— Совсем даже не глупо! Мне это кажется очень разумным.
— Мне снится иногда, что я пересекаю по проволоке огромное пространство…
— Ниагарский водопад?
— Может быть. И я на середине, внизу вода, клубится туман. Я так далеко от земли, что не вижу берегов.
— Страшно?
— Не сразу. Начинается всегда спокойно. Но потом я не знаю, в какую сторону мне идти.
— Если б это был мой сон, я бы, наверное, упал, — усмехнулся Уилл.
— О, такие у меня тоже бывают. В любом случае катушка всегда со мной. Так же, как твой карандаш, наверное.
Уилл удивленно рассмеялся.
— Да… Он мне думать помогает. Когда глаза и руки заняты, мысли текут свободно. Ну и я люблю рисовать.
— Это заметно!
— Становится интересно, когда доходишь до определенных вещей.
— Каких, например?
— Ну, не знаю… Есть вещи, о которых знаешь заранее — рисовать их будет интересно. Занавеску, например, со всеми складками. Или тени, я их обожаю.
— Это, наверное, трудно!
Уилл рассмеялся.
— Ну, не так трудно, как ходить по проволоке!
— Когда я на проволоке, мне кажется, что я все могу.
— Знаешь, — сказал Уилл, — я еще не очень хороший художник. Но я хочу им стать. — Он вспомнил разговор с отцом в первый вечер. — А мой отец хочет, чтобы я поступил в компанию клерком.
— А ты хочешь?
— Я подумал, что если бы работал на железной дороге, то смог бы как-то помочь переселенцам. Избавиться от таких, как Питерс.
— Было бы здорово, — согласилась Марен.
— И я мог бы помогать с проектами, — продолжал Уилл. — Проектировать мосты и корабли.
— Уверена, у тебя получится.
— Неплохая была бы работа, — сказал Уилл.
— Ага, — протянула Марен. — Вот только ты не хочешь этим заниматься, правда?
— Не хочу. В Сан-Франциско есть художественный колледж, я там хочу учиться.
— Так почему ты не поедешь туда?
— Мой отец не хочет платить.
— Ты можешь заработать, — фыркнула она. — Платить за себя сам. Я с пяти лет работаю.
Уилл почувствовал себя младенцем. Даже когда они были бедны, Уиллу никогда не приходилось работать. В те годы, когда они жили вдвоем с матерью, он был ответственным и выполнял все ее поручения: рубил дрова и носил воду, помогал со стиркой и с уборкой. Но он никогда не работал. Многие дети работали на заводах или в мастерских, но его это не коснулось. Казалось, что зарабатывать самому очень тяжело.
— Может быть, я не создан для тяжелой жизни, — сказал он. — Так думает мой отец.
— Ты в это веришь? Он пожал плечами.
— Если бы мистер Дориан меня не спрятал, Броган убил бы меня. Ведьма меня сглазила — я даже не вспомнил, что нужно надеть очки для маскега. Если бы не ты, я бы утонул…
— Ты смотришь на все это неправильно, — сказала Марен. — Ты ускользнул от Брогана! Ты ночью бежал по крышам «Бесконечного»! Это что-то да значит!
Уилл кивнул и даже чуть улыбнулся.
— Твой взгляд на вещи мне больше нравится.
— Значит, ты должен ехать в свою художественную школу.
Когда Уилл открыл дверь в вагон-салун, звуки обрушились на него, как дождь из покерных фишек. Из угла, где стояло пианино, доносилась песня, которую почти заглушали смех и топот собравшихся.
По всей длине вагона протянулась деревянная барная стойка. Мужчины устроились на высоких табуретах, поставив ноги на латунную планку. Они выпивали и сплевывали табачный сок в пепельницы. Стена за баром представляла собой длинное зеркало, отражавшее все помещение, — так в нем казалось вдвое больше народу. Пара чучел фазанов растерянно взирала на это сборище со стойки бара, а со стены рогатая голова лося сурово наблюдала за азартной игрой, которая шла за столами.
