Именно что в Англии. А кроме Англии, существовала еще и Ирландия, колония Лондона – и уж там-то не церемонились. Еще в середине XVIII столетия английские власти в Ирландии официальнейшим образом, по установленной правительством расценке платили за головы учителей, обучающих детей ирландскому языку, или участников антиправительственных движений. Принесешь голову, докажешь, что это именно запрещенный учитель или повстанец, – получай денежки...
Поскольку порядки, которые англичане в Ирландии установили, следует именовать колониальными без всяких кавычек, восстания там вспыхивали регулярно. В самом конце XVIII века снова рвануло. Появились так называемые «белые парни» – натуральнейшие партизанские отряды. «Белыми парнями» их звали оттого, что они носили белые рубахи и белые значки на шляпах. Действовали они, как партизанам и полагается, – то офицера, распорядившегося засечь насмерть крестьян, потом находили с проломленной головой, то горели амбары и исчезал скот у тех, кто, говоря современным языком, сотрудничал с оккупационной администрацией.
Как англичане боролись с ними – и вообще со всяким, кому следовало «преподать урок» – лучше всего узнать из первых уст. Итак, выступление 22 ноября 1797 г. в Палате лордов одного из ее членов...
«Милорды! Я видел в Ирландии самую нелепую и самую отвратительную тиранию, под какой когда-либо стонала нация. Нет в Ирландии, милорды, ни одного человека, которого нельзя было бы выхватить из его дома в любой час дня и ночи, подвергнуть строжайшему заточению, лишить всякого сообщения с людьми, ведущими его дела; с которым нельзя было бы обращаться самым жестоким и оскорбительным образом, причем он вовсе не знал бы даже, в каком преступлении он обвиняется и из какого источника вышло донесение на него. Ваши сиятельства до сих пор чувствовали отвращение к инквизиции. Но в чем же это страшное установление отличается от системы, проводимой в Ирландии? Правда, люди не растягивались на пытальной раме в Ирландии, потому что под руками не оказалось этого страшного снаряда. (Надо ли понимать это так, что в самой Англии означенная рама имелась и применялась? Похоже на то – А. Б.) Но я знаю примеры, когда люди в Ирландии ставились на острые столбики, пока не лишались чувств; когда они приходили в сознание, их снова ставили, пока они вторично не лишались чувств; когда они вторично приходили в сознание, их в третий раз ставили на столбики... Но я могу пойти еще дальше: людей подвергали полуповешению (полузадушению) и потом возвращали к жизни, чтобы страхом повторения этого наказания заставить их признаваться в преступлениях, в которых их обвиняли».
Добрая старая Англия...
А впрочем, с пыткой далеко не все однозначно. Вот что писал в прошлом году один из светил Гарвардского университета, престижнейшего в США, Алан Дершовитц: «Сразу хочу уточнить, что мое предложение вытекает из внутреннего отвращения к пыткам: это тайное и нелегальное явление, которое, к сожалению, существует и которое, не будучи в состоянии искоренить, я бы хотел поставить на службу закону и демократии... Перед бомбой, оснащенной часовым механизмом и готовой взорваться – то есть террористом, располагающим информацией, которая может спасти жизнь тысячам невинных людей, – любая настоящая демократия может и должна сделать что-нибудь, чтобы предотвратить взрыв.. Моя цель – узаконить пытку, чтобы иметь возможность контролировать и останавливать ее. Сегодня пытка тайно и нелегально практикуется на всей планете, включая демократические страны, подписавшие международный договор о ее упразднении. ЦРУ по всему миру пустило леденящий душу учебник с самыми жестокими методами „вымогания информации“, а комиссары полиции, от Калифорнии до Флориды, ежедневно применяют пытки за закрытыми дверями. Я считаю, что намного лучше было бы ввести ее в рамки закона, сделав видимой и прозрачной, то есть демократичной... Кроме того, я предлагают ввести „не смертельную пытку“, как, например, разряды тока или иглы под ногти, которые вызовут невыносимую боль, не подвергнув опасности жизнь индивида».
«Демократичная пытка» – это, конечно, круто. Но самое печальное – что лично я (впечатлительных интеллигентов просят зажмуриться) порой ловлю себя на мысли, что согласен со светилом Гарварда. Конечно, возможны ошибки, но когда речь идет о терроризме...
Даю вводную. Вы – следователь. Перед вами сидит террорист, о котором точно известно, что он заложил мощную бомбу где-то в «месте наибольшего скопления людей». Где именно, неизвестно. Уточнить хотя бы приблизительно не удается. Весь большой современный город эвакуировать в чисто поле невозможно – еще и оттого, что времени у вас мало, считанные часы.
Ваши действия?
Вот то-то...
3. «Умонаклонение к добру».
Читатель, которому интересны в прошлых столетиях только авантюрные сюжеты и любопытные факты, имеет полное право пропустить этот раздел (и еще несколько из этой главы) и перейти сразу к рассказу о загадочной авантюристке княжне Таракановой и таинственным подробностям пугачевского бунта. Как бы там ни было, лично я намерен поговорить о материях, быть может, и более скучных, но необходимых для повествования о екатерининской эпохе. Речь пойдет о вещах, безусловно являющихся полной противоположностью пыткам, о которых мы только что говорили – о просвещении и воспитании.
К моменту восшествия Екатерины на престол российское образование безусловно было в состоянии крайне горестном.
Существовало несколько военных корпусов, где преподавали не только «специальные» предметы, но и, так сказать, общеобразовательные, общенаучные. Программа была довольно широкая – но в эти корпуса принимали исключительно дворян.
«Гражданское» образование тоже не блистало особенным разнообразием: Академический университет и гимназия в Петербурге, университет и две гимназии в Москве, гимназия в Казани.
И это – все. По всей стране более не имелось не то что университетов, но и простых школ – одни духовные училища. Не приходские школы, где учат духовные лица (как до Петра), а именно духовные училища со своим специфически узким кругом задач.
Впрочем, в Астрахани, где имелась единственная в России католическая церковь, монахи-францисканцы давным-давно открыли школу – вполне светскую. Именно ее закончил будущий знаменитый поэт Василий Тредиаковский (что характерно, ни его, ни его товарищей «злобные латинцы» и не пытались обратить в ту жуткую римскую веру).
И это – все... «Цифирные школы для детей всякого звания» с превеликой помпой открытые при Петре, как-то незаметно еще при его жизни самоликвидировались. В отдельных местностях даже пытались собирать учеников с помощью драгун (исторический факт!), но они быстренько разбежались.
Да и с теми учебными заведениями, что имелись, обстояло, как бы это поделикатнее, не вполне гладко...
На юридическом факультете Московского университета имелся один-единственный профессор, француз Дильтей, который свой предмет читал исключительно на родном языке, нимало не заботясь, все ли господа студиозусы его понимают. Так поступали и другие преподаватели (большинство из которых были иностранцами), шпарившие курс на французском, немецком, латыни. Русских профессоров в университете было только двое.
В 1765 г. Морской кадетский шляхетский корпус (единственное в стране высшее учебное заведение, готовившее офицеров для военно-морского флота) давал через все имеющиеся в то время газеты объявления о том, что ему крайне потребны преподаватели следующих специальностей:
Навигационных наук профессор – 1,
Корабельной архитектуры учитель – 1,
Подмастерье корабельной архитектуры – 1,
Словесных наук учителей – 3,
Латинского языка учитель – 1,
Шведского языка учитель – 1,
Подмастерья для преподавания датского, шведского и французского – 3,
Переводчиков – 2,
Учитель танцев – 1,
Учитель геодезии – 1.
