Елизавета тем временем настойчиво искала дорожки на самый верх, и в конце концов ухитрилась выйти на контакт ч влиятельным в папской курии кардиналом Альбани, которому и переслала письмо со всеми прежними выдумками.
Кардинал, человек серьезный, разумеется и не подумал встречаться с неведомо откуда взявшейся «царевной», но послал своего секретаря аббата Роккатани – пусть посмотрит, что за персона объявилась, в конце концов, искусство большой политики в том и заключается, чтобы извлекать выгоду решительно из всего...
Аббат пришел, долго слушал рассказы о бегстве из Сибири и трех завещаниях – и к окончательному выводу так и не пришел. Времена стояли бурные и причудливые, случались самые разные, абсолютно достоверные приключения. Вдобавок некий католический монах, бывший офицер российской армии, начал уверять, будто часто видывал эту особу в Зимнем дворце. Может, она и не дочь Елизаветы, но он точно помнит, что тогда была княгиней Ольденбургской, женой одного из троюродных братьев Петра III.
В общем, у аббата мозги пошли набекрень, он и верил, и не верил... Елизавета ему старательно вкручивала, будто флот Орлова уже на ее стороне, а в Киеве ждут шесть тысяч гусар. О конфедератах она уже отзывалась в самых скверных выражениях (должно быть, мстя за скупость и охлаждение к ней князя Радзивилла(, зато открытым текстом объявляла: если Рим ей поможет, она, – мамой клянется! – введет в России вместо православия католицизм.
Об этих переговорах и загадочной царевне прослышала вся римская аристократия. Кружили самые дурацкие пересуды. Живший там в то время принц Оранский начал всем рассказывать, что загадочная Елизавета – дочь турецкого султана. Ему, мол, один монах рассказал, человек солидный, врать не будет...
Кардинал и его секретарь-аббат, временами подкидывали Елизавете небольшие деньги на жизнь, а сами тем временем установили за ней надежное наблюдение – и изучали все три «завещания», которые самозванка им дала в копиях.
В конце концов, все тщательно изучив, обдумав и взвесив, пришли к выводу, что имеют дело все же с авантюристкой. И отправили к ней доверенного человека, маркиза Античи. Тот ничего не стал говорить прямо, а, как настоящий дипломат, вежливо стал внушать: мол, девушка, вы такая молодая и красивая, к чему вам эти политические дрязги и опасные для здоровья заговоры? Поезжайте куда-нибудь в провинцию, живите тихо и скромно, коровку заведите, молочко пейте...
Маркиз так настойчиво гнул свою линию, тихонечко и предельно вежливо, что до Елизаветы в конце концов дошло: ни черта ей тут не обломится... Снова все рухнуло! А банкирам и прочим кредиторам она уже должна черт-те сколько... Что делать и куда подаваться?
И тут на пороге у нее возник русский майор Христенек, представился по всем правилам и стал таинственно намекать, что его послал сам граф Орлов, который наконец-то понял, что имеет дело с натуральнейшей принцессой...
Елизавета, не такая уж доверчивая, поначалу не верила в этакое счастье. Но ее к тому времени умело обложили со всех сторон. Английский посол Гамильтон уговаривал вернуться в Рагузу – согласно тайной договоренности с Орловым. Другой англичанин, сэр Джон Дик, английский консул в Ливорно, был по совместительству еще и поверенным в делах Петербурга, кавалером русских орденов, как о нем отзывались сами русские, «негодяй первого сорта». Впрочем, за это и ценили – разведка свои кадры вербует не в институте благородных девиц... Короче говоря, доверенные люди Дика, не открывая, на кого работают, стали Елизавете внушать ту же мысль: в Риме ловить больше нечего, пора уезжать. А поскольку кое-кто из этих лиц был как раз кредитором «принцессы», то их доводы звучали особенно убедительно...
И ведь уговорили! Благо кредиторы Елизавету уже ловили прямо на улице, хватали за рукав и невежливо интересовались, вернут им деньги, или в полицию идти...
И она решилась. Майор заплатил все ее долги – шестнадцать тысяч золотых (любила девушка пожить красиво!) И ксендз, и бывший иезуит куда-то исчезли (первого из них к тому времени всерьез подозревали в сотрудничестве с русской разведкой). Елизавета отправилась из Рима в Пизу в сопровождении влюбленного Доманского, бравого усача Черноцкого и нескольких слуг.