Иногда сквозь водоворот других запахов — несвежего пива, дыма сигар и пропитанной потом кожи — пробивался аромат духов, которого Уилл не слышал со своей первой ночи в поезде. Правда, это был совсем не тот нежный аромат, к которому он привык в гостиных первого класса и с которым ассоциировалась мама, а резкий тяжелый запах, распространявшийся женщинами в ярких платьях с оборками, которые прислуживали за столами или танцевали с мужчинами. Танцы казались еще более непристойными из-за тряски поезда. Все кружилось и дергалось.
Салун находился в двухэтажном вагоне, и на верхнем уровне мужчины, опираясь на перила, с напитками в руках смотрели на танцующих и на карточные столы. Несколько дверей отделяли маленькие комнатки, и Уилл заметил, как женщина с голыми плечами повела мужчину в одну из них. Почувствовав на себе взгляд Марен, он покраснел.
Проводник провел их в центр салуна. У одной из стен была сооружена платформа из бочек из-под виски и наискосок висела занавеска, образовавшая что-то вроде кулис для выступавших.
— Надеюсь, вам будет удобно, — сказал проводник.
— Уверен, они уделят нам все свое внимание, — сухо ответил мистер Дориан.
— О, они пришли сюда, чтобы посмотреть на вас, — сообщил проводник. — Поэтому здесь так много народу. Из-за одного карточного стола послышался радостный возглас и поднялся мужчина с рукой, полной купюр. Тут же другой набросился на него, и они, сцепившись в драке, покатились по полу. Стоявший за стойкой хозяин бара снял со стены кувалду и с грохотом опустил ее на прилавок. Драка быстро прекратилась, и несколько окровавленных мужчин, хромая, вышли из вагона.
— Предвкушаю это удовольствие, — сказала Марен, как только проводник ушел.
— Будем готовиться? — спросил мистер Дориан, направляя Уилла и Марен за занавеску.
Снимая пальто за занавеской, Уилл подумал: «После этого представления останется еще два, и я вернусь в первый класс». Но что-то в нем помимо его воли вздымалось от возбуждения при мысли, что он снова готовился выйти на сцену.
Они аккуратно разложили реквизит. Сняв пиджак, мистер Дориан вдруг изменился в лице и побледнел, но потом сделал глубокий вздох и встал во весь рост.
— Вы в порядке? — спросил Уилл.
Не ответив, инспектор манежа прошел через щель в занавесе.
Уилл и Марен прижались лицом туда, где занавеска отходила от стены. Уилл почувствовал слабый запах металла от покрытого украшениями костюма девушки, а также запах чистоты, мыла и нежный аромат ее волос и кожи, который показался ему особенно невинным в этом салуне, насквозь пропитанном пивными парами.
Мистер Дориан стоял на импровизированной сцене, не говоря ни слова, но само его присутствие утихомирило толпу. Гомон прекратился, как шторм, который сам исчерпал себя. Медленно и методично мистер Дориан закатал рукава рубашки до локтей.
Уилл не представлял себе, что собирался делать инспектор манежа. Он никогда ничего не обсуждал заранее, поэтому Уилл, как и все остальные, сгорал от любопытства. Мистер Дориан поднял руки и развел их в стороны, потом свел их вместе, и когда он раскрыл ладони опять, в каждой его руке появилось по карте, зажатой между большим и указательным пальцами. Уилл заметил, что они обе были двойками червей.
В салуне раздались удивленные возгласы. Некоторые шепотом обсуждали только что увиденное.
— С этим и моя бабушка справится! — выкрикнул кто-то.
За занавеской Уилл шепнул Марен:
— Что-то они не особенно поражены.
— Потерпи!
— Что он собирается делать?
— Скоро увидишь.
Мистер Дориан, держа по карте в каждой руке, повернул их из стороны в сторону, показав толпе, что держит только по одной карте.
Одним движением запястья он добавил по тройке червей в каждую руку. Раздалось фырканье и довольно прохладные аплодисменты. Мистер Дориан топнул ногой по полу из бочек, на которых стоял, словно упрекая публику в недоверии, и в каждой руке у него появилось по третьей карте. Он стал очень медленно водить руками в воздухе, словно это были две змеи в состоянии транса, сближая их, а затем удаляя: появились пятерка червей, шестерка, семерка… Он двигался все быстрее, отбивая такт каблуками, как танцор фламенко, пока в его руках не оказалось по целому вееру из карт.
