Мы оба замолчали. А что говорить, когда и так было всё ясно.
- Только я бы хотел с тобой посоветоваться... Я вот хочу себе искусственную горбинку на носу сделать, - сказал я, - как ты считаешь... вот такая пойдёт мне или нет?.. - Я прилепил к носу горбинку из пластилина.
Саша обернулся ко мне, и я увидел на его лице сразу и смех и слезы. Потом он почему-то рассердился и сказал:
- Что ты сделал? Что ты сделал?
- Как - что? - ответил я. - Нос.
- Ты же похож с этим носом на попугая, - сказал Саша. - Ты что хочешь, чтобы надо мной снова все смеялись, что у меня родной брат с таким носом? Попроси хирурга себе сделать нормальную горбинку. Вот такую, какую хотел сделать я... - Саша достал из кармана сложенный вчетверо листок и развернул его. На листке был изображён Сашин прямой нос и пунктиром небольшая индейская горбинка в духе Фенимора Купера.
- А я хотел, чтобы мне сделали нос, как у Сирано де Бержерака... Помнишь, мы смотрели по телевизору?.. - сказал я.
Если бы Саша меня спросил: "Почему как у Бержерака?" - я бы ему ответил со значением: "А потому, что ему тоже не везло в любви, как и мне!.." Но Саша меня спросил совсем о другом:
- А неужели не проще изменить свой характер? Ты же раньше был вполне приличный брат. И какая тебя муха укусила?.. Ты можешь изменить свой характер?
- Как - изменить? - спросил я.
- Ну, перестань выкидывать свои дурацкие штучки-дрючки!.. Неужели ты не можешь придумать что-нибудь серьёзное?.. Если уж тебя действительно муха укусила. Ты знаешь, например, кто придумал первую вязальную машину?
- Нет, - сказал я, - я не знаю, кто придумал первую вязальную машину.
- Уильям Ли из Кембриджа, чтобы помочь своей любимой девушке. Понимаешь, она была бедная и вязала чулки на спицах и продавала их, понимаешь?
- Понимаю, - ответил я.
- Металлы и то бывают благородные, а ты ведь человек, - сказал Саша грустно-грустно.
- Кстати, Саша, насчёт мухи, - сказал я тоже не очень-то весело. - Дарю тебе свою идею насчёт, правда, не мухи, а насчёт комара...
- Какую ещё идею? - насторожился Саша. - Насчёт какого комара?
- Самого обыкновенного комара, - сказал я. - У нас на дачном участке одну девочку... - я мужественно не назвал Танино имя, я сказал просто: одну девочку, - всё время кусают комары, а нужно сделать под микроскопом малюсенькую пипетку, потом поймать комара и залить ему нос расплавленным парафином и потом этого комара отпустить, и через несколько часов на нашем участке не останется ни одного комара...
Я думал, что Саша спросит меня: "А почему не останется ни одного комара?.." Но Саша меня не спросил, он вообще меня не слушал, он настолько высунулся из окна, что даже непонятно было, как он не падает на землю.
Я посмотрел туда, куда смотрел Саша, и увидел Таню Кузовлеву: она вышла на крыльцо своей дачи и тут же скрылась в доме. При виде Тани у меня внутри что-то заболело, но я сразу как-то не смог разобраться, что у меня болит и где, я просто сказал вслух:
- ...И через несколько часов на нашем участке не останется ни одного комара!..
А Саша рванулся в нашу комнату и, открыв шкаф, стал, как девчонка, прикладывать к своему выходному костюму спортивные курточки и смотреться в зеркало.
- Ты на меня не сердись, - сказал он, в общем-то не обращая на меня внимания, - что я тебя не отговариваю от операции, я один мог терпеть твои штучки, может, и всю жизнь... но я теперь не один... то есть не совсем один... - поправился Саша.
Я хотел сказать, что я всё понимаю и что поэтому и решился на операцию, что Саша действительно теперь не один, то есть не совсем один, но вместо этого сказал:
- И на нашем участке не останется ни одного комара... потому что комар, которому зальют жало парафином, скажет остальным комарам: "Летим, братцы, отсюда скорей, а то здесь носы парафином заливают!.." И тогда одну девочку... перестанут кусать комары... Ну, пока, Саша, прощай, - сказал я, стараясь не смотреть на своего брата. Когда я смотрел на Сашу, то казалось, что как будто это я в зеркале собираюсь на свидание. - Прощай, - сказал я ещё раз.
- Почему прощай? - удивился Саша. - До свидания.
- Может, не увидимся, - сказал я.
- Как - не увидимся? - ещё больше удивился Саша. - Почему не увидимся? Это же не сложная операция... не очень сложная...
- Нет, я говорю: не увидимся... как близнецы... а увидимся просто... как родные братья...
С этими словами я вышел из дому на крыльцо.
