Предложение показалось мне потрясающим. Такому гаду, как Мехнерт, полезно дать разок при всех. А из-за темноты будет неясно, кто ударил, получится, будто сама справедливость вершит свой суд. Представляете! Сверхъестественное явление на уроке физики - это нам здорово подвезло!
Густав обвел глазами сидевших за столом. Напряжение, судя по их лицам, нарастало.
- Так вот, - продолжил он. - Темно было, хоть глаз выколи. Попрыгунчик, то есть господин Кауль, сказал, что сейчас все начнется, и велел нам обратить внимание на искры. И пока все обращали внимание, я тихонько прокрался вперед и ударил что было силы. Ошибки быть не могло - Мехнерт с первого класса сидит в первом ряду на первой парте. Я так ему врезал, что чуть себе руку не сломал.
Капитан Шмаух хлопнул себя по коленке.
- Просто великолепно! Двинул ему разок и сел обратно на свое место как ни в чем не бывало.
Густав печально покачал головой:
- Нет, я не сел на место. От страха я стоял как вкопанный, не в силах пошевельнуться.
- От страха? - удивилась Клотильда. - Почему от страха?
- Оказалось, что Мехнерт лысый.
- Лысый? - переспросил Эмиль.
- Ну да, мой кулак скользнул по лысине, представляешь? Потому что это был вовсе не Мехнерт, а Попрыгунчик, то есть господин Кауль.
Даже официант, принесший капитану грог, не уходил, увлеченный рассказом.
- А получилось вот что... - продолжал Густав. - Кауль сел в темноте на парту рядом с Мехнертом. Он тоже хотел поглядеть на искры. Это можно понять. Учителю физики это, должно быть, очень интересно. Но не мог же я догадаться, что в темноте он сядет на место Мехнерта!
Капитан Шмаух смеялся так громко, что оркестра уже не было слышно, хотя играли как раз марш.
Клотильда даже побледнела.
- Ужасно! - шептала она. - Прямо мороз идет по колее.
Советник юстиции повернулся к рассказчику:
- Ну, а что было дальше? Густав почесал за ухом.
- В общем-то, все это мура, - сказал он. - Но все же чувствовал я себя не лучшим образом. Тут, конечно, сразу зажгли свет. Попрыгунчик сидел на месте Мехнерта и держался за лысину. Голова у него явно раскалывалась, и это было неудивительно. Я ведь бил не за страх, а за совесть. Класс застыл, будто громом пораженный. А электрические искры покорно сверкали, словно ничего и не произошло. Но никто не обращал на них никакого внимания.
"Кто это сделал?" - спросил Попрыгунчик, то есть господин Кауль, после долгого молчания.
"Я, - ответил я. - Простите меня, пожалуйста, господин учитель. Я ошибся".
"Да, ошибся, можешь в этом не сомневаться", - буркнул он и бросился посреди урока опрометью из кабинета. При этом он обеими руками обхватил голову, словно боялся, что она у него отвалится.
Густав помолчал, потом продолжил рассказ:
- Мне все стало вдруг как-то до лампочки. Ребята настолько обалдели, что никто не шелохнулся, а я кинулся на Мехнерта и стал его лупить. Я так его отделал, что он долго помнить будет, три дня потом в школу не ходил... Только я от него отвалил, как меня потащили к директору. Попрыгунчик сидел на диване и все прикладывал к голове смоченный в холодной воде платок. "Я только что узнал, - начал директор, - что ты, воспользовавшись темнотой, коварно напал на нашего старого, заслуженного преподавателя. Само собой разумеется, я выгоню тебя из школы, но все же я попрошу тебя объяснить нам причины твоего гнусного поведения".
Я просто зашелся от этих слов. Никто никогда мне не говорил, что я коварный. И меня прорвало. Я сказал им, что уж если кто коварный, так это их отличник Мехнерт. И удар по затылку тоже предназначался Мехнерту за то, что он во время большой перемены донес на своего товарища. И что они могут пойти в физический кабинет и полюбоваться останками своего любимчика. Если им такие типы больше по душе, чем я, то пусть... Ну, и так далее.
Капитан Шмаух глядел на разгневанного Густава с любовью.
- Ну, а потом что было?
- Потом произошло нечто, за что я до самой смерти буду благодарен господину Каулю.
- Что же он сделал? - спросил Эмиль.
- Он рассмеялся, - сказал Густав. - Он так расхохотался, что примочка упала у него с затылка!
Капитан Шмаух снова хлопнул себя по коленке. Потом он обернулся к официанту, который все еще стоял и слушал, и скомандовал:
- Еще один грог!
