Обо всём этом я успел подумать, пока Зинаида Ефимовна читала мне нотацию о том, какое безобразное впечатление производят на неё в последнее время мои поступки. Вот к чему всё сводится, когда о поступках человека судят только по его поступкам. К безобразному впечатлению. Я уже хотел было посоветовать Зинаиде Ефимовне судить обо мне, хотя бы на этот раз, не по моим поступкам, а по мотивам моим поступков, но не успел. В это время в моей голове промелькнула более важная для моих будущих сверхкосмических полётов мысль, Я вспомнил о своём пульсе.
Ничего. Я и так всё выдержу. Я - чедоземпр! Я вас не понял! Не перехожу на приём!
Зинаида Ефимовна продолжала всё ещё транслировать свою нотацию, когда, значит, в моей запыхавшейся голове мелькнула мысль о пульсе. С этими разговорами я совсем забыл о том, что я, по моей программе, должен был делать сразу же после драки. Я положил большой палец правой руки на пульс левой и, выбрав момент, когда Зинаида Ефимовна набирала в себя воздух, сказал:
- Зинаида Ефимовна, помолчите, пожалуйста, одну минуту,
- А что такое? - спросила меня Зинаида Ефимовна очень строго.
- Пульс! - сказал я, переводя взгляд на свои наручные часы и прислушиваясь к ударам.
- Тебе что, плохо? - спросила Зинаида Ефимовна, В ответ на вопрос я мотнул неопределённо головой, стараясь не сбиться со счёта. Вообще-то пульс был хороший. Глубокого наполнения. Ритмичный, как сигналы точного времени из обсерватории имени Штернберга. Вокруг все стояли молча, поэтому я быстро перемножил количество ударов на секунды и получил в итоге пятьдесят два удара в минуту. Ну и сердце у меня! Отличный мотор. Сами посудите: до драки - пульс пятьдесят два! После драки - пятьдесят два. Кто-то, когда-то, где-то будет доволен очень таким пульсом...
- Ну, что? - волновалась Зинаида Ефимовна. - Тебе действительно плохо?
- Всё в порядке! - отрапортовал я Зинаиде Ефимовне. - Говорите! - И про себя добавил: "Вы Земля! Я Галактика. Перехожу на приём".
Моё самочувствие так же, как и моя подготовка, было, конечно, от всех засекреченным, поэтому я сказал про себя себе голосом Левитана: "Самочувствие сверхкосмонавта Юрия Иванова хо-ро-ше-е!" - и громко добавил, обращаясь к Зинаиде Ефимовне:
- Говорите, Зинаида Ефимовна! Я вас продолжаю слушать!
Никогда я не думал, что такая простая фраза, как: "Говорите, Зинаида Ефимовна! Я вас продолжаю слушать!", вызовет у всех, как говорят врачи, такую преувеличенную реакцию (гиперреакцию!).
Фразы возмущения полетели в меня со всех сторон:
- Ребята! Вы слышите, как он разговаривает с учительницей?
- Командует, и всё, подождите! помолвите! говорите!
В общем, бесновались все ченеземпры. Весь драмкружок во главе со своим главным скоморохом Масловым. Не возмущалась только одна Зинаида Ефимовна, Потому что её реакция на эту фразу была, видимо, ещё более сложная, чем у остальных. После моих слов её всю так затрясло, словно у нее под ногами был не пол, а вибростенд.
Вообще-то до этого разговора я к Зинаиде Ефимовне относился нормально. Она хоть совсем молодая учительница, но физику очень т_о_ч_н_о и здорово преподаёт. И спортом интересуется. И в Планетарий ходит. Я её там с сыном несколько раз видел. И вообще она - чедоземпр! Я её понял не сразу, конечно, сначала пригляделся, а потом понял и постепенно зачислил в чедоземпры. А потом я ещё долго к Зинаиде Ефимовне присматривался и даже решил, что, когда начнутся первые пассажирские полёты в космос, она полетит, пожалуй, одна из первых. Но сейчас я уж так не думаю. Да, с такой вибрацией нервной системы не то что в космос, а на порог монорельсовой дороги не допустят.
- Иванов, дай дневник! - сказал Зинаида Ефимовна, очевидно придя в себя. - Твой отец из командировки приехал?
Я молча изобразил на лице, что мой отец из командировки приехал.
- Хороший будет для него подарок... - сказала Зинаида Ефимовна, возвращая мне дневник с длиннющей записью красными чернилами.
Я взял дневник и, не сходя с места, внимательно прочитал запись, которую сделала Зинаида Ефимовна. В дневнике было написано вот что: "Подрался. Сорвал репетицию драмкружка. Вел себя дерзко и вызывающе!" И подпись: "З.Таирова".
Ну что же! Зинаида Ефимовна судила о моих поступках не по мотивам... Значит, всё точно, как у нее на уроке.
- Ну, что ты думаешь делать, Иванов? - спросила меня Зинаида Ефимовна. - Сейчас... и вообще?..
- Я сейчас хочу уснуть, - сказал я.
