Теперь как-то трудно себе представить, как часто наш Двор менял свое местопребывание между маем и октябрем месяцем. Весной мы проводили несколько дней на Елагином, чтобы избежать уличной пыли, затем Царское Село, переезд на июль в Петергофский Летний Дворец и, наконец, из-за маневров, Гатчина или Ропша с ураганом светских обязанностей: приемы, балы, даже Французский театр в маленьком деревянном доме. Мы видели эту блестящую жизнь, конечно, в своем детском понимании, или когда мы сопровождали Родителей, или же, в свободные часы, на подоконниках и слушая доносившуюся к нам музыку…
Саша и Мэри уже в течение целого года выезжали и много танцевали. Мама, выглядевшая старшей сестрой своих детей, радовалась тому, что может веселиться с ними вместе. Папа терпеть не мог балов и уходил с них, уже в двенадцать часов, спать, в Аничкове чаще всего в комнату рядом с бальной залой, где ему не мешала ни музыка, ни шум. В этой нелюбви Папа к балам и танцевальным вечерам много был виноват дядя Михаил, который не желал, чтобы офицеры приглашались на них по своим способностям к танцам, а чтобы, напротив, этими приглашениями поощрялись бы их усердие и успехи в военной службе. Но когда на балах не было хороших танцоров – не бывало и дам. В тех случаях, когда удавалось сломить упорство дяди Михаила, он появлялся в плохом настроении, ссорился с Папа и для Мама всякое удовольствие бывало испорчено…»
* * *
Еще в раннем детстве великие княжны радовали взоры окружающих своей совершенно ангельской наружностью. Но прелестные дети попадаются куда чаще, чем привлекательные взрослые. Однако когда девочки начали подрастать, стало понятно, что все три станут красавицами.
Красивая принцесса – это большая редкость. В католической Европе такие рождались раз в сто лет: из-за близкородственных браков. И вообще считались скорее сказочными персонажами. Однако в России хорошенькие и даже красивые великие княжны попадались практически в каждом поколении. Красивы были великие княжны Александра Павловна и Елена Павловна, сестры императора Николая I. И дочери Николая тоже были по-настоящему красивы, причем все три. Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на их портреты, созданные разными художниками, но все до единого запечатлевшие тонкие лица, точеные черты, большие глаза – классическую красоту, которая была как раз в моде в ту эпоху. Когда строился Исаакиевский собор, бронзовым ангелам на крыше придали узнаваемые черты великих княжон. И на постаменте памятника Николаю I тоже сидят три дочери императора и их царственная матушка, изображая Правосудие (с весами), Силу (с мечом), Мудрость (с зеркалом) и Веру (с крестом и Библией).
Александру Николаевну и Ольгу Николаевну «тиражировали» чаще, чем Марию: она считалась менее привлекательной. Слишком высокий лоб, да и подбородок тяжеловат – на всех портретах она выглядит волевой и энергичной. Особенно интересны в этом отношении парные скульптурные портреты Марии Николаевны и Николая I, созданные Христианом Даниэлем Раухом и хранящиеся в Эрмитаже. Они наиболее точны анатомически – и достаточно на них взглянуть, чтобы стало ясно: Мария Николаевна была просто копией своего отца и ничего не взяла от утонченной, хрупкой матери. Правда, она все равно считалась красавицей, ибо действительно выделялась на фоне других барышень из лучших семей России.
По характеру император и его старшая дочь тоже были очень схожи. Оба – решительные, упрямые, сильные и несгибаемые. Николай I был человеком мрачным, несколько тяжеловесным, и не умел менять принятых решений. Его дочь отличалась от него тем, что совершенно не терпела несправедливости и готова была до конца отстаивать то, что считала правильным. Придворная фальшь вызывала у нее отвращение. Среди близких ей людей великая княжна Мария Николаевна старалась быть предельно искренней… Даже тогда, когда это могло принести боль и близким, и ей самой.
