И чуть позже Исаак Масса, впервые приехавший в Россию в 1601 г. и оставивший интересные, хотя и не свободные от непременной дозы вранья и легковерия записки, уже утверждал со всей уверенностью: «Отец ее (Анастасии. - Л. Б.) Роман Захарьевич был самым знатным в этой стране после Великого князя».
Самым знатным после великого князя был его двоюродный брат Владимир Старицкий - а кроме того, имелось несколько сотен Рюриковичей, Гедиминовичей и Чингизидов, знатностью неизмеримо превосходивших Романа Захарьина. Так что Масса крупно ошибся - но он ведь не сам это выдумал, а наверняка слышал от кого-то, заинтересованного распространять через иноземцев именно такую генеалогию. Свои записки Масса составил в 1610-1611 гг., еще до венчания на царство Михаила - следовательно, уже за пару лет до того кто-то старательно создавал легенду и о невероятной знатности Захарьиных.
Этот «кто-то» вычисляется крайне легко: сто против одного, что это глава русской церкви митрополит Филарет, отец юного царя, человек большого ума, бешеной энергии - и крайне неразборчивый в средствах политик, который получил тогдашние высшие церковные титулы сначала от первого Лжедмитрия, потом от второго и, наконец, сам себя назначил патриархом всея Руси (впоследствии получивший такое влияние, что в царских указаx сначала значился «государь патриарх», а потом уже государь Михаил Федорович»). Не подлежит сомнению, что проталкивать сына на опустевший трон он начал заранее.
С этой точки зрения, учитывая настоятельную потребность Романовых в сочинении целого блока удобных для них исторических мифов, следовало бы и рассматривать события, происшедшие после смерти Ивана Грозного. Нельзя исключать, что царь Федор Иоаннович был далеко не так слабоумен, как о том писали при Романовых - да и личность Бориса Годунова следует рассматривать с непременным учетом того, что его реальный образ могли исказить в те же времена. Давным-давно известно: чтобы новый царь (особенно если это основатель новой династии, чьи права, мягко скажем, легковесны) представал особенно толковым, его предшественники прямо-таки обязаны выглядеть скопищем недоумков, тиранов, вообще отрицательных личностей. На фоне такого паноптикума новый правитель выглядит крайне выигрышно.
Легко догадаться, что самого Грозного Романовым трогать не следовало - как-никак они были родичами не его самого, а его жены, и потому, например, те самые сомнения в подлинно царском происхождении Грозного, о которых я упоминал, при Романовых наверняка преследовались с особенным рвением. Ведь если Грозный - не урожденный Рюрикович, а сын Ивана Оболенского (что вообще-то не следует отрицать безоговорочно), то и Анастасия автоматически становится не супругой Рюриковича, что для Романовых, конечно же, влечет некоторые сложности. Сколько ни руби голов, а на всякий роток не накинешь платок.
А впрочем… Создается впечатление, что к развитию черной легенды о «безумном тиране» Грозном Романовы все же были прямо причастны. Как-никак именно при Романовых в середине XVII в. был составлен так называемый Пискаревский летописец, основанный большей частью на воспоминаниях очевидцев правления Ивана Грозного. Что интересно, опричнина там получила самую отрицательную оценку. Именно в Пискаревском летописце и берут начало получившие впоследствии большое развитие штампы о «безумном тиране» и «ужасах опричнины», якобы направленной исключительно на бездумный террор против правых и виноватых… Создание Пискаревского летописца - вполне умышленная акция, имевшая поддержку на самом верху. Некоторые историки считают, что все поношения в адрес опричнины свидетельствуют о том, что он создавался по заказу князей Шуйских - но, думается мне, заказчиков стоит поискать и повыше.
