— Порядок! — одобрил шкипер, зажимая в широких ладонях трепещущий огонек спички. — Да спокойней ты, спокойней. Море не улица. Ни тебе пешеходов, да и встречных судов мало. Держи штурвал полегче. — И, посмотрев вперед, добавил: — Иди курсом на Аю-Даг.
Сергей впервые смотрел на Артек с моря. Вся громада Медведь-горы нависала над ним своей могучей лесистой глыбой. Изрезанная ущельями, рассеченная светлыми треугольниками осыпей, она казалась значительно выше и массивнее, чем была на самом деле. На ее вершине покоилось одинокое белое облачко. Зеленые ряды виноградников бежали от самого берега к шоссе и, казалось, взбирались к самым вершинам гор. И среди них высилась голая стена Красного камня. Кое-где среди буйной зелени извивались серые ленты дорог и белели домики. Присмотревшись, Сергей увидел маленький красный флажок на мачте Верхнего лагеря.
Он спрыгнул с мостика к столпившимся у борта ребятам, и они стали вместе рассматривать панораму побережья, выискивая знакомые места.
— Смена вахты! — крикнул с мостика Андрей.
Из машинного вылезали, щурясь от яркого солнца. С гордостью показывали остальным перемазанные мазутом руки.
— Долго идти будем?
— До Кучук-Ламбата, а там повернем обратно, пройдем до Гурзуфа — и домой.
— Хорошо бы подольше.
— Ничего, еще будем выходить в море.
— С вахтами?!
— Нет. Пассажирами.
— У-у-у!
— А что, понравилось?
— Спрашиваете!
Стояли на руле озорные мальчишки; трудились в машинном отделении неугомонные мальчишки; окатывали водой и драили палубу шумливые мальчишки. А катер бежал и бежал навстречу тяжелым волнам. И бурлил, пенился за кормой след…
Эстафета проводилась ежегодно ялтинской газетой. Артековцы еще ни разу не принимали в ней участия и вот теперь решили выставить свою команду.
В городском парке Ялты, у старта и финиша, собирались спортсмены. Мелькали разноцветные майки, озабоченно пробегали судьи.
Артековцам предстояло бежать во втором забеге. Это было обидно, так как постоянный победитель — ялтинский «Спартак» шел в первом, а новичкам очень хотелось помериться силами с чемпионами в одном забеге.
Сергей пробежал по этапу, прикинул, как соразмерить силы, и вернулся, когда вдали уже затрещал мотоцикл, открывая первый забег.
Впереди, почти сразу за мотоциклом, легко и красиво бежал парень в красной спартаковской майке. Он передал эстафету своему товарищу по команде и, не оглядываясь, не интересуясь, как пошел бег дальше, повернул обратно. И столько пренебрежения, столько уверенности было в его поведении, что Сергею очень захотелось обогнать спартаковцев и выиграть приз. Он отошел к тротуару и встал в толпе любопытных. На него никто не обращал внимания: голубая майка была явно не формой фаворита.
Наконец вдали снова затарахтел мотор мотоцикла. Второй забег.
— Голубой, голубой впереди!
— Эй, кто принимает, готовьтесь!
— «Пищевик»! Где «Пищевик»?
— Здесь!
Рослый парень в такой же, как у Сергея, майке не очень решительно шагнул к центру улицы, и вдруг Сергей узнал бегуна. Это был Саша.
Мимо с треском пронесся мотоциклист, и Сергей услышал, как восхищенно крикнул милиционер судье:
— Вот это идет!
В то же мгновение Сергей рванулся с места, вытягивая руку назад навстречу Сашиной руке. Пальцы сами сжали теплую гладкую палочку эстафеты, и Сергей бросился под гору так, словно бежал стометровку. Он не слышал удивленного возгласа на этапе, не видел качнувшейся толпы любопытных. Прямо перед ним был напряженный, скошенный назад глаз мотоциклиста и стремительно надвигающаяся стена дома.
Потом мотоциклист исчез, осталась одна стена и сознание, что надо же, наконец поворачивать. Но инерция несла вперед, прямо на дом. Замедляя ход, теряя драгоценные доли секунды, Сергей вылетел на тротуар, оттолкнулся от стены и только тогда смог повернуть. Сердце бешено билось, ноги наливались свинцовой тяжестью, а еще предстояло бежать метров полтораста в гору.
Он не помнил, как пробежал эти метры. Он только видел в коридоре этапа пляшущую от нетерпения вожатую — Волю, видел ее протянутую к нему руку, слышал, что она что-то кричит ему, но что, понять не мог.
Когда Сергей спустился на набережную, она еще бурлила от недавно пережитых событий: не каждый ведь день становишься свидетелем эстафетного бега. И по тому, как поглядывали они на его голубую майку с крутой спиной Аю-Дага на эмблеме, он понял, что артековцы и здесь прошли неплохо.
