Софья Прокофьева - На старом чердаке

Вместе с толпой их вынесло на площадь. Сашка незаметно скосил глаза вправо, где они оставили Лельку.

Лельки не было. У стены стояла толстая девчонка в красном пальто и лизала мороженое острым, треугольным языком.

«Не дождалась…» — сжалось что-то в Сашке.

На остановке один за другим стояли сразу три пустых троллейбуса.

Обычно у троллейбусов тут же начиналась толкотня, вырастала очередь.

Водители надрывались, прося «остаться на следующий».

И на этот раз кто-то бегом бросился к остановке.

Но таких было только несколько. И они тоже постепенно замедлили бег и растерянно остановились. И все они тоже почему-то смотрели в сторону реки.

— Там! — возбужденно сказал высокий дядя, протянув руку с портфелем.

— Интересно, — сказала Катька. — Может, задавило кого? Только если кровь, я смотреть не могу, — добавила она и зажмурилась.

— Хлеба и зрелищ, — пробормотал Борька.

Народ валил вниз с холма. Те, кто постарше, чинно шли по узким тропинкам. Но большинство спускались прямиком, как-нибудь, прямо по бесцветной прошлогодней траве. Мальчишки перепрыгивали ямы, где еще лежал грязный снег с черными корочками.

Сверху была видна голубая крыша и столики кафе.

Кафе стояло на обрыве, над самой рекой. Оно так и называлось красиво: «Волна». Круглые желтые столики сверху были похожи на блюдечки.

Но никто ничего не пил и не ел. Все толпились на краю обрыва. И те, кто сбегали с холма, старались тоже пробраться к самому краю, и толпа на обрыве все росла

— Ну скорей, скорей, — торопила Катя. — Опоздаем к самому интересному. Мальчики, давайте за руки и бегом. Только держите меня, а то я упаду.

Сашка сжал Катину мягкую руку. И они побежали вниз с холма.

Катя визжала. Холодный ветер пел в ушах. Сашка споткнулся, и они чуть не полетели кувырком все трое. Солнце нестерпимо блестело посреди реки. Кружилась голова от неба и облаков, которые бежали кверху…

Это было замечательно, только быстро кончилось. Сашка бы согласился бежать с этой горы целый год. Но Катя уже зашевелила пальцами, высвобождая свою руку из Сашкиной руки.

Все толкались, стараясь пробраться поближе к обрыву. Счастливчики, стоявшие на самом краю, переговаривались, вскрикивали, ахали.

— Смотрите-ка, смотрите-ка, лежит на боку!

— Ну, голубчики! Ну, распотешили!

— Доигрались!

— За такое по головке не погладят!

— Ай! Ай! Ноги едут! Падаю!

— С ума сошли, граждане, не напирайте!

— Здесь же глина, глина! Мы все попадаем!

— Половодье — вещь очень непростая, — рассуждал хитрый седенький старичок, стоявший перед Сашкой. — За час вода сойти может. А что молодежь сейчас? Думают, все сами знают.

— У вас всегда молодежь виновата!

— А как же, а как же, — оживился, даже обрадовался хитренький старичок. — Посудите сами. Видите, канатом к дереву привязали, а сами куда? Известно куда! В кафе. На футбол. А ответственность где? Вон она!

Старичок с трудом высвободил одну руку и грозно протянул ее в сторону обрыва.

— Там что-то интересное, — выходила из себя Катя и пихалась остренькими кулачками.

— Ох, господи, страсть какая… — печально сказала старушка в темном платке и подалась назад от края.

Сашка и Катя тут же протиснулись на ее место. Сашка вытянул шею, глянул вниз и обмер.

Никогда еще ему не было так страшно и нехорошо.

Внизу, прямо под обрывом на узком пляжике лежал на боку «Степан Разин».

Он выглядел жалким и нелепым, лежа на боку на песке. Голубые буквы так и лезли в глаза, и каждый, каждый мог прочесть: «Степан Разин». Он казался каким-то беспомощным, наверно, оттого, что был виден весь до самого киля. Торчал гребной винт с прилипшим пучком водорослей. Дверь в каюту была распахнута.

Все вещи лежали кучей, привалившись к одной стене. В темноте белели подушки, на них опрокинутый графин. Книги, сковородка, все вместе.

Кто-то засмеялся совсем рядом, обдавая теплом Сашкино ухо. Сашка повернул голову, тупо глянул.

Это смеялась Катя. Сашка увидел ее сощуренные, светлые глаза.

— Ха-ха-ха! — негромко смеялась Катька. Сашка чувствовал, как трясется ее плечо. И каждый звук ее голоса с мучительной болью входил прямо в Сашкино сердце.

— Кажется, это транспорт твоего отца, — сказал Борька.