- Как уснуть? - ужаснулась Зинаида Ефимовна.
- Очень просто, - пояснил я. - Лягу на парту и усну... Ведь после драки и после такой записи в дневнике никто не смог бы уснуть, а я усну. - С этими словами я, не дожидаясь согласия Зинаиды Ефимовны, взобрался на парту, расслабился по своей системе псипов и... уснул.
Вокруг меня все зашумели, и каждый в духе своего "уклона". Они думали, вероятно, что шум помешает мне уснуть.
- Очевидное... невероятное, - сказал кто-то из девчонок.
- От очевидного к невероятному, - поправил я, не открывая глаз.
- Время искать и удивляться!
- Время искать и удивлять, - ещё раз вмешался я в разговор.
- У него не нервы, а чёрт знает что такое! - сказал Маслов.
Эти слова мне понравились. "Что и требовалось доказать!" - хотел сказать я, но промолчал.
Последнее, что я услышал, - это спор между кем-то: уснул я или не уснул, и голос Колесникова Сергея.
- Это же не чел... а целая АТС! - сказал он, и, как показалось мне, с явным восхищением в голосе.
- Ну при чём здесь автоматическая телефонная станция? - удивилась Вера Гранина.
- Да я не про эту АТС, я про антологию таинственных случаев! Там, где Иванов, там обязательно случается какая-нибудь таинственная антология. Заснуть после драки... и после всего! И в присутствии Зинаиды Ефимовны!
- АТС это или не АТС, но я должна поставить вопрос об Иванове на педсовете, - сказала Зинаида Ефимовна.
- А зачем на педсовете? - удивился Николай Ботов. - С ним даже драться интересно и полезно. У него и во время драки можно что-нибудь полезное узнать. Сколько раз учитель говорил про теорию удара, я не запоминал, а тут пожалуйста, всё запомнил до единого слова, - и затем Ботов словно пропел - и всё наизусть: - "Удар, его воздействие на тела изучал ещё Леонардо да Винчи. Но он, понятно, не располагал техникой наблюдения быстро протекающих процессов. И он, и Исаак Ньютон..."
- Это он тебе эти знания в голову вбил! - объяснил Маслов. - Так что ты можешь взять этот метод на вооружение, душка-тенор.
После этих слов я услышал снова голос Веры Граниной (с медицинским уклоном):
- Сейчас проверю, спит или нет?.. Может, притворяется. (Я почувствовал, как её рука прикоснулась к моей.) Ну и пульс... Очень глубокого наполнения, как у спящего...
Больше я ничего не слышал. Когда я проснулся, то Зинаиды Ефимовны уже в классе не было, а все остальные мои соклассники сидели и молча смотрели на меня. А я встал и потянулся. Потом я открыл портфель, положил в него дневник. Достал космический кроссворд и вписал в него созвездие Южного полушария. Затем соскочил с парты и при полном молчании моих современников вышел из класса.
ВОСПОМИНАНИЕ ШЕСТОЕ
Всё хорошо, но где чувство юмора?
В коридоре меня догнал Борис Кутырев (с сатирическим уклоном) и сказал, хватая меня за курточку (он всегда пускает в ход руки, когда разговаривает):
- Слушай, Иванов, ты, конечно, знаешь, что мне в тебе всё не нравится. Но знаешь, что мне в тебе больше всего не нравится?
- Что? - спросил я и добавил: - Отвечай, пожалуйста, коротко и ясно, ты стоишь не возле доски, а возле Юрия Евгеньевича Иванова!
- Больше всего мне не нравится в тебе эта мания величия... Отличаешься ты скорее угрюмостью, чем серьёзностью. Чувства юмора тебе не хватает, понимаешь, всё в тебе безнадёжно мрачно. Вот сейчас ты продемонстрировал нам... своё засыпание. Мы, конечно, все понимаем твой трюк: ты договорился с Граниной, чтобы она подтвердила твой сон, и она его подтвердила. Но это всё мрачно. А если бы всё было с шуткой, с юмором, то и не оставило бы такого гнетущего впечатления.
Кутырев помолчал немного и, видя, что я помрачнел, сказал:
- Ну вот, ты стал ещё мрачнее, а ведь "хорошо будет смеяться тот, кто будет смеяться последним".
- А может, на земшаре уже есть человек, который будет смеяться самым последним из всех, - сказал я и, повернувшись к Кутыреву спиной, зашагал по коридору.
Машинально я засунул руку в боковой карман. В кармане ощутил какой-то листок, хотя знал точно, что никакого листка в карман не прятал. Я сбежал с лестницы, вышел на улицу и извлёк листок из кармана, при этом ёкнуло сердце. Неужели, подумал я, неужели опять... Быстро развернул листок... Стихи! На листке были написаны стихи! Мне стало ясно: кто-то, вероятно, решил отравлять моё существование этой рифмованной пачкотнёй. Я разволновался, правда совсем спокойно, прочитал стихотворение:
Находят птицы без приборов гнёзда
Сквозь облака, туманы и дожди.
