навещать область, бывшую ареною его подвигов, и присматривать бдительным оком за рекой и большим городом, названным его именем. Отцу Питера Вандердонка удалось однажды увидеть это собственными глазами: призраки были одеты в старинное голландское платье, они играли в кегли в котловине между горами, да и ему самому один раз, летним вечером, довелось услышать стук их шаров, похожий на раскаты далекого грома.
Итак, толпа успокоилась и приступила к более важному делу — к выборам.
Дочь Рипа взяла отца к себе. У неё был уютный, хорошо обставленный дом и рослый жизнерадостный муж, в котором Рип узнал одного из сорванцов, забиравшихся во время оно к нему на спину. Что касается сына и наследника Рипа, того, что стоял под деревом, точной копии своего отца-лентяя, то он работал на ферме у сестры и проявлял унаследованную от отца склонность заниматься всем чем угодно, только не собственным делом.
Рип возобновил свои странствования и былые привычки; он разыскал также старых приятелей, но они были уже не те: время не пощадило и их! По этой причине он предпочитал друзей из среды подрастающего поколения, любовь которого вскоре снискал.
Свободный от каких бы то ни было домашних обязанностей, достигнув того счастливого возраста, когда человек безнаказанно предается праздности, Рип занял своё старое место у дверей кабачка и мало-помалу заслужил всеобщее уважение в качестве патриарха деревни и как живая летопись давних, довоенных времен. Прошло немало дней, прежде чем он вошел в курс местных сплетен и освоился с небыкновенными событиями, приключившимися во время его многолетнего сна. Тут была и Война за независимость [21], и свержение ига английской тирании, и, наконец, превращение его самого из подданного короля Георга III в свободного гражданина Соединенных Штатов. Сказать по правде, Рип плохо разбирался в политике: перемены в жизни государств и империй мало задевали его; ему был известен только один вид деспотизма, под гнетом которого он столь долго страдал, — правление юбки. По счастью, этому деспотизму тоже пришел конец; сбросив со своей шеи ярмо супружества и не страшась более тирании госпожи ван Винкль, он мог уходить из дому и возвращаться домой когда пожелает. Всякий раз, однако, при упоминании её имени он покачивал головою, пожимал плечами и возводил глаза к небу, что с одинаковым правом можно было рассматривать и как выражение покорности судьбе, и как радость по поводу неожиданного освобождения.
Рип рассказывал свою историю каждому новому постояльцу гостиницы мистера Дулитла. Было замечено, что поначалу он каждый раз вносил в свою историю некоторые поправки, вероятно потому, что ещё совсем недавно пребывал во власти своих сновидений. Под конец его история отлилась в тот самый рассказ, который я только что воспроизвел, и во всей округе нельзя было найти мужчины, женщины или ребенка, которые не знали бы её наизусть. Иногда, впрочем, выражались сомнения в достоверности повествования; люди уверяли, что Рип попросту спятил и что его история и есть, собственно, тот пункт помешательства, который никак не вышибить из его головы. Однако старые голландские поселенцы относятся к ней с полным доверием. И сейчас, услышав летним вечером раскаты далекого грома, доносящиеся со стороны Каатскильских гор, они утверждают, что это Гендрик Гудзон и экипаж его корабля играют партию в кегли. А когда жить становится невмоготу, все здешние мужья, пребывающие под жениным башмаком, мечтают о том, чтобы испить забвения из кубка Рипа ван Винкля.
ЛЕГЕНДА ОБ АРАБСКОМ АСТРОЛОГЕ
Давным-давно, много столетий назад, жил-был мавританский султан по имени Абен Абус, повелитель Гранады [22]. Это был завоеватель в отставке, то есть такой, который, когда-то, в дни своей молодости, проводил жизнь в беспрерывных набегах и грабежах, а теперь, состарившись и одряхлев, хотел только покоя и мечтал лишь о том, чтобы жить в ладу со всем миром, почивать на лаврах и безмятежно править владениями, некогда отнятыми у соседей.
Случилось, однако, что этому в высшей степени благоразумному и миролюбивому престарелому монарху пришлось столкнуться с молодыми соперниками — юными принцами, исполненными его былой страсти к славе и битвам и склонными потребовать от него уплаты по счетам, завещанным их отцами. К тому же некоторые отдаленные области его государства, которыми он в дни своей мощи управлял надменно и гордо, ныне, когда он хотел только покоя, обнаруживали готовность восстать, и существовала опасность, что они двинутся на столицу. Таким образом, враги грозили ему отовсюду, а так как Гранада окружена дикими и скалистыми горами, скрывающими приближение неприятеля, бедный Абен Абус, не зная, с какой стороны ожидать враждебных действий, пребывал в состоянии вечной настороженности и тревоги.
Понапрасну строил он в горах великое множество сторожевых башен, понапрасну расположил на перевалах дозоры с приказом — в случае приближения противника жечь по ночам костры, а днем курить дымом. Юркие, увертливые враги, несмотря на его бесчисленные меры предосторожности, пробирались через какое-нибудь неведомое ущелье, под самым его носом разоряли принадлежавшие ему земли и уходили с добычею в горы. Бывал ли когда-нибудь удалившийся в отставку завоеватель в более неприятном, более тягостном положении?
Как раз в то время, когда эти тревоги и неприятности особенно одолевали Абен Абуса, ко двору прибыл старый-престарый арабский врач.
Его седая борода спадала до пояса, и вообще все в нем свидетельствовало о крайней старости, хотя он проделал весь путь из Египта пешком, не пользуясь никакой иной помощью, кроме посоха, исчерченного иероглифами. Молва предшествовала ему. Его звали Ибрагим ибн Абу Аюб; утверждали, что он жил ещё во времена Магомета и что он сын Абу Аюба, последнего из сподвижников пророка. Будучи ещё ребенком, он попал в Египет вместе с победоносным войском Амру и оставался там многие годы, изучая у египетских жрецов чернокнижие, и в частности магию.
Передавали также, будто он отыскал секрет продления жизни, благодаря чему и живет более двух столетий, но, так как это открытие было сделано им уже в преклонных летах, ему пришлось остаться при седых волосах и морщинах.
Этот необычайный старец был с почетом принят султаном, который, подобно большинству престарелых монархов, с некоторых пор стал питать к врачам особую благосклонность. Он хотел отвести ему помещение во дворце, но астролог предпочел пещеру на той стороне холма, которая подымается над Гранадой и на которой впоследствии была выстроена Альгамбра [23]. Он велел расширить и отделать пещеру так, чтобы получилось нечто вроде просторного и высокого зала с круглым отверстием в потолке, сквозь которое, как со дна колодца, он мог бы рассматривать небо и