В Пизе ее жизнь какое-то время напоминала волшебную сказку – Орлов снял богато обставленный дом, оплачивал все текущие расходы, каждый день приезжал с визитом, возил «царевну» по городу, показывая разные достопримечательности вроде знаменитой тамошней башни. Сопровождавшие его флотские офицеры обращались с Елизаветой совсем почтением, разве что на колени не падали.
Все, что меж ними происходило, истории неизвестно, хотя иные утверждают, что в одной постели они все же оказались. Зато точно известно, что Орлов объяснялся в страстной любви, клялся в верности и предлагал сочетаться законным браком.
Ясно, что Алехан ее в конце концов уболтал... В один прекрасных день пригласил «покататься на корабле» – и к адмиральскому кораблю «Исидор» шлюпка подвезла всю честную компанию: и Елизавету, и обоих шляхтичей, и прислугу. Все было обставлено пышно: играла музыка, матросики орали Елизавете «Ура» в тысячи глоток, гремели пушки, маневрировали фрегаты...
А ближе к вечеру адмирал Орлов незаметно куда-то исчез, и появившийся ему на смену гвардии капитан Литвинов, окруженный вооруженными матросами, объявил самым простецким образом: все арестованы, стоять и не рыпаться!
В дни моей юности это называлось: «Картина Репина „Приплыли“». И ведь действительно приплыли, отбегалась...
В особняке уже вовсю шуровали люди Орлова, захватили весь богатый архив и прихватили остатки «свиты», остававшейся на берегу. Корабли развернули паруса и поплыли с добычей в Россию. Какое-то время, ради игры, самозванку уверяли, что Орлова тоже арестовали, поддерживая эту версию, сам Орлов ей отправил письмо, якобы из-под ареста...
Раскаяния за свой поступок Алехан не испытывал ни малейшего – его подробнейший отчет императрице написан веселым, легким, остроумным слогом, и, как всегда водилось в таких делах, Балафре свои заслуги ставил крайне высоко, долго расписывал, какое это было опасное предприятие, как его могли в два счета пристукнуть бешеные конфедераты...
А собственно, господа мои, с какого перепугу он должен был испытывать раскаяние?! Я согласен, что в истории с убийством Петра III Алехан выглядел крайне неприглядно, но тут совсем другой случай. По сути, обычная контрразведывательная операция, потребовавшая притворства и лжи. На том разведка и стоит испокон веков, и стоять будет. В конце концов, Орлов не благонравную наивную девицу похитил из родительского дома, чтобы продать в гарем, а поставил ловушку на откровенную авантюристку, чья деятельность самым недвусмысленным образом шла во вред России. Какие тут раскаяния могут быть?!
В Петербурге «царевну» определили в Петропавловскую крепость, следствие поручили князю Голицыну. Елизавета начала и ему вкручивать свои сказочки, уже чуточку измененные: она, мол, до девяти лет жила и воспитывалась в Германии, а потом трое загадочных мужчин повезли было в Петербург, но вместе Петербурга завезли на персидскую границу, где старая нянька ей проговорилась, что все делается по велению Петра III. Оттуда какой-то добросердечный крестьянин-татарин увез обоих аж в Багдад, а там девочку усыновил персидский богач Али...
И так далее, и тому подобное. Голицын, страдальчески морщась, в два счета разбивал эту брехню. Елизавета похватилась, что знает персидский и арабский – тогда князь ее попросил написать что-нибудь на листочке. И пошел с листочком в Академию наук, где ему специалисты по данным языкам моментально объяснили, что это всего-навсего бессмысленные каракули...
Тогда Голицын начал расспрашивать уже про более близкие к текущему дню дела, начиная с Парижа. Елизавета отпиралась вяло и неискусно: мол, никаких писем не писала, никаких манифестов к флоту не составляла... А это что? – хладнокровно спрашивал Голицын, предъявляя подлинник манифеста. Это? Ну, это так просто, шуточки такие... Почему выдавала себя за дочь Елизаветы? А мне люди так сказали, я и поверила. Какие люди? Не помню, дело было давно...