А в парке на финише кипели страсти. Тренер артековцев Павел Митрофанович обнимал ребят, показывал каждому белый циферблат секундомера и кричал, что они молодцы, что они обошли «Спартак». Шкипер артековского катера Андрей в пятнистой от пота майке, поминутно вытирая ею лицо, рассказывал:
— Нет, ты только подумай! Сижу. Жду мотоциклиста. А у того мотор, видишь ли, стал. А я-то сижу. Мне-то ни к чему, что без мотоцикла могут прибежать. Болтаю себе с ребятами. И вдруг кто-то как даст мне. Я уж хотел того… Смотрю, мать моя, Нинка! С эстафетой! «Сидишь?» — кричит. Схватил это я палочку-то да прямо от тротуара как дуну! Курортники, что куры из-под машины, в разные стороны. Ей-Богу, не вру!
Смеющаяся Нина стояла тут же.
К Сергею подошел высокий парень из «Пищевика».
— Слушай. Я думал, ты не повернешь!
— Я сам думал, что не поверну.
— А вы молодцы. Обошли «Спартак».
Но судейская коллегия решила иначе.
Первое место все же дали «Спартаку». Ему же вручили приз газеты. Артековцы на втором месте. Павел Митрофанович долго возмущался, показывал главному судье секундомер. Но тот был неумолим. Кто его знает, может быть, действительно «спартаковцы» прошли дистанцию на две десятых секунды скорее.
«И ТЫ НЕ СМОЖЕШЬ БЕЗ АРТЕКА»
Внизу под причалом гремят волны, ударяясь о металлические опоры пристани, шуршат галькой, откатываются назад и снова ударяются о металлические опоры…
Их сегодня двое в лагере. Сергей принял дежурство и сегодня ночью не может уйти: Анатолий подвернул ногу, играя в волейбол.
— Болит? — тихо спрашивает Сергей. — Показал бы врачу.
— Да ну еще! Так пройдет. Хорошо, успел на Горное сводить ребят.
Молчат, глядя в небо, прислушиваясь к морю, к шорохам в лагере.
— Вот я уже третье лето приезжаю. Каждый год ругаюсь, зарекаюсь, а все равно приезжаю. Не могу без Артека. После Нового года дни считаю, книги добываю, готовлюсь.
Он сел, поджал ноги, обхватил их руками, положил подбородок па сдвинутые колени.
— Да, да! Не улыбайся! Бросить институт хотел, совсем здесь остаться, перевестись на заочное. Борис Михайлович запретил: «Не возьму, — сказал. — Вот кончите институт, тогда милости просим». И я жду, когда кончу институт, чтобы приехать сюда навсегда. Когда ты сюда ехал, что ты знал об Артеке? Что ты знал о Крыме, о том, как здесь работать?
— Ну положим, в Крыму я был и раньше.
— Что с того, что был. Отдыхать в Крыму — это не то, что работать. Когда отдыхаешь, жару в тени переждать можно, в море нырнуть, на пляже валяться. А работа — это работа. Тебе, может, спать хочется, а ты вставай.
— Ты чего меня агитируешь?
— Да чтобы ты знал, что такое Артек. Всегда его вспоминать будем, всегда сюда рваться будем. Вот ты знаешь, план Большого Артека утвержден. Лет через десять старого ничего здесь не останется. А все равно будешь сюда стремиться. На том месте, где твоя палатка стояла, постоять захочется, по дорожкам пройти, на причале посидеть… — Не могу я без Артека, Сережка. Не могу — и все тут. И ты не сможешь тоже!
Сергей ничего не ответил. Он смотрел в черное южное небо, усеянное звездами, и думал о том, что уже сейчас знает, что не сможет без него.
Наум Гартвиг был труслив. Сергей понял это очень быстро. К сожалению, так же быстро это поняли и ребята. Сколько раз он наказывал Витальку, Сашу, Булата и многих других за то, что они пугали Наума, но это не помогало. Мальчишки не могли удержаться, чтобы не подстроить Науму какую-нибудь каверзу. И главная трудность для вожатого была в том, что Вилен, хотя сам и не принимавший участия в шутках над Наумом, был на стороне ребят.
— Ненавижу трусов, — холодно ответил он как-то на замечание Сергея, что ему, как председателю совета отряда, надо бы активнее поддержать вожатого. — Что хотите делайте — ненавижу! — повторил мальчишка, и Сергей понял всю бесполезность разговоров с ним на эту тему.
А ребята разворачивались вовсю. Особенно доставалось Науму вечерами, когда спускалась на лагерь ночь и становилось темно, а больше всего он боялся темноты. Каждое дерево, каждый куст казались ему притаившимся грабителем или зверем.
Срочно надо было что-то делать.