Христиан Даниэль Раух. Портрет великой княгини Марии Николаевны
Христиан Даниэль Раух. Портрет великого князя Николая Павловича
Кажется, Ольга Николаевна в глубине души сохранила обиду на старшую сестру и, хотя всячески восхваляла Марию Николаевну в своих мемуарах, все же не сумела удержаться от критики: «Очень скорая в своих решениях и очень целеустремленная, она добивалась своего какой угодно ценой и рассыпала при этом такой фейерверк взглядов, улыбок и слов, что я просто терялась и даже утомлялась, только глядя на нее. Я чувствовала себя часто несвободной в ее обществе, ее непринужденность сковывала меня, ее поведение пугало, оттого что я не могла объяснить себе того, что за ним таилось. Если она бывала хороша со мной, я сейчас же подпадала под ее очарование, но единогласия между нами почти не было. И тем не менее, она была хорошим товарищем и верной подругой и ее вера в дружбу никогда не ослабевала, несмотря на некоторые разочарования. Ни один из просителей никогда не уходил от нее без ответа, но те, кто знал ее, больше просил услуги, чем совета. Никто не ожидал от этого возбужденного сердца терпения, благоразумия или глубокого понимания. Так и политические соображения не вызывали в ней ничего кроме спешных импульсов, часто даже противоречащих один другому. Гораздо позднее, когда благодаря урокам жизни ее натура укрепилась и стала выносливей, я же приобрела больше уверенности в себе, наше взаимное чувство друг к другу стало много крепче. Конечно, она была в сотни раз ценнее меня, она была способнее, чем все мы семеро вместе, но одного не хватало ей: чувства долга. Она не умела находить поставленные перед ней задачи и завидовала тому, с каким жаром я могла им отдаваться…»
Но именно Ольга Николаевна оставила самые живые воспоминания о юной Мэри: «Она наслаждалась тем, что вызывала восхищение как у молодых, так и у старых. Ее красота была совершенно особого рода, она соединяла в себе две вещи: строгость классического лица и необычайную мимику, лоб, нос и рот были симметричными, плечи и грудь прекрасно развиты, талия так тонка, что ее мог обвить обруч ее греческой прически. Понятие о красоте было для нее врожденным, она сейчас же понимала все Прекрасное. Она ярко переживала все ею виденное и была чужда всякому предубеждению…»
Тимофей Нефф. Портрет великих княжон Марии Николаевны и Ольги Николаевны (1838 г.)
* * *
При всех выдающихся качествах своего характера и темперамента, в детстве Мария была наименее любимой из трех дочерей.
Мать обожала Александру, самую красивую, самую кроткую, лучше всех учившуюся. На диво совершенное создание, к тому же совсем не доставляла хлопот воспитателям и родителям. Императрица гордилась и восхищалась своей младшей дочерью, ей было приятно, что это живое чудо произвела на свет именно она.
Отец выделял Ольгу: она тяжело болела в детстве, ее едва не потеряли, и, бывало, император бодрствовал ночами у постели дочери и, стоя на коленях, с чашкой и ложечкой в руках, умолял свою малютку выпить хоть немного бульона… В отличие от ангелоподобной Александры, Ольга была сильной и волевой натурой, но менее пылкой и упрямой, чем Мария. О ней говорили, что обладает она «рассудком холодным, умом здравым и вместе с тем большим самолюбием». Ольга всегда во всем покорялась воле отца. Ему это льстило. Мария была способна с ним спорить, она была непослушна. А Ольга смирялась, как бы ей это ни было тяжело.
Мария была особенно дружна со своим старшим братом Александром, будущим царем-Освободителем. И обожала, боготворила отца. Государь же в шутку называл ее «мое ужасное дитя». Он и возмущался ее характером – и вместе с тем восхищался.
Чем старше становилась Мария, тем больше отец с ней считался – и тем сильнее ее любил. Она не раз подавала ему повод для гордости. Ольга Николаевна вспоминала, как во время поездки императорской семьи в Москву Мария высказала «блестящую мысль»: «…чтобы мы, сестры, из собственных сбережений, по примеру наших предков, учредили какой-либо общественный фонд; начальные училища для девочек оказались необходимыми. Был учрежден Дамский Комитет, пожертвования со стороны предпринимателей и купцов не заставили себя ждать, так что в течение только одного года были учреждены 12 школ в разных частях города, которые назывались „Отечественные Школы“ и прекрасно работали!»
