Наклонился и вниз глядит
На мешок, чемодан, на меня…
Театральное слово «бандит»
Воплощенным увидела я.
Был огромен, небрит и жесток.
Тем ребятам он мог быть отцом,
Быть любимым учителем мог.
Я даже представить себе не мог, как способна ненавидеть Артюхова тех, кто «имеет власть над еще не окрепшей душой», «а учит насильничать и красть». Такими же бандитами она считает и тех, кто готовит и начинает войны. И она же, роя в начале войны укрытие от бомбежек, мечтала:
О, если б я могла своей рукою
Такую вырыть щель, убежище такое,
Где б дети все, со всех концов земли,
Пока не прозвучит сигнал отбоя,
Пересидеть и переждать могли.
В той же поэме ее как бы ведет звезда, вернее планета Меркурий, противостояние которой, редкое в наших широтах, она мечтала увидеть с шестнадцати лет. Она вспоминает астрономические таблицы и уже в восемьдесят лет мечтает осуществить свою отроческую мечту, которую не забыла и в самый страшный год войны:
Уйду подальше от высоких зданий
И все-таки когда-нибудь найду
Свою неуловимую звезду.
Нина Артюхова помнила о своей звезде и не потеряла свою дорогу, вновь нашла ее, как это было с летчиком Костей, героем ее повести «Светлана»: «Сам не помню как, руками нащупал тропинку, нашел роту и до рассвета вывел ее из болот». А какие это были «болота», можно понять по повести «Светлана». Светлане 13 лет, она была в оккупации и вынуждена продолжать ученье с маленькими девочками, ей совестно в столь «поздние» годы вступать в пионеры. И что же? «Она в оккупации жила, ее фашисты научили, вот она и не хочет», — предполагают две ее одноклассницы, отравленные той атмосферой подозрительности, в которой мы жили столько лет. Артюхова сумела и в то время написать правду о времени, и эта правда была высокой и человечной.
Валентин Берестов
СТИХИ
«Сан-Франциско далеко…»
Сан-Франциско далеко,
Если ехать низко.
Если ехать высоко —
Сан-Франциско близко!
Сколько нас?
Отдыхаю в гамаке,
Как большой.
Покачаться в холодке —
Хорошо!
Подошел ко мне Сережа,
На гамак уселся тоже.
Сколько нас,
Сколько нас
В гамаке сидит сейчас?
Сам я — раз,
А с Сережей будет — два!
Опустилась голова,
Ноги кверху поднялись.
Вверх — вниз!
Вверх — вниз!
Мы качались хорошо,
К нам Володя подошел,
Мы ему местечко дали
И опять качаться стали.
Сколько нас,
Сколько нас
В гамаке сидит сейчас?
Без Володи — было двое,
А с Володей — стало трое.
Опустилась голова,
Поднимается трава,
Опускается трава,
Мчится кверху голова.
Подбежали Вадя с Валей,
Тоже сели на гамак,
Оттолкнулись, раскачали,
Раскачали —
Вот так!
Сколько нас,
Сколько нас
В гамаке сидит сейчас?
— Без Володи — было двое,
А с Володей — стало трое,
С Вадей, с Валей — значит пять!
— Не умеете считать!
В гамаке —
Никого!
— Почему?
Отчего?
— Потому что Вадя с Валей
Нам веревку оборвали!
Все лежим под гамаком
Впятером!
Маляры
Приходили утром рано
Два веселых маляра.
Отодвинули диваны,
Притащили два ведра —
И пошла у них работа!
Пляшут кисти взад-вперед.
На полу у них болото,
По стене ручей течет…
Перепачкана рубаха,
В пятнах брюки и пальто —
И никто не станет ахать,
И не чистит их никто!
К двери белая дорога,
Всюду в комнатах разгром…
Подрасту еще немного —
Буду тоже маляром!
Милиционер
Посмотри, силач какой:
На ходу одной рукой
Останавливать привык
Пятитонный грузовик!
Проводим новую линию
Проволоку длинную
На сарай закину я,
Плоскогубцами загну
И к воротам протяну.
Вот и все готово!
На цепочке новой
От сарая до ворот,
Как троллейбус, пес идет!
Скворец
На ветке домик деревянный,
А в доме маленький певец.
Он улетал в чужие страны
И вот вернулся наконец!
Кругом снежок порхает редкий,
В оврагах не растаял лед,
А он сидит на голой ветке
И громко, радостно поет.
Поет о том, что лето скоро,
Поет про знойные просторы,
Где он скучал в чужом краю,
О том, как смело и упорно
Над морем бурным, морем Черным
Летал на родину свою!
Апрель