Когда мой брат Саша копает в огороде грядки или колет в сарае дрова, он говорит, что в это время он испытывает какую-то мышечную радость, которую открыл академик Павлов, про которого я видел кино по телевизору. В кино, правда, он про эту радость ничего не говорил, но Саша говорит, что он про неё писал в какой-то книге. А раз Саша говорит, что академик Павлов писал про эту радость, - значит, это правда. Мой брат не я, он врать не станет.
А вообще-то мыть крыльцо я стал не для того, чтоб узнать, существует мышечная радость или нет, я стал его мыть, потому что на улице снова показалась Таня Кузовлева, и мне так захотелось, чтобы она хоть на одну секунду приняла меня за Сашу, что я ничего не мог сделать с собой, хотя после всего, что произошло и вообще... и в частности... мне совсем не следовало этого делать. Размазав тряпкой воду по лестнице, я так не сводил всё время глаз с Тани, что даже не заметил и не услышал, как возле крыльца с авоськами в руках появилась моя мама. Она ласково посмотрела на меня и спросила:
- А где наше наказание? (То есть где, значит, я.)
- Там, - сказал я.
Я ведь не врал, ведь в эту самую минуту не я, а Саша был моим наказанием. У меня опять где-то что-то сильно заболело. Это была совсем незнакомая и совсем непонятная мне боль, поэтому, когда за штакетником нашей дачи появилась Таня Кузовлева, я от неожиданности сел на мокрые доски крыльца, и мы долго пристально смотрели друг на друга.
- Я сейчас, - сказал я, вытирая руки о штаны. "Зачем?.. Ну зачем я это сказал?.. Это было просто подло с моей стороны".
- Мне... Сашу... - спокойно произнесла Таня.
- Я сейчас... - сказал я. - Я сейчас... его позову...
Рассказ восьмой
"ПОЗОВИТЕ К ТЕЛЕФОНУ ВАШУ СОБАКУ"
Вот, например, я читал в одном журнале про птиц, как они узнают дорогу на юг в темноте, в тумане, ночью, пролетая над Великим или Тихим океаном. Никто, оказывается, не знает, как они ориентируются. Ни один учёный. А я думаю, что они узнают так, как Таня узнала, что я - это Лёша, а не Саша. Мама не узнала, а Таня узнала. А как Таня это узнала? Может быть, она узнала, как птицы безошибочно узнают дорогу на юг, пролетая в темноте, в тумане, ночью над Великим или Тихим океаном...
Саша и Таня уже давно стояли под берёзой и всё о чем-то разговаривали, а я всё как-то машинально размазывал тряпкой воду по доскам лестницы и всё старался не смотреть на них. Я всё смотрел на врагов, появившихся в поле моего зрения, - Тулькина, Мешкова и Дерябина - и думал об академике Павлове, что придумал эту мышечную радость, которую человек испытывает, скажем, моя грязную лестницу. Никакой мышечной радости, по-моему, от этого в жизни нет и не может быть... И вообще в жизни нет никаких радостей: ни мышечных и никаких других... Тем более, если тебя ждёт такая операция... А Тулькин там, по-моему, какой-то плакат приготовил, думает, наверно, что они вчера со мной сполна рассчитались. Но я-то помню, как я вчера дал всей пятернёй Сутулову по морде... Мешкову и Тулькину тоже, кажется, немного попало. Сейчас, как солнце начнёт поярче светить, так у Сутулова на щеках проявится отпечаток моей ладони, у меня, правда, тоже пожелтеет ладонь правой руки, но руку в крайнем случае можно держать в кармане, а щёку в карман не засунешь. И Лютатовский вылез. Интересно, о чём это они с Тулькиным сговариваются?.. Ну, если они только заденут Сашу с Таней, я им покажу...
- Знаешь что, - сказал вдруг Саша, быстро подбегая ко мне. - Мы тут с Таней посоветовались... ты это, - сказал Саша, почему-то краснея, - ты, пожалуй, не делай эту операцию... Ладно уж! Мы уж потерпим... твоё сходство с нами... то есть со мной. Таня сказала, что уж раз родились мы близнецами, то... - Саша замолчал, продолжая стоять совсем рядом со мной и стараясь не смотреть почему-то мне в лицо.
Он сказал и стал чего-то ждать. Он думал, наверно, что я обрадуюсь, что мне не нужно приделывать к носу индейскую горбинку в духе Фенимора Купера или Сирано де Бержерака, но я почему-то не испытал от этого сообщения никакой радости. Мы помолчали ещё немного, и потом я спросил:
- А ещё она... говорила что-нибудь?
- Конечно, говорила, - сказал радостно Саша. - Она сказала, что это просто замечательно, что на свете есть такие мальчишки, как ты!
- Прямо так и сказала?
- Прямо так и сказала.
- А почему она так сказала? - спросил я.
- А потому что, если бы на свете все мальчишки были бы не такие, как ты, а такие, как я, - сказал Саша, - то Таня сказала, что тогда можно было бы просто умереть со скуки.
- Так и сказала?
- Честное слово!
- Так, может быть, она со мной пойдёт в кино? - спросил я Сашу. - Ты сходи... спроси её... раз она так сказала, - сказал я.