Для Романовых Грозный, не стоит забывать, оказывался очень удобным громоотводом. Той самой демонической фигурой, на которую можно было кивать в ответ на все обвинения в «жестком курсе»: мол, вспомните Грозного и посмотрите, какова была «настоящая» тирания…
Когда на троне оказался Петр I, судя по всему к Грозному относившийся с симпатией, «черная легенда» понемногу стала отходить в забвение. Во второй половине XVIII в. Татищев в своей «Истории» ее полностью игнорирует. А Ломоносов именует Грозного вполне уважительно: «Сей бодрый, остроумный и храбрый государь был чрезвычайно крутого нраву». Правда, и Михайло Василич уже вовсю пользуется загруженными в общественное сознание штампами: и царица Анастасия - тихий ангел, тринадцать лет смирявшая гнев Грозного, и царевича Ивана убил Грозный собственной рукой. Зато другие суждения Ломоносова как раз и противоречат черной легенде: «Особливо что многие бояре, желая дочерей своих или сродниц видеть за государем в супружестве, разными смутами так дух его обеспокоили, что наподобие внезапной бури восстала в нем безмерная запальчивость».
Между прочим, эти строки Ломоносова - едва ли не единственное упоминание о весьма загадочном периоде российской истории, последовавшем за смертью царицы Анастасии. Ни одна из множества исторических книг, которые мне пришлось перечитать, не упоминает об этом «боярском соревновании» за право пробить свою кандидатку на роль царицы. Хотя Ломоносов, безусловно, на каких-то сведениях основывался. Что-то было, должно было быть. Не зря Грозный в конце концов женился второй раз не на русской, а на дочери кабардинского князя Кученей (в крещении - Марии). Вероятно, на такой шаг его подвигли именно боярские интриги…
Ну а с началом столетия девятнадцатого пришел Карамзин - сентиментальный беллетрист, никоим образом не профессиональный историк, называя вещи своими именами - попросту очередной светский бездельник, уже в восемнадцать лет оставивший государственную службу. И черная легенда получила новый толчок. Николай I, умнейший человек, этому направлению в историографии хода не давал - но его сын, государь и фельдмаршал Александр II, постарался на славу…
(Вот, кстати. Я нисколько не оговорился, назвав сего самодержца, никогда не командовавшего армиями, фельдмаршалом. Дело в том, что этот кумир либералов однажды, более чем за столетие до Л. И. Брежнева, произвел сам себя в фельдмаршалы неведомо за какие военные заслуги. В воспоминаниях близких ко двору современников эта история подробно описана: сначала государь (опять-таки неведомо за какие заслуги) сделал фельдмаршалами двух великих князей, а вскоре и его самого с превеликим удивлением узрели в фельдмаршальских эполетах…)
Если вернуться в 1862 г., к памятнику «Тысячелетие России», то следует уточнить: отсутствие на нем Грозного - отнюдь не либеральная самодеятельность молодого скульптора Микешина. Слишком уж серьезным, государственным было событие, чтобы позволить ваятелю единолично решать, кого изобразить, а кого лишить такой чести. 129 фигур, имеющихся на памятнике, отбирала специальная комиссия из высших сановников, а окончательный список утверждал император.
Сильвестр с Адашевым на памятнике есть. Есть там и князь Михаил Воротынский, и царица Анастасия, и Ермак. А вот Грозного нет. Нельзя, конечно, списывать со счетов и определенно проявившую себя злопамятность новгородцев: один из участников открытия памятника, не скрываясь, назвал Грозного «царем кровавой памяти, о которой новгородский памятник не без намерения молчит». Но если бы Александр II пожелал восстановить историческую справедливость и внести в список Ивана Грозного, кто посмел бы ему возражать? Однако ж - не внес. Большой был либерал - а камер-юнкером и флигель-адъютантом при нем состоял А. К. Толстой, внесший весомый вклад в создание черной легенды о Грозном и своим романом, и драматической трилогией. Главному либералу его неуклюжие попытки гламурненько подправить российскую действительность в конце концов вышли боком, в государя императора шарахнули бомбу юные монстрики, порожденные как раз корявыми императорскими реформами. Но осталась орава либералов пониже чином, и они старательно малевали картины с «безумным тираном» и читали студентам лекции о «кровожадных опричниках»…
