обзывал его. И меня, но это не новость. И ты ненавидишь остров.
– Это правда, – согласился Гейб.
– Нет, неправда! – воскликнул Рафи. – То есть не совсем правда. Я не ненавижу остров. Мне просто не нравится жить здесь. И я никогда… это ты… не то чтобы ты была со мной очень вежлива.
Инжир не ответила. Она развернулась и снова пошлёпала в сторону мексиканской лаванды.
Милтон поторопился следом за ней, едва успев бросить: «Счастливо».
Глава 23
Точно многое потерял
Рафи и Гейб недолго оставались рядом. Но даже после того, как они ушли, у Милтона не получалось снова пробудить в себе тягу к приключениям. Он был смущён и растерян. И после того, как его снова назвали Птичьими Мозгами, мысли его были не особенно лучезарными и радужными.
У Инжир тоже явно пропала тяга к приключениям. Даже час спустя она всё ещё почти ничего не говорила и совсем не улыбалась. Милтон пытался шутить. Он дал ей посидеть на дереве в тишине целых десять секунд. Он вслух зачитывал раздел про кенгемуров, его любимый, но это не произвело никакого эффекта.
А ещё она не увидела за лозой Тайноявия ничего, кроме самой лозы Тайноявия (даже через бинокль Милтона), что тоже не особенно помогало.
– Вы с Рафи друг друга не любите, да? – спросил он, когда Инжир сдалась и стала спускаться с мексиканской лаванды.
– Мы можем не говорить об этом чудике? – попросила Инжир, потихоньку спускаясь на ближайшую ветку. – Мне на него плевать. Он меня не волнует.
Милтон слышал это от Инжир уже не впервые, и не впервые не поверил ей до конца.
– Но это ведь не на сто процентов так, правда? – надавил он. – Ты показала ему путеводитель – тайный путеводитель – значит, должно быть, всё-таки немного волнует.
Он наблюдал за тем, как Инжир профессионально ставит ноги в крошечные бороздки, о существовании которых он даже не подозревал, и спускается к следующей ветке. Повисла долгая пауза, прежде чем она произнесла:
– Наверное, мне хотелось показать ему, что он теряет.
– А он теряет. Он многое теряет, – сказал Милтон. Он разгладил свое павлинье перо, пытаясь подобрать правильные слова, чтобы выразить то, что хотел сказать дальше, но затем бросил эту затею и выпалил: – А ещё я хотел бы поблагодарить тебя за то, что ты так блестяще встала на мою защиту!
Инжир спрыгнула прямо перед ним.
– В смысле, за то, что велела Рафи не обзывать тебя? – спросила она. – Тебе не нужно благодарить меня за это. Любой друг так поступил бы.
Но Милтон знал, что это было не так. То, каким образом он это узнал, во всех красках возникало в его ночных гадких мыслях.
После Инцидента под названием «Птичьи Мозги» Милтона отстранили от занятий на три дня (несправедливо, по его мнению). Тем утром, когда он вернулся в школу, он пошёл к своему шкафчику, чтобы взять книги. Шкафчик Дева был всего в нескольких метрах, но сам он ещё не пришёл.
Затем группа мальчишек – старшеклассников, которых он даже не знал, – заметила его из дальнего конца коридора.
– Эй, Птичьи Мозги! – крикнул один из них. – Добро пожаловать обратно!
Мальчишки почти тут же, гикая и хохоча, окружили Милтона, а все остальные сразу же сбились в толпу, чтобы поглазеть.
Чувствительный желудок Милтона сделал оборот в 360 градусов, пока он стоял, прижавшись спиной к шкафчику и изучая лица, обращённые к нему. Его и раньше дразнили, к нему и раньше цеплялись, но ничего подобного с ним прежде не происходило. Он никогда ещё так не боялся, и когда первый мальчишка его толкнул, он начал взглядом искать кого-нибудь, хоть кого-то, кто мог бы ему помочь.
А затем он кое-кого заметил. Заметил Дева. Его лучший друг был там, стоял у своего шкафчика, вцепившись в лямки рюкзака и глядя на него большими глазами. Но не произнося ни слова.
Как и Милтон. За гиканьем его всё равно бы никто не услышал. Вместо этого он низко опустил голову и, протиснувшись мимо мальчишек, побежал прямо в туалет. Оказавшись в безопасности в кабинке, он закрыл крышку унитаза, шлёпнулся сверху и достал свою приставку (о которой мама, к счастью, забыла тем утром). Он на время стал Морским Ястребом.
Никто не посмел бы смеяться над Морским Ястребом, в этом Милтон был уверен.
– Не любой друг, – сказал он Инжир. – И позволь заметить: любой, кто прожил на этом острове год и не проводил время с тобой, точно многое потерял.
Инжир улыбнулась ему.
– Ну, любой, кто не пригласил тебя на свой корабль на дереве, тоже многое потерял, Морской Ястреб, – произнесла она.
У Милтона внутри всё потеплело и немного смягчилось. Это было приятное чувство, но мысли о том, насколько оно приятное, заставили это чувство исчезнуть. Он обнаружил, что стоит, открывая и закрывая рот, пытаясь придумать слова, чтобы удержать это чувство, как вдруг ниже по течению раздался свистящий звук.
Глава 24
Доказательство в соленьях
Звук был такой, словно сквозь плети лозы дул сильный ветер, создавая своеобразную лозиновую музыку ветра. За мексиканской лавандой Милтон не видел реки, но стоило ему отойти на пару метров влево, как он охнул:
– Инжир, посмотри на это!
Инжир повернулась, чтобы посмотреть, куда он показывает. И тоже охнула.
Лоза свернулась наверх, как тогда, когда Милтон нашёл коробку, и за ней показалось дерево, прятавшееся за зелёными плетьми.
Дерево было даже выше мексиканской лаванды, но намного тоньше и с чёрно-зелёным стволом. Похоже, коры у него не было – вместо этого оно было словно покрыто блестящим воском и ровными, ещё более чёрно-зелёными узелками, как на коже у жабы. На ветках тут и там росло по несколько листочков в форме сердца.
Основным акцентом дерева, однако, были плоды, сотнями облепившие ветки: продолговатые, оливкового цвета и сморщенные.
– Это что, Дерево сладких солений? – воскликнула Инжир. – То самое, которое любят Безумно Симфоничные Цикады?
– Других версий у меня нет, – сказал Милтон, вдыхая внезапно запахший острым рассолом солёный воздух. – Должно быть, оно пряталось за лозой, как и коробка с путеводителем.
Затем раздался новый звук. Не свист, не звук лозиновой музыки ветра, но что-то вроде шелеста, щёлканья, кликанья. Звук крошечных скребущих когтей, топочущих крошечных ножек, открывающихся крошечных дупел.
Земля вокруг Дерева сладких солений задвигалась.
Что-то выбиралось из неё наружу. И это что-то действовало не в одиночку. Их были сотни.
Сотни насекомых.
Насекомые были размером с пугающе
