Сначала Мария была вполне счастлива в браке. Максимилиан ее обожал, никогда не спорил и был «послушным» мужем. В свете его за это слегка презирали, но что значило мнение света по сравнению с семейным счастьем? Главное – между ними двоими царили покой, взаимопонимание и взаимоуважение. Максимилиан занимался наукой, Мария Николаевна – детьми. Она родила семерых: трех дочерей и четверых сыновей. Старшая дочь, Александра, умерла совсем маленькой. Мария Николаевна была тогда беременна третьим ребенком, сыном Николаем. Она считала, что именно ее горе и душевные страдания во время беременности стали причиной того, что Николай родился слабеньким и полупарализованным: одна нога у него плохо двигалась. Бедному малышу грозила участь инвалида, но Мария Николаевна решительно взялась за лечение. У кроватки мальчика побывали все светила медицинской науки, ему сделали четыре операции, для него построили специальную ортопедическую машину…
Кристина Робертсон. Портрет великой княгини Марии Николаевны, герцогини Лейхтенбергской, с детьми
Ничего не помогало. И тогда военный хирург Пирогов сказал: «Если бы это был мой сын, я бросил бы все машины и стал развивать его гимнастикой». Мария Николаевна последовала этому совету. Мальчика принялись изнурять гимнастикой, а он, намучившись от неподвижности и постельного режима, радостно выполнял все упражнения и в результате стал, согласно воспоминаниям современников, «первым в Питере верховым ездоком и конькобежцем, отличным стрелком».
Император Николай I с большим вниманием относился к своим внукам. Шестеро оставшихся в живых детей получили титул князей и княжон Романовских, права членов императорской фамилии и почитались в России высочайшими особами. Царственный дедушка следил за их воспитанием и радовался, видя, что Мария Николаевна придерживается той же системы, по которой воспитывали и ее: в Мариинском дворце царил тот же бытовой аскетизм, что и в императорском Зимнем.
«Нас далеко не нежили, – вспоминал Николай Максимилианович. – Во всякую погоду мы выезжали в открытом экипаже, карета разрешалась лишь в случае сильной простуды. Комнаты, в особенности спальня, были холодные (10–12°). Спали мы всегда на походных кроватях, летом на тюфяках, набитых сеном, и покрывались лишь одним пикейным одеялом».
Мария Николаевна сама выбирала учителей для своих детей и внимательно следила за их успехами. Себя же она окружила теми людьми, чьего общества ей хотелось всегда: выдающимися, талантливыми, творческими натурами. В. А. Соллогуб вспоминал: «В ее роскошном дворце строгий этикет соблюдался только во время балов и официальных приемов; в остальное время Великая княгиня являлась скорее радушной хозяйкой, остроумной и благосклонной в среде лиц, наиболее ей приближенных и находивших в ней просвещенную покровительницу». Истинно светские люди осуждали Марию Николаевну за ту свободную жизнь, которую она вела, и за дружбу с людьми, которых при дворе почитали недостойными. Но люди творческие, люди науки и вообще выдающиеся люди своего времени все как один восхищались великой княгиней. И даже князь П. В. Долгоруков, оставивший весьма ехидные мемуары, писал о Марии Николаевне: «Она всегда отличалась добрейшей душой… она многим оказала и продолжает оказывать услуги, делать добро, а зла никому в своей жизни не причинила».
Впрочем, здесь Долгоруков не совсем прав. Одному человеку Мария Николаевна причинила зло… Своему мужу, Максимилиану Лейхтенбергскому. Она ему изменила.
Максимилиан Лейхтенбергский был выдающимся человеком – если учесть его происхождение и положение. «Под его руководством осуществлены работы по картографии России и научное исследование ее минеральных богатств, – пишет историк З. Белякова. – Занимаясь минералогией, герцог опубликовал интереснейшие научные труды. На его личные средства была учреждена Николае-Максимилиановская медаль и стипендия, ежегодно присуждавшаяся авторам лучших работ по минералогии, геологии и палеонтологии, причем не только в России. Учрежденная дедом стипендия помогла его внуку герцогу Константину Георгиевичу получить образование в Германии в смутные 1920-е годы».
Великая княжна Ольга Николаевна, часто бывавшая в доме сестры и близко знакомая с ее супругом, оставила о нем теплые и исполненные искреннего сожаления воспоминания: «Бедный Макс! Он отдал сердце и душу совершенно чистосердечно, безо всякой мысли о том, какие сложности может вызвать этот его шаг. Он был красивым юношей, хорошим танцором и любезным кавалером, живой, веселый. Вначале военная служба представляла для него трудности, так же как и более строгие правила жизни в Петербурге: у него на родине дома было больше свободы в общении между людьми разных классов. Ввиду того что он интересовался искусством, Папа назначил его президентом Академии художеств. Кроме того, он интересовался ботаникой, имел значительные познания в минералогии. Это позволяло ему общаться с знатоками и профессорами и сделало его популярным. Он хотел учредить научное общество, чтобы предоставлять новейшие открытия в области естествознания в помощь промышленности. Гальванопластическая фабрика Шопена была основана на средства, предоставленные Максом. Но когда в обществе узнали, что он был учредителем и акционером этого предприятия, это вызвало немало удивления. Его прекрасные начинания были превратно истолкованы людьми, совершенно недостойными. Это было его первым разочарованием еще до того, когда из-за своего плохого здоровья он должен был надолго уехать от нас…»
Тимофей Нефф. Портрет великой княгини Марии Николаевны, герцогини Лейхтенбергской
Даже странно, что Мария Николаевна, будучи сама по себе натурой выдающейся, ценила его столь мало… Но, видимо, Максимилиан был для нее недостаточно сильным и энергичным. Ей нужен был другой мужчина – и она его себе нашла.
Известный историк П. И. Бартенев, основатель и редактор «Русского архива», считал, что только трое детей Марии Николаевны были рождены от мужа. Отцом остальных, рожденных ею во время супружества с Максимилианом Лейхтенбергским, был, по мнению Бартенева, граф Григорий Александрович Строганов.
Об этом гусаре, весельчаке и кутиле, моложе герцогини на пять лет, писал в своих мемуарах граф Сергей Дмитриевич Шереметев: «Он представлял из себя любопытное явление и пользовался в обществе и при дворе исключительным положением… Это был человек очень способный, умный, энергичный, обладавший необыкновенным даром и уменьем себя держать и необычайным искусством обернуться в сложном своем положении: поправить дело было невозможно, и ему оставалось только примириться с тягостным для него положением и установиться среди многочисленной семьи великой княгини, что и достиг он в совершенстве. Это была широкая русская натура, толковая голова и здравомыслящая, лицом он напоминал портреты Петpa I, и тип у него был запорожский. Мать его была Кочубей, и он очень дорожил этим малороссийским происхождением. В нем мало было строгановского, сухого, холодного, на вид претящего. Смуглый, с большими черными усами, у него был орлиный взгляд, густой и звучный голос, он был в зрелых годах ловок и статен, и когда он танцевал мазурку, то это было загляденье… Добрый товарищ и надежный друг, он, я думаю, не имел врагов, кроме самого себя. Всех и каждого подкупал он умом, добродушием и простотою. Он был делец и мог бы быть весьма полезным государственным деятелем, но ото всего отказывался. Его богатая натура требовала широкой, кипучей деятельности, а ему всю жизнь представлялась одна придворная служба, которая не могла его удовлетворить, которую он знал насквозь, со всеми ее темными и неприглядными сторонами. Сам же он неизменно оставался вне всяких дрязг и интриг. Он быстро схватывал и верно определял людей…»
