ты взял и все испортил этим своим слюнявым «спасибо»! Ты не должен говорить им «спасибо», понял? Ты должен рычать и кидаться на них! Пугать их до полусмерти! Ты же Крысий Монстр! Ты – Мальчик-Крыса, а не какой-то там ути-пути-паинька из церковного хора!
– А-а, – сказал Роджер и погрустнел, потому что у него вдруг ужасно разболелась голова. – Если бы я заранее знал, что так надо, я бы так и делал. Пока я был крысой, я ничего не знал про то, как быть хорошим. А когда я превратился в мальчика, я понял, что надо быть хорошим, и все делал так, как надо. Выходит, теперь мне надо постараться быть хорошим Мальчиком-Крысой. Только это та-а-ак трудно!
– Он еще будет меня учить, маленький лицемерный замухрышка! – вспылил мистер Штоппор. – Заткнись и просто делай, как я сказал, если не хочешь, чтобы я открутил тебе нос. Рычи на них, кидайся и пугай! С минуты на минуту сюда пожалует вторая порция ротозеев, и я хочу, чтобы их от тебя стошнило. Усек?
И, пнув его еще разок для порядка, балаганщик ушел. Роджер почувствовал, как в горле что-то стянулось в тугой комок, как бывает, когда нападет икота. Возможно, он бы сейчас разрыдался, но его остановила мысль о том, что мистер Штоппор этого не одобрит. А Роджер очень хотел быть хорошим Мальчиком-Крысой, так что он подобрал огрызок картофелины и заполз обратно в сточную трубу, дожидаться следующей группы зрителей.
Весь день, до поздней ночи, он рычал и кидался на публику, а люди швыряли ему краюхи заплесневелого хлеба, куриные головы и ошметки тухлой свинины, банановые шкурки, картофельные очистки и тухлую рыбу – и вскрикивали от омерзения, когда он тащил все в это рот.
Через несколько дней Ярмарка святого Матфея снялась с места и, проехав миль пятьдесят, превратилась в Гусиную ярмарку: в эту пору года многие откармливали гусей к Рождеству. Осень вступала в свои права, и вечера становились все длиннее и темнее. Мистер Штоппор рассчитывал, что дела пойдут бойко. С холода люди охотнее заходили в шатры посмотреть на диковинки – не то что летними вечерами, когда лучшие сборы были у владельцев каруселей и прочих увеселений под открытым небом. Мистер Штоппор заплатил за новую вывеску (на которой Мальчик-Крыса предстал злобным чудовищем с жуткими клыками, истекающими зеленым ядом) и даже раскошелился на листовки и поехал вперед, чтобы загодя раздать их в пабах.
Что до Роджера, то он привык к роли Мальчика-Крысы довольно быстро, как только сообразил, что от него требуется. Да и против рыбьих голов и гнилой морковки он не возражал – еда есть еда. Вот только все эти объедки были не особо питательными, и вскоре Роджер приуныл и ослаб. Ему разонравилось махать хвостом, а крысиный костюм на нем обвис и пошел складками.
Миссис Штоппор ругнулась и ушила костюм на полдюйма.
– Кажется, он перестал жрать свои объедки, – сказала она мужу.
Они сидели в своем фургоне. Лампа сияла золотистым светом, на горячей печке посвистывал чайник. А снаружи в окна колотил дождь и завывал осенний ветер.
– М-м-м, – отозвался мистер Штоппор, поднося спичку к сигаре и пыхая дымом. – Думаешь, его надо кормить по-человечески? – уточнил он, когда сигара как следует раскурилась. – Тарелку супа по вечерам?
– Не говори глупости! Сам знаешь, как растет выручка в часы кормления. Если он нажрется супа, кто захочет на него смотреть? Нет уж, увольте. Я думаю, тебе надо просто выбить из него дурь.
– Ну-у, – протянул мистер Штоппор, – я, конечно, могу. Да только вот в чем штука… – продолжал он, задумчиво разглядывая огонек на конце сигары. – Короче, сдается мне, он не совсем нормальный. Не понимает, что к чему.
– Зря ты с ним цацкаешься! – рявкнула его жена, откусывая нитку. – Небось, уже привязался к нему, да? Вечная твоя проблема. Как с той проклятой русалкой! Думаешь, я забыла, как ты на нее смотрел?
– Ладно, ладно, – торопливо сказал мистер Штоппор. – Я все сделаю, дорогая. Уверен, все с ним устроится как нельзя лучше.
А Роджер как раз пытался устроиться получше, чтобы хоть немного поспать. Спал он у себя в яме, свернувшись калачиком в сточной трубе. Там было холодно, тянуло сквозняком, а миссис Штоппор забрала крысиный костюм на перешивку, так что Роджеру оставалось лишь закутаться в лохмотья своей старой пажеской ливреи и сгрести солому в кучу, чтобы защититься от сквозняка. Грызя веточку, которую бросил ему кто-то из посетителей, он прошептал слова, которые повторял каждую ночь перед сном: «Боб и Джоан. Хлеб с молоком. Ночная сорочка. Уборная. Терпение». Так он и задремал.
Но долго проспать ему удалось: вскоре его разбудил какой-то стук. Стучали в деревянную стенку фургона, прямо за сточной трубой. Роджер повернулся и прижался ухом к стенке. «Тук-тук-тук», – услышал он. Потом тишина – и снова: «Тук-тук-тук».
А затем сквозь щели в досках донесся шепот:
– Пс-с-ст! Мальчик-Крыса!
Роджер проснулся окончательно.
– Да, я тут, – шепнул он в ответ.
– Слушай меня внимательно, – раздалось из-за стенки. – Я помогу тебе бежать. Через минуту я вытащу эту доску, и ты сможешь выползти.
– Ой, – сказал Роджер. – А мистер Штоппор знает?
– Нет, и это очень хорошо. А теперь помолчи, Крысенок. Осталось совсем чуть-чуть.
Через несколько секунд что-то хрустнуло, и на Роджера внезапно дохнуло холодным ветром. В стенке фургона появилась щель шириной в доску. Роджер удивленно выглянул наружу и в мерцающем свете фонаря увидел мальчишку, чуть постарше его самого и с необыкновенно светлой длинной челкой, занавешивавшей глаза. Новый знакомый очаровал Роджера с первого взгляда.
– Вылезай, – сказал мальчишка. – Поерзай, как ты умеешь, и все получится.
Ерзать и ползать Роджеру было не привыкать, а за несколько дней на объедках он похудел настолько, что протиснулся в щель без труда и рухнул в грязь, но тут же поднялся.
– Пошли, – сказал мальчишка. – Бежим отсюда.
– Ага! – откликнулся Роджер и припустил за мальчишкой.
Они пробежали между рядами лотков и фургонов. В тени «Поезда-призрака» его спаситель присел на корточки и огляделся, нет ли погони.
– Ты всем нам поможешь бежать? – спросил Роджер.
– А что, есть еще уроды? – спросил мальчишка. – Я думал, ты один такой.
– Так вот же они, – сказал Роджер, указывая на скелетов и призраков, нарисованных на стенках вагонов. – Они все там заперты внутри, как я был заперт. Можно их тоже выпустить.
– Я
