду говоришь, всех выпущу. А если наврал, тоже выпущу… дух из тебя! Понял?
Довольный собой, он рассыпал мелкий, противный смешок. И затопал вниз, перешагивая через две или три ступени. Я еле за ним поспевал.
«Лишь бы не сорвалось! — думал я. — Ну а если сорвется… Я погибну в подвале. И не так, как Аида и Радамес, которые все-таки были вдвоем. Нет, я закончу свою жизнь в темном, сыром одиночестве! Все решится буквально через секунды. Вот сейчас! Вот сейчас…» Я вытер со лба капли страха. Даже не очень опытный глаз мог бы безошибочно определить: меня трясла лихорадка. Как хорошо, что Наташа была далеко!
Наконец мы остановились у двери, ведущей прямо в подвал. Племянник схватился за щеколду. Железо со ржавым стоном проехало по железу.
Потом он повернул круглую головку английского замка.
— Проходи-ка, парнёк…
— Нет, вы вперед проходите. Вы ведь старше! Я себе не позволю…
— Вежливый ты, парнёк! Не люблю вежливых.
Он шагнул в сырой мрак подвала.
И в то же мгновение дверь, которую я смело и решительно толкнул ногой, захлопнулась. Щелкнул замок, от которого ни у кого не было ключа… На всякий случай я тут же навалился на щеколду и с трудом задвинул ее.
— Парнёк, ты что? — послышалось за дверью.
— Не хочу вам мешать, — с плохо скрываемым злорадством ответил я.
— Открой дверь! Откр-р-рой!
— А вы нам открыли?
— Ну, пар-р-рнёк! Ну, ты у меня!..
— Пока что не я у вас, а вы у меня… сидите в подвале.
— Сейчас я твоих дружков… Я их всех! Будто мать родная не родила!.. Я их…
— Сначала найдите!
— Да я их!
— Посидите вдвоем со скелетом!
Он стал колотить в дверь ногами. Но она была прочно обита ржавым железом.
— Попробуйте пролезть через другую дверь, — посоветовал я, зная, что через нее пролезет только маленькая головка Племянника. Или его нога.
— Навр-рал?! Ты мне навр-рал?
— Нет, я сказал правду. Подойдите к столу — и убедитесь!
Послышался топот его ножищ.
«Вот сейчас он остановился возле стола… — думал я. — А сейчас вот читает: Племянник! Передай привет своей тете!»
— Откр-р-рой! — раздался крик из глубины подземелья, похожий на рев циклопа, запертого в пещере.
Чувство законной гордости переполнило меня! Был открыт путь к телефону. Наташина мама была спасена!..
Глава XI, в которой мы слышим разные голоса и топот погони
— Как тебе удалось? Как ты это совершил? Как сделал? Как?! Расскажи!
— Важен результат, — отвечал я на вопросы своих друзей. — Он сидит в подвале? Сидит! Он кричит в подвале? Кричит! Остальное, как говорится, детали.
— Победителей не судят! И не расспрашивают!.. — изрек Покойник.
Ему не хотелось, чтобы мной восторгались, чтобы меня расспрашивали. И хотя наши желания решительно не совпадали, я тоже сказал:
— Зачем оглядываться назад? Лучше будем смотреть вперед!
— У военных принято анализировать операции, которые привели к победам, — сказал Принц Датский. — На них учатся остальные.
Мне не хотелось вслух анализировать свою «операцию». Ведь я перехитрил Племянника… А хитрость со стороны всегда выглядит менее выгодно, чем смелость, проявленная в открытом бою. «Если бы они слышали своими ушами, как Племянник грозил запихнуть меня обратно в подвал, словно сельдь в банку, — рассуждал я, — они бы поняли, что я проявил не только находчивость, но и храбрость. Но они этого не слышали и уже не могут услышать. Пусть же догадываются сами. Вдруг Наташа подумает, что Племянник струсил, испугался меня! Я не буду с ней спорить. К сожалению, она вряд ли может так подумать…» И хотя я предложил не оглядываться назад, мне внезапно захотелось, чтобы они услышали рычание Племянника и поняли, какого противника я победил.
Всем не терпелось добраться до телефона, но я предложил:
— Давайте спустимся на минутку!
Спустились все, кроме Глеба… Он, который старался первым выполнять мои приказания и даже, подобно Мироновой, заранее угадывать их, тут вроде бы не расслышал. Я не стал насиловать его волю.
Может, он боялся, что я и его загоню в подземелье?..
А может быть, считал себя не вправе издеваться над Племянником, который еще недавно был его верным сообщником. Соучастником его преступления!
И вновь передо мной возникла загадка, которую еще предстояло понять, разгадать: «Зачем Глеб звонил Племяннику? Зачем просил его запереть нас в подвале? Зачем?!»
Мы подошли к двери, обитой ржавым железом, и я крикнул:
— Ну, как там дела? Какое у нас настроение?
Племянник стоял по ту сторону возле самой двери, как тигр возле металлических прутьев клетки.
— Откр-рой! — заорал он. — Откр-рой!
Все отскочили в сторону. Но я остался на месте. Я даже не шелохнулся. И с плохо скрываемой насмешкой произнес:
— Мы же освободились собственными силами. Без вашей помощи. Вот и вы постарайтесь! Проявите инициативу, находчивость. Посидите, похудейте — тогда, может быть, пролезете через ту дверь, через которую мы…
— Я р-разнесу дачу! — кричал Племянник.
— Тетя будет очень огорчена, — спокойно ответил я. И обратился к своим друзьям: — Прошу вас наверх! К телефону. Прошу!
Все тихо мне подчинились. Мы вошли в комнату, которую когда-то снимал у тети Племянника Гл. Бородаев. Она переходила прямо в террасу, а терраса выходила прямо во двор.
Телефона я в комнате не увидел. И внутренне похолодел: неужели все мои старания оказались напрасными? Но уже в следующий миг я внутренне отогрелся: Глеб поднял со стула старый женский халат, и оказалось, что телефон скрывался под ним.
— Зачем это? — спросил я.
— Тетя очень боится… Если соседи, которые с других дач… То всегда будут просить… Она прячет, чтобы не знали. Он ведь прямой!
— В каком смысле?
— Сразу соединяется с городом… Такой только дедушке… в благодарность…
К аппарату была прибита потускневшая пластинка: «Гл.