— Надо же! — ахнула Катя и полезла еще ближе к краю, так что комья сырой глины зашлепали вниз.

Какой-то парень с гитарой спрыгнул с обрыва и стал танцевать вокруг катера, увязая в мокром песке. Ноги у него были все время согнуты в коленях. Он так и не разгибал их и от этого здорово походил на обезьяну.

Вслед за ним стали спрыгивать вниз и другие, тоже здоровые, ногастые.

Обезьяний парень перекинул гитару на спину и неуклюже полез на катер. Он лез грубо, будто это была куча металлолома. Цеплялся руками за что попало. Его ноги чертили серые полосы на краске палубы, такой белой, такой свежей.

Он вскарабкался на борт, потопал ногами, прочно ли.

Приложил руки к груди и, кривляясь, закричал глупым голосом:

— Кто-то потерял пароходик! Потерявшего прошу обращаться ко мне. В противном случае находочку считаю своей!

И затопал ногами, заплясал какой-то дурацкий танец. Как он так может? Ведь беда. А они еще смеются…

— Вон твой отец, — безжалостно сказал Борька.

Сашка стал искать папу глазами. Сашка выглядывал его в толпе, а сердце у Сашки замирало. Его мучил страх, а вдруг папа плачет или рвет на себе волосы, или стоит, схватившись за голову.

Папа стоял в сторонке. Лицо его было спокойным. И только фуражка лежала около него на земле, и он ее не поднимал. Позади него, сбившись в кучу, стояла вся команда катера «Степан Разин».

Сережа-машинист низко опустил кудрявую голову. Все было виноватым в его сильной фигуре. И вислые плечи, и опущенные руки, и даже полоски на тельняшке.

Сашка подбежал к папе.

— И ты тут, — рассеянно сказал папа и погладил Сашку по голове, чего не случалось уже много лет. Папа считал, что Сашка уже мужчина и отношения у них должны быть строгие, мужские.

— Виктор Николаевич, — дрожащим голосом сказал Сережа-машинист, подходя сзади. Лицо у него было багровым. Даже глаза были красными. — Мы что, знали, что вода спадет? Ну, думали, пришвартуемся тут, футбол посмотрим. Ну, на часок запоздаем. Мы что же, знали, что такое получится? Что ж, под суд, значит, за это?

Визгнув тормозами, около кафе остановилась «Волга». Из «Волги» вышли сразу четверо. Двое военных, строгая женщина в больших очках с толстым портфелем в руке и еще совсем седенький старичок. У него было доброе лицо и довольно длинная белая борода. Ветер тут же занялся его бородой, и старичок сжал ее в кулаке, будто боялся, что она оторвется и улетит.

Все засуетились, давая им дорогу к обрыву.

Сашка с болью смотрел на их спины, заранее переживая: сейчас они увидят… Сейчас они увидят…

И правда, они подошли к краю, да так и замерли. Только седенький старичок не подошел близко, а, прижимая бороду к пальто, вытянул шею и издали посмотрел на «Степана».

Сашка как-то сразу понадеялся, что этот старичок что-то придумает и поможет.

— Н-да… неприятности… — сказал старичок тонким голосом.

Сашка стиснул зубы. Неприятности… Проклятье!

Папа шагнул было к ним, хотел что-то сказать, но высокий военный остановил его холодным жестом.

— Ваше мнение? — обратился он к остальным.

— Крайне сложное положение, — сказал военный пониже.

— Дикость какая-то, — сказала строгая женщина, сняла очки, посмотрела вниз на «Степана Разина» и снова их надела.

— Распущенность. Разгильдяйство.

— Может, применить катки? Смазать салом доски и спускать на воду.

— А как вы его поставите на катки, интересно?

— А домкраты?

— Вы посмотрите, каков грунт! Мокрый, можно сказать, жидкий песок.

— В том-то и дело.

Старичок наклонил голову набок, сунул клок бороды в рот и пожевал его. При этом лицо его сморщилось, как будто борода была кислой.

— Я скажу вот что. Проще всего оставить катер здесь до следующего года. Весной половодье само снимет его с мели.

— До следующего года?!

— Нечего сказать! Хорошенькое дело!

Папа что-то невнятно пробормотал сквозь стиснутые зубы.

— Ну тогда вот что. Уж вы поверьте моему опыту. Это вам влетит в копеечку — спускать его на воду.

— Может, прорыть канаву?

— Н-да… Вот если бы здесь была железная дорога…

— Да, да. Очень мило. Очаровательно. Я восхищен. Проведите сюда железную дорогу, сделайте тут станцию. Только этого не хватало, — снова сказал старичок. — Я вам говорю: ждать до будущего сезона.

— Папочка… — сказал Сашка, замирая от тоски.

— Иди, иди, — сказал папа.