Глава седьмая
ЭСТРАДНЫЙ КОНЦЕРТ В КОРЛСБЮТТЕЛЕ
Оркестр играл туш. На сцену вышел шикарно одетый, пожалуй, далее чересчур расфранченный господин и от имени дирекции гостиницы приветствовал столь многочисленную публику. Он обещал, что все присутствующие прекрасно проведут вечер, и отпустил несколько шуточек, над которыми, кроме него, никто не смеялся. Это, видно, его разозлило, и он поспешно объявил первый номер: выступает Фердинанд Бадштюбнер, современный Карузо, с лютней.
Карузо-Бадштюбнер оказался толстым седовласым господином. Лютню он держал в руке, а на голове у него была студенческая фуражка. Перебирая струны, он пропел несколько песенок, в которых речь шла о студентах Гейдельберга, о любимой, о красивых хозяйских дочках, о вине и о пивных кружках. Голос у него был не первой свежести. Кончив, он помахал фуражкой. И занавес упал.
- В те годы, я вижу, времени на учебу совсем не оставалось, да? спросил Профессор своего отца.
- В песнях есть преувеличение, - объяснил советник. - Если бы мы не учились, мы бы ничего не знали.
У Клотильды тоже возник вопрос:
- Почему этот пожилой господин, который только что пел, все еще студент? А если он студент, то почему не учится, а поет нам под лютню песни?
Все переглянулись. Наконец бабушка ответила:
- Он, наверное, заочник.
- А, тогда другое дело, - сказала Клотильда.
Все засмеялись, но она так и не поняла, почему.
- Я получу аттестат и не буду дальше учиться, - сказал Густав. - Я буду либо автогонщиком, либо летчиком. - Обернувшись к Эмилю, он спросил: - А ты?
Эмиль на мгновение закрыл глаза. Он подумал о старшине и о том разговоре, который у них был на этот счет.
- Нет, - ответил он. - Я тоже не буду дальше учиться. Я хочу как можно скорее начать зарабатывать деньги и стать самостоятельным.
Бабушка искоса посмотрела на него, но ничего не сказала.
Следующим номером программы был акробатический танец. Артистка с такой быстротой вертелась вокруг собственной оси, что казалось, глаза у нее где-то на спине, а затылок на лице.
Капитан так громко хлопал своими гигантскими ладонями, что можно было подумать, лопаются надутые воздухом кульки. Наклонившись к Клотильде, он спросил ее:
- А вы умеете танцевать, как она?
Но он явно обратился не по адресу.
- Я бы постеснялась так изгиляться перед чужими людьми, - ответила Клотильда с достоинством.
- Ну, раз ты стесняешься перед чужими, то потанцуй для нас дома, сказал Профессор.
И мальчишки прыснули, представив себе, как Клотильда будет танцевать перед ними на террасе виллы "Морская".
Снова заиграл оркестр, на этот раз танго. Начались танцы. Капитан Шмаух пригласил Клотильду, советник юстиции - свою жену, а бабушка качала в такт музыке головой и была в прекрасном настроении.
Вдруг какой-то молодой человек подошел к Пони, поклонился и сказал:
- Фройляйн, разрешите вас пригласить?
Эмиль расхохотался:
- Да эта фройляйн и танцевать-то не умеет!
Но Пони встала.
- Да что ты в этом понимаешь! Сосунок! - бросила Пони и пошла танцевать.
И танцевала она так, словно всю жизнь только этим и занималась.
- Нет, вы только поглядите на нашу фройляйн! - воскликнул Профессор. Где это она так насобачилась?
- Мы, женщины, - объяснила бабушка, - умеем танцевать с рождения.
Густав сокрушенно покачал головой:
- Ну и девчонка! Не старше меня, а изображает из себя барышню!
Следующий танец был вальс.
- Вот это для нас, молодежи, - сказал капитан, приглашая Пони, и они в таком бешеном вихре закружились по залу, что никто больше не решался танцевать.
Время от времени капитан подбрасывал Пони высоко в воздух - это получалось у них великолепно, не хуже, чем у настоящих артистов. Все аплодировали, даже официанты.
Капитан заставил Пони поклониться. И сам тоже поклонился.
Потом снова вышел на сцену расфранченный господин... Он сказал, что с особым удовольствием объявляет выступление следующего артиста, потому что повсюду, далее в самых шикарных кабаре страны, его встречают бурными аплодисментами.
- Интересно получается, - изумился капитан. - Если у него везде такой огромный успех, чего же он забрался в такую дыру, как наш Корлсбюттель?
Все стали ждать, пока снова поднимется занавес. А когда занавес наконец поднялся и знаменитый артист показался на сцене, Эмиль сказал громко, чуть ли не на весь зал:
- Во дает!
Потому что знаменитым артистом, которого повсюду встречают чуть ли не овациями, оказался не кто иной, как сам конферансье. Он только успел надеть на голову цилиндр, сунуть в глаз монокль и взять в руку тросточку.
