Книга Виктории Федоровой, написанная в соавторстве с Гэскелом Фрэнклом, напоминает голливудский сценарий фильма со счастливым концом: молодая русская актриса встречается с отцом-американцем, которого никогда в жизни не видела. Однако полная история жизни двух русских женщин — Зои и Вики Федоровых — куда сложнее.
История любви американского военного и русской актрисы, дорого заплатившей за мгновения счастья, в свое время облетела весь мир и вот наконец вернулась к российскому читателю.
Документальная повесть
Федорова Виктория, Фрэнкл Гэскел
Перевод с английского Г. Шахова
Смоленск: Русич, 1997
Моей дорогой мамочке, чья любовь согревала меня и в добрые, и в тяжкие времена, где бы я ни была — рядом или вдали от нее, — и которая всегда будет жить в моей памяти.
В.Ф.
Моим родителям — Силли и Тобиасу Фрэнкл, которые всегда верили в меня, а также Мэй и Гарольду Фридмен, которые верили, но не могли ждать.
Г.Ф.
ВИКТОРИЯ
Еще и сейчас, проснувшись утром и выглянув из окна спальни, я прихожу в замешательство. Судьба забросила меня на другую половину земного шара, и я не сразу понимаю, где я.
Но потом вспоминаю. Это Коннектикут, я дома, я в безопасности. Осознав это, я улыбаюсь. Какие странные слова. Дом. Безопасность. Дом для меня — это что-то сиюминутное. Мне неведомо глубинное значение этого слова, ибо жизнь внушила мне страх: добро не вечно, а зло всегда возвращается.
Наверно, этим же объясняется и мое отношение к слову «безопасность». В памяти с детства осталось слишком много жестокого, слишком много злых людей, чьи лица все еще стоят у меня перед глазами, чтобы я могла чувствовать себя в безопасности.
И все же я дома, я в безопасности. Мне так часто напоминают об этом, что я наконец и сама начинаю этому верить. Но полной уверенности у меня нет. Будет ли когда-нибудь?
Все так странно. Я в Соединенных Штатах, но я еще не американка. Я покинула Россию, но я все еще русская. Ощущение такое, словно сидишь в вагоне поезда, глядя, как за окном проносится мир. Ты сидишь неподвижно, а мир летит мимо тебя.
Мне часто приходит в голову, что, если бы кому-нибудь довелось увидеть меня в те часы, когда я остаюсь дома одна, они бы решили, что я сошла с ума. Бывает, я иду по комнате и вдруг останавливаюсь как вкопанная, а бывает, начинаю ни с того ни с сего смеяться, хотя ничего смешного вокруг нет. Но я-то знаю, почему это происходит.
Однажды я шла куда-то через столовую и вдруг замерла на полпути. Я проходила в тот момент мимо вазы с фруктами, не обратив на них никакого внимания. Яблоки и апельсины. Они уже стали чем-то таким привычным, что я их и не заметила. Подумать только, а ведь я хорошо помню время, когда апельсин виделся мне лишь в мечтах, в несбыточном сне.
А однажды я вдруг поймала себя на том, что стою перед открытым холодильником и громко смеюсь. За минуту до того мне вздумалось сделать себе бутерброд, и я застыла в нерешительности, не зная, что выбрать: ветчину или болонскую копченую колбасу. Представляете, такая проблема! Это для меня-то, до восьми лет не знавшей вкуса мяса! Я вспомнила о всех тех людях, которые остались в моем прошлом, у которых никогда не будет возможности выбора между ветчиной и болонской копченой колбасой, вспомнила и разревелась.
Я знаю — я очень счастливая. К тому же мне не раз говорили об этом. В какой-то мере так оно и есть. Но только в какой-то мере. Бог одарил меня чудесными подарками, но какими же странными путями они дошли до меня!
В ушах до сих пор звучат слова, по-прежнему причиняя боль, — безотцовщина, подкидыш, сиротка. Они мучают и ранят даже сейчас, когда сама жизнь опровергла их. У меня есть и отец и мать, хотя в глубине души я все еще никак не осознаю этого. Впервые я увидела свою мать, когда мне было девять лет, а отца — почти в тринадцать. За всю жизнь мне ни разу не случилось оказаться в той единственной комнате, сидя в которой я могла бы, повернув голову, перевести взгляд с отца на мать. И ни разу не случилось такого мгновения, когда бы весь мой мир сосредоточился в одном месте. Это всего лишь сон, которому теперь уже никогда не суждено сбыться.
Но ведь столько чудесных снов, в несбыточности которых меня твердо уверили, обернулись явью, что грех сетовать на тот один, совсем маленький, который не сбылся. Достаточно и того, что стоит мне вернуться мыслями в прошлое, как меня обступают чудеса. Ведь если в моем детстве было так много людей, с ненавистью отворачивавшихся от меня, желавших мне зла, то я помню и немало таких, что дарили мне улыбку и протягивали руку помощи. Я не забыла, сколько писем получила от людей со всего света, желавших мне благополучия и молившихся за меня. Я их до того никогда не встречала.
Я помню женщину, которая подошла ко мне в магазине сразу по приезде в эту страну. Она сказала, что знает, кто я, и протянула мне крошечный американский флажок. У меня на глаза навернулись слезы. Какая скромная доброта, какой исполненный значения жест! Я всегда ношу этот флажок с собой как доказательство того, что мечта стала явью.
Особняком от всех стоит Ирина Керк, которая всю душу вложила в то, чтобы отыскать мне отца. У других, так или иначе вмешавшихся в мою жизнь, были на то самые разные причины — моя история была отличным материалом для броской газетной статьи и для выигрышной рекламы, — но Ирина просто приняла ее близко к сердцу, и только это чувство двигало ее поступками. И каждый раз, когда из прошлого на меня вновь надвигаются злобные лица, я вспоминаю Ирину и понимаю, что не только злые люди живут на земле. В мире много и хороших людей, и я здесь именно благодаря им.
И благодаря им я обрела отца.
Если все прочитанное вами навело вас на мысль, что я человек не очень-то счастливый, то отчасти вы правы. Но всего лишь отчасти. Я вполне счастлива сейчас, только мне трудно отрешиться целиком от прошлого. Оно глубоко вошло в мою плоть, прочно угнездилось там и время от времени шевелится, напоминая о том, что оно живо и вовсе не собирается меня отпускать.
Больше всего меня пугает, когда я слышу от кого-нибудь, что мне выпала особенная жизнь. Я знаю, что так оно и есть, и все же каждый раз, прежде чем согласиться с этим, я на миг задумываюсь. Глядя на свою жизнь со стороны, я и впрямь вижу, сколь она необычна, но самой мне она таковой никогда не казалась. Я всегда жила одним днем, они шли своей чередой, и даже в самые худшие времена это придавало жизни какой-то смысл. Один день так или иначе перетекал в другой, в этом и заключалась моя жизнь. Наверное, русским это понять легче, чем кому-либо другому.
