помыться. Под деревьями, обеспечивающими густую тень, текли полноводные реки.
Симбе, привыкшему ко сну в пещере, потребовалось некоторое время, чтобы научиться засыпать под звёздами. Но вскоре он стал находить их свет успокаивающим, а звуки джунглей напоминающими колыбельную.
Пумба отвечал за «тренировки» Симбы. Бородавочник хоть и имел привычку громко пускать газы, несмотря на это оказался довольно умелым охотником. Как только Симба приноровился есть жуков, Пумба начал учить его пугать стервятников и собирать их вкусные яйца.
– Пригнись, – скомандовал Пумба, когда они спрятались за грудой камней, высматривая группу особенно уродливых стервятников.
Чуть раньше в тот день они заметили птиц, кружащих на краю джунглей. Когда, по мнению Пумбы, прошло достаточно времени для того, чтобы птицы поели и обленились, они отправились в пустыню.
– Я умею охотиться, – заныл Симба. – Просто дай мне попробовать. Я покажу тебе, как охотятся по-настоящему.
И прежде чем Пумба успел его остановить, львёнок бросился в атаку. Птицы мгновенно поднялись в воздух, и к тому времени как маленький хищник достиг места, где они сидели, были уже высоко.
Пумба присоединился к нему, качая головой.
– Ты не можешь просто бежать к ним! – смеясь, сказал он. – Они, может, и уродливые, но не глупые. И у них есть крылья.
Найдя ещё одну груду камней с подветренной стороны, бородавочник позвал Симбу присоединиться.
И вновь они пригнулись к земле. Только в этот раз Симба остался на позиции. Солнце поднималось всё выше и выше по небу, и он видел, как сонные от тепла и сытости грифы начинают прятать головы под крыльями. Приказав Симбе смотреть в оба, Пумба на цыпочках вышел из-за камней и направился к стае. Его шаги были очень лёгкими: для такого тяжёлого существа он издавал на удивление мало шума. Всего в нескольких метрах от них он остановился, запрокинул голову и оглушительно завопил. И в то же время громко выпустил газы.
Звуки разбудили птиц, и Симба увидел, как они вновь поднялись в воздух. Только на этот раз они не стали кружиться, а улетели прочь. Когда хлопанье крыльев затихло, Симба посмотрел туда, где стоял Пумба. Перед ним было два огромных яйца.
– Я же говорил, – сказал кабан. – Просто нужно быть терпеливым. – Затем, наклонившись, он с помощью бивней водрузил яйца себе на морду и потрусил обратно. – Вот Тимон и остальные обрадуются, когда увидят это! – радостно воскликнул бородавочник. – Два яйца! Какое богатство! Скорее домой!
Пока они возвращались на поляну, чтобы разделить с друзьями добычу, Симба задумался. «Дом». Это слово больше не означало для него Скалу Предков. Теперь это была поляна. А его семьёй стали Тимон, Пумба и остальные. Когда пустыня сменилась зеленью джунглей, Симба осознал, что впервые за последние несколько недель тяжёлые мысли отступили.
* * *
Так проходили дни и годы. Ноги Симбы стали длиннее, грива – гуще, а грудь – шире. Даже придерживаясь диеты из жуков и ягод, львёнок вырос в могучего взрослого льва. Вскоре ему уже не нужно было использовать упавшее бревно, чтобы перебраться через ручей. Он мог просто его перепрыгнуть. И, хотя поначалу ему было достаточно удобно спать, свернувшись калачиком между Тимоном и Пумбой, вскоре выяснилось, что им удобнее спать на его ставшем большим теле.
Другие животные, включая медоеда, галаго и прыгунчика, со временем привыкли к его присутствию и даже размерам. Когда им было что-то нужно на ветке, слишком высокой, чтобы до неё дотянуться, Симба легко вставал на задние лапы и доставал это. Если на поляну забредал случайный незваный гость, то одного лишь рычания Симбы хватало, чтобы заставить того пуститься в бегство.
Жизнь на поляне шла мирно, и чем больше проходило времени, тем меньше Симба думал о своём прошлом. В конце концов воспоминания затуманились и поблекли. Теперь он был счастлив. Прошлое осталось в прошлом. Как Тимон сказал ему много лет назад, нет смысла думать о том, что уже случилось. Акуна матата. Для Симбы и его новой семьи это были не просто слова. Это был образ жизни.
И Симбе он очень нравился. У него было вдоволь еды, уютное место для сна, друзья, на которых можно положиться, и никаких врагов.
Но иногда, когда он ложился спать под светом звёзд, ему в голову всё же закрадывались мысли о том, как обстоят дела в землях прайда. Смотрят ли сытые Нала и Сараби со Скалы Предков на те же самые звёзды, что и он. Гадают ли, что с ним случилось.
* * *
Нала окинула взглядом земли прайда – или, вернее, то что от них осталось, – и с отвращением сморщила нос. Вдалеке можно было различить группу облезлых гиен, преследующих стадо топи. Даже с вершины Скалы Предков она слышала их ужасное хихиканье и испуганные крики антилоп.
Львица покачала головой. Кто виновен, что они дошли до такого?
Ответ был прост: Шрам.
За годы, прошедшие с тех пор, как он захватил власть в прайде, гнусный лев разрушил всё, что с таким трудом построил Муфаса. Травы саванны были короткими и пожухлыми, истоптанными от постоянных погонь гиен за испуганными стадами. Пастбища опустели, и вся округа теперь больше напоминала Слоновье кладбище, чем плодородный край, каким была когда-то. Землю усеивали высохшие старые кости, а те немногие животные, что ещё остались, исхудали и ослабли из-за того, что их еду отбирали гиены. Водопой, за которым Шрам совсем не следил, почти высох. Осталась лишь лужа, а бегемоты, которые жили прежде в водоёме, давно ушли.
Вздохнув, Нала посмотрела через плечо на других львиц. Они тоже походили лишь на бледные тени тех гордых и прекрасных созданий, которыми когда-то были. Нехватка еды и воды вкупе с усталостью от слишком частых вылазок на охоту ослабила их, уничтожив блеск их шкур и живость их глаз.
Глядя на своих родных и друзей, Нала ощутила знакомый прилив негодования. Она ненавидела Шрама. Она ненавидела то, что он сделал с ней, Сараби и другими животными земель прайда. Это ужасное и эгоистичное существо, и уже не в первый раз ей пришла в голову мысль о том, какой могла бы быть их жизнь, если бы Симба выжил. «Будь он здесь, – подумала она, – ничего подобного бы не произошло».
От мыслей о старом друге на глаза Налы навернулись слёзы. Эта потеря была самой тяжёлой из всех, что ей довелось пережить. Она до сих пор причиняла боль гораздо более сильную, чем постоянный голод или саднящие от долгой и бесполезной охоты на твёрдой земле подушечки лап.
Поначалу, когда Нала и